Черный полдень - Корнев Павел Николаевич - Страница 42

Впрочем, вскоре я убедился, что насчет стариков и детей несколько заблуждался. Как оказалось, на введенное в Форте чрезвычайное положение им было просто–напросто наплевать. Пацаны кидались снежками, швыряли палки в мятую консервную банку, орали и играли на расчищенных от снега пятачках в хоккей. Собравшиеся в кучки бабки перемывали кому–то кости, чистили снегом половики, вывешивали на натянутых меж покосившихся фонарных столбов веревках белье. Единственное, кого не было заметно — это дедов. Ну это неудивительно: дедки, вообще, класс вымирающий. Слишком среди мужского населения смертность высокая. Да и те, кто до седин доживает, либо в ближайшей рыгаловке водку пьют, либо, несмотря на почтенный возраст, в многочисленных окрестных мастерских вкалывают.

И сразу видно — в районе чужаков недолюбливают. Уж больно на меня настороженно косятся. И замолкают заблаговременно. Как бы околоточного не вызвали. Может, не стоит нарываться на неприятности?

Вскоре и в самом деле пришлось поворачивать на проспект Терешковой: влажный снег под ногами захлюпал черной водой, а маячившие впереди двухэтажные бараки все как один смотрели на окружающее безобразие провалами выломанных окон. Тут, конечно, по краю Латвийских болот можно до самого Южного бульвара дойти, но лучше не искушать судьбу. Провалишься под лед и привет. Утонуть не утонешь, но промокнешь и в грязи извазюкаешься — запросто.

Когда впереди показался проспект Терешковой, я остановился у выходившего на него фасадом дома и осмотрелся. Вроде спокойно все. У блошиного рынка на перекрестке народ так и толпится. Вон уазик с синей полосой по борту проехал, следом сани с гарнизонными вояками. На той стороне наряд дружинников прохаживается. Но никого не останавливают, не шмонают. Слухи о панических настроениях обывателей оказались сильно преувеличены? Посмотрим, посмотрим.

Настороженно поглядывая по сторонам, я быстрой походкой спешащего по делам человека направился к блошиному рынку и с облегчением передохнул, затесавшись в толпу. Впрочем, это только со стороны суетливо разглядывавшие выставленные на фанерные ящики и перевернутые картонные коробки товары покупатели казались однородной массой. На самом деле все было совсем не так. Покупателей хорошо, если половина наберется. Эти сразу в глаза бросаются — они исключительно покупками интересуются. Максимум — карманы придерживают, чтобы кошелек не вытащили. При желании можно было вычислить и тех, кто этими самыми кошельками активно интересуется. С попрошайками и лотошниками тоже все ясно.

А вот остальные… Такое впечатление — они сюда поболтать собрались. Ходят, о чем–то, не умолкая, болтают, ругаются, покрикивают друг на друга и снова разговоры разговаривают. То на дружинников глянут, то на небо посмотрят… Продавцы тоже нередко свой товар на соседей оставляют и, сбившись в плотный кружок, принимаются шушукаться. И только охранники пытаются контролировать этот бедлам и время от времени растаскивают слишком уж разгорячившихся спорщиков.

— Почем тушенка?

— Завтра лазурное солнце взойдет, точно тебе говорю. У меня всегда к этому делу суставы крутит.

— Горячие пирожки!

— Скока?!!

— Это щука?

— Да.

— Чё стоит?

— Воевода, говорят, за чин в городской армии продался.

— А погранцы–то, погранцы… утикали так, что только пятки сверкали!

— Возьмешь полсвиньи, червонец скину.

— Чего так дорого?

— Инфляция, брат.

Выбравшись из этого бедлама, я заспешил дальше, но обратил внимание на толпившихся у выхода с рынка людей. Присмотревшись, заметил мелькнувшие на одном из полушубков зеленые петлицы и решил разведать ситуацию — глядишь, насчет Шурика разузнать получится. А ситуация оказалась презабавная. В дупель пьяный молодой парнишка в расстегнутом форменном полушубке тянул свиной окорок из рук не желавшего расставаться с имуществом продавца. Топтавшийся поблизости охранник косился на торчавшую из–за пояса пограничника пистолетную рукоять и никак не решался дать отпор наглому экспроприатору.

— Отпусти, — пьяно пошатываясь, попросил, наконец, парень.

— Не отдам! — сморщился от запаха перегара вцепившийся в окорок мертвой хваткой мужик в потертой дубленке.

— Я ж заплатил? — немного даже протрезвел от такой наглости пограничник.

— Империал! — запричитал торговец. — А цена — двадцать рублей!

— Точно империал? — уточнил парень.

— Как в аптеке!

— Погоди. — Подавшись назад, пограничник вырвал окорок, сунул его себе под мышку и зашарил свободной рукой по карманам. — А! На, держи…

Торговец быстро спрятал золотую монету, а довольный, что дело кончилось миром и ему не пришлось вмешиваться, охранник направился по своим делам.

— Эй, служивый, — подошел я к застегивавшему полушубок пограничнику.

— Чего? — с трудом сфокусировал на мне взгляд крепко поддатый парень.

— Ермолова с разведки знаешь?

— Не-а. — Парень захлопал себя по карманам в поисках сигарет, стараясь не уронить зажатый под мышкой окорок.

— Хреново, — расстроился я.

— А чего хотел, вообще? — Пограничник, покачиваясь, развернулся спиной к ветру и чиркнул спичкой о коробок.

— Да потрещать с ним надо, — глянув на проехавший по проспекту уазик, ссутулился я.

— Разведку в дом с балконами заселили, сходи да узнай.

— Дом с балконами — это где?

— Чё тупишь? Не местный, что ли? — уставился на меня пограничник. — Прямо на перекрестке дом стоит. Там с Гарнизона солдаты жили.

— На перекрестке? — задумался я. — Терешковой и Южного?

— Блин, пошли покажу, — махнул рукой парень и выкинул только–только начатую сигарету в снег. — Есть чё?

— На нулях, — признался я.

Парень промолчал и, покачиваясь из стороны в сторону, поплелся к Южному бульвару. Я пошел вслед за ним, отставая на полшага. Так оно надежней. Если сам чудить не начнет — дружинники привязаться не должны, а если начнет — всегда есть возможность, будто не с ним, вид сделать. Да тут и идти–то пару кварталов осталось. Только про какой такой «дом с балконами» речь идет, ума не приложу.

— Вон, — указал парень на четырехэтажный дом с выкрашенными желтой краской стенами, когда мы дошли до перекрестка, и свернул во дворы.

Ну да я и сам к этому времени сообразил, что без пограничников там не обошлось: почти на каждом узеньком — меньше полуметра в ширину, — балкончике курили молодые, крепкие на вид парни. Курили, ругались, сидели на перилах, скидывали в сугробы пустые бутылки и окурки… Сразу видно — народ на полную катушку гужбанит и ничуть этого не скрывает. А кто в такое время это себе позволить может? Правильно — самые отмороженные и в ком срочная нужда уже точно не возникнет. Разведка.

— Ты куда? — остановил меня куривший на крыльце вахтер, который от творившегося на вверенной ему территории безобразия пребывал в легком шоке.

— Разведка здесь расквартирована?

— Будто сам не видишь… — фыркнул плотный, будто отожравшийся на хозяйских харчах ленивый кот, мужик.

— Ермолов на месте?

— Замок? — уставился на меня вахтер. — Если за водкой не убежал, на месте.

— Ну так я пойду?

— Не положено, — моментально окрысился мужик и перегородил дорогу. — И так второй день пьянствуют, еще только собутыльников не хватало…

— Я похож на собутыльника? Да я и водка категорически несовместимы!

— Все вы не пьете, — прислонился спиной к входной двери вахтер. — Всем насильно заливают.

— Да никто ничего не заливает! — начал я терять терпение. — Ну посмотрите на меня, разве такой человек может пить?

— Не положено, — уперся мужик. — У нас пропускной режим.

— Мне его под окна идти орать?

— А иди. Только даже с ним не пущу.

— Хрен с тобой, золотая рыбка. — Я сбежал с крыльца и свернул на уходящую вдоль дома тропинку.

— Не пущу! — крикнул мне уже в спину вахтер, расслышавший последнюю реплику.

Долго искать открытое окно на первом этаже не пришлось. По правде говоря, его вообще не пришлось искать. Стоило повернуть за угол дома, и вот оно: створки распахнуты настежь, завалившийся на подоконник усатый тип в накинутом на плечи полушубке стряхивает пепел с сигареты, а где–то в комнате хрипло надрывается магнитофон: