Черный полдень - Корнев Павел Николаевич - Страница 54

Но с кем? Горожане, судя по рассказу Гадеса, отпадают. Остаются контролирующий Северореченск Хозяин, слуги Стужи и Хранитель. Учитывая прошлые заигрывания валькирий с Крисом, логично предположить, что они спутались со Стужей, но в этом случае у них не было причин объявлять на меня охоту. И Хозяину спускать на меня собак пока не за что. Неужели Хранитель подсуетился? Похоже на то. Он хоть и Третий, но мозги пудрит — будь здоров.

Решив не забивать голову всякими домыслами, я остановился напротив трехэтажного дома, на первом этаже которого красовалась свежевыкрашенная вывеска: «Травница». Прямо к обитой лакированными рейками двери был пришпилен листок с нехитрым перечнем услуг: «Снятие порчи, привороты, отвороты, гадание на крови, целебные снадобья, амулеты и талисманы».

Решив, что вряд ли мое описание успели довести до всех работающих на Лигу ведьм, я открыл заскрипевшую дверь и поднялся по темной лестнице на второй этаж. Там — в небольшой комнатке с единственным, выходящим во двор окном, — и обнаружилась приветливо улыбнувшаяся старушка, которая куталась в протертую во многих местах шаль.

— Присаживайся, милок, — заметив мой помятый вид, указала она на покосившийся стул. — Что беспокоит? Прихворал?

— Спасибо, постою, — отказался я, разглядывая полностью занимавший одну из стен стенд с амулетами. Сразу бросалось в глаза, что новенькая витрина смотрится на фоне обшарпанной мебели и потемневших от влаги стен несколько чужеродно. Выходит, и в самом деле ведьмы всерьез за расширение ассортимента своих торговых точек взялись. — А беспокоят меня, бабушка, мысли…

— Погадать надо, душу успокоить, — предложила ведьма и перестала улыбаться. Исчертившие ее лицо морщины сразу сделали похожим его на печеное яблоко.

— Мне бы что–нибудь посущественней, — покачал головой я и заглянул в стоявшую на приткнувшемся у окна столике эмалированную миску с облезшим дном. — Поэффективней…

— Загадками говоришь…

— Да прям! — Я расправил поникшие листья чахлой травы, росшей в горшке на подоконнике, и повернулся к старухе. — Думаю, меня компаньон обмануть хочет…

— Порчу не навожу. Нехорошее это дело, — сразу сообразила к чему идет дело ведьма.

— Зачем порчу? — возмутился я. — Как брата его люблю, но пику в почку заполучить радости мало. И до такого дойти может, финансы на кону немалые стоят…

— Ну и чего ты от меня хочешь? — успокоилась бабулька, заслышав о деньгах.

— Да мне бы амулет какой, чтоб, если бузить начнет, — успокоить. — Я присел на край стола. — Поспать чтоб прилег часов на сколько–нибудь…

— Не переверни стол, — сварливо предостерегла меня ведьма. — Сделать такой амулет дело нехитрое, но…

Я молча вытащил из кармана фуфайки ссохшийся, весь в бурых пятнах крови платок, которым Напалм вытирал посеченное осколками бутылки лицо.

Старуха забрала у меня платок.

— Два червонца.

Так же, не говоря ни слова, я выложил на потемневшую столешницу две золотые монеты.

Бабка поднялась из продавленного кресла, потерла черным ногтем червонцы и, убрав деньги в карман, принялась что–то тихо напевать себе под нос. Ловко скрутив из расправленного платка куклу, она выдернула из своей шали несколько длинных нитей и обмотала ими получившуюся поделку.

— На три дня хватит, — протянула ведьма отдаленно напоминавшую человека куклу.

— Мне что, иголки в нее втыкать? — Я сразу же спрятал скрученный платок в карман фуфайки. Никакого колдовства почувствовать не удалось, но у ведьм не все так просто…

— Иголки? Умник выискался. — Выполнив работу, старуха сразу потеряла ко мне всякий интерес. — За нитку дерни, да так, чтобы узелок развязался.

— Дерни за веревочку, получишь результат, — пробормотал я себе под нос и, не прощаясь со старухой, вышел из комнатки на лестничную площадку. От спертого воздуха замутило и, спускаясь по ступенькам, приходилось страховаться, упираясь рукой в стену. Или меня так с голодухи мотает?

Щурясь от бивших прямо в глаза лучей лазурного солнца, я пробежал через двор, нырнул в арку и выскочил на Красный проспект. Отчаянно засигналивший грузовик, в кузове которого загремели бочки, едва не зацепил меня бортом и, проехав с десяток метров, остановился.

— Охренел совсем?! — заорал обежавший кабину с монтировкой в руке водитель. — Куда прешь?! Глаза разуй!

— Извини, брателла, задумался, — приложил я правую руку к груди. — Отпустили тебя эти упыри?

— Задумался он! — по инерции рявкнул молодой парень, но сразу же успокоился. — Отпустили. Все кишки вымотали, суки…

— Работа у них такая.

— У меня тоже работа, — пнул колесо злой водитель. — И с заказчиком мне объясняться. И с хозяином тоже. А еще машину в гараж вернуть надо и как–то до дома добраться.

— Далеко едешь? — остановился рядом я.

— На промзону. Химикалии какие–то, будь они неладны, везу.

— Подбросишь?

— Залазь, — распахнул свою дверцу парень. — Курить есть? А то у меня эти козлы все выгребли.

— Не травлюсь, — покачал я головой, залезая в кабину. — За перекрестком Кривой и Красного киоск есть, поехали — с меня пачка.

— Да деньги есть. — Парень надел солнцезащитные очки. — Мне б прямо сейчас подымить — а то так даже ехать страшно: трясет всего. Вывели твари…

— Тут ехать–то, — поерзал на холодном сиденье я. — Доползем.

— А куда деваться? — завел машину парень и протянул мне руку. — Леня.

— Саня. — Мне показалось разумным не светить свое прозвище. А то еще аукнется где…

— Ну, с богом, — вывернул руль Леня и, дернувшись, грузовик начал набирать скорость.

Ехать и в самом деле оказалось всего ничего: сиденье подо мной только–только начало отогреваться, когда, миновав перекресток, автомобиль выехал на обочину и ткнулся бампером в отвал снега прямо напротив киоска с залихватской надписью: «Наше дело — табак!». К моему удивлению, на улице оказалось достаточно многолюдно: поблизости топтался наряд дружинников, а в одноэтажный пристрой к жилому дому то и дело заходила самая разнообразная публика. Из трубы на крыше пристроя валил дым, а запах свежей выпечки почувствовался даже в кабине. Это еще что за заведение? Не было здесь ничего такого.

— Жратвой запахло, — сглотнул я слюну, пока Леня рылся по карманам в поисках мелочи.

— Вон кулинарию открыли.

— Слушай, купи пожевать чего–нибудь, — сунул я водителю золотую десятирублевку. — А то желудок сводит — сил нет. И себе возьми…

— Да есть у меня деньги, — попытался отказаться парень, но я уже вытолкнул его в приоткрытую дверцу кабины на улицу.

Накинув на голову капюшон короткой куртки, Леня сунул в карман вытащенный из замка зажигания ключ, купил пачку папирос и трусцой побежал к кулинарии. Дружинники проводили его задумчивыми взглядами, потом уставились на грузовик — я сразу же откинулся на сиденье и прикрыл глаза, — но подходить не стали. Видать, у них здесь и без нас есть с кого деньгу сшибить.

Вернувшийся минут через десять Леня передал мне оставшуюся с червонца сдачу и сунул странный бутерброд: меж двух вовсе немаленьких и еще горячих лепешек оказался слой то ли жареных, то ли тушеных овощей, в котором иногда даже попадалось мясо птицы. Или курица, или еще какая дичь…

Блин, ну и как это чудо есть? Оно ж в рот не пролезет! Впрочем, голод не тетка, и вскоре удалось расправиться с лепешками, при этом почти не обкапав и без того засаленное сиденье.

— Поехали? — вытер руки о валявшуюся под ногами грязную тряпку водитель.

— Поехали, — кивнул я и попытался поудобней устроиться на сиденье. Хотя подремать, конечно, вряд ли получится: трясет эту колымагу — будь здоров. Так что я не стал закрывать глаза и с интересом посматривал по сторонам. Вот ведь какое дело — вроде ничего в Форте не меняется, а выпади из жизни на несколько месяцев, тут же голова от нововведений кругом пойдет. Тут питейное заведение открылось, там дом сгорел. Все течет, все меняется. — Чего везешь–то?

— Удобрения на Ферму. — Леня газанул, и грузовик успел проскочить перед выезжавшими со дворов санями с бойцами «Красного декабря». — Нет, ты видел, как я их? А? Одно слово — уроды!