Доктор Данилов в сельской больнице - Шляхов Андрей Левонович - Страница 19

— А что, Иван Валерьевич тоже заболел?

— Иван Валерьевич? — Гулямов выпятил нижнюю губу и поиграл кустистыми бровями. — Наверное, заболел. Он откуда-то взял, что на мне числится 14 халатов! Нет, вы себе представляете? Или что-то перепутали, или не отмечали те, которые я сдавал. Я никогда больше 2–3 халатов не брал. Что у меня — магазин медицинской одежды, что ли?! 14 штук! И никто не почешется, не спросит — как так? Зачем Гулямову может понадобиться 14 халатов? Нет ли здесь какой ошибки?! Нет, я это так не оставлю! Так их постепенно наберется и 1000! Когда я помру, дочерям придется продать все, чтобы рассчитаться с больницей за халаты, которых я и в глаза не видел! Нет, так нельзя!

Чересчур эмоциональный Гулямов заводился с полоборота, дай только повод. Но и остывал быстро, без злопамятства.

«Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой…» Эти строки из «Евгения Онегина» как нельзя лучше подходят для описания встречи доктора Гуги и доктора Хрюна у постели пациента-загадки.

Они и внешне сильно разнились: необъятный блондин Хрюкин и юркий живчик Гулямов. Хрюкин глядел на мир исподлобья, а Гулямов имел привычку склонять голову набок, попеременно щурить один глаз, что делало его взгляд ироничным.

— Ну, спасибо тебе, Ксюша, удружила, — сказал Олег Денисович, узнав от старшей сестры, что она пригласила на консультацию Гулямова. — Я только что к Хрюкину ходил, жду его с минуты на минуту.

— Ну и что? — Ксюша пожала плечами. — Один ум хорошо, два — еще лучше, а три — замечательно. Раскусите вы эту загадку в пять минут, и одной проблемой в нашем отделении станет меньше.

— А в моей жизни — сразу двумя больше, — вздохнул Олег Денисович. — Они же не поверят, что это случайность, решат, что я нарочно их стравил.

— По-научному это называется консилиум, — улыбнулся присутствовавший при разговоре Данилов, — мозговой штурм, сталкивание мнений. Совсем как в команде доктора Хауса.

— Это Монаково, а не Америка, Владимир Александрович, — поджал губы заведующий отделением. — Доктора Хауса с его методами у нас сразу бы в Волге утопили. Здесь не принято обострять отношения, слишком долго все помнится.

— Давайте попросим Хрюкина прийти завтра, — предложила старшая сестра.

Прозвенел звонок — кто-то пришел.

— Поздно, — прошептал Олег Денисович и пошел впускать гостя.

Первым пришел Хрюкин. Не успел он дойти до бокса, как раздался новый звонок.

— Заждались, наверное, пока я Ивана Валерьевича учил, как надо материальные ценности учитывать? Дайте-ка мне гостевой халат…

Увидев Хрюкина, Гулямов осекся, потускнел взором, и на лице его появилось такое выражение, словно он только что съел лимон. С кожурой, но без сахара. Хрюкин в свою очередь покраснел и раздул щеки, отчего его и без того широкое лицо стало еще шире.

Данилов, которому (невозможно представить!) было нечем заняться в ближайшие полчаса, решил поприсутствовать на консилиуме. Интересно было посмотреть на состязание умов, и самому хотелось вникнуть в ситуацию. Олег Денисович рассказывал о трудном пациенте урывками, историю болезни большей частью держал у себя в кабинете, чем на посту, почерк у него был такой, что разбирать сделанные им записи Данилову удавалось с трудом. Вроде бы буковка к буковке, а не прочтешь — сливается все в какую-то затейливую вязь.

Пациент за время пребывания в больнице успел привыкнуть к обходам и расспросам. Отвечал быстро, гладко, по существу, с деталями, если их помнил. Во взгляде больного явственно читалось снисходительное презрение к ученым людям в белых халатах, которые строят из себя невесть что, а причину его болезни никак не могут найти. Сам пациент работал грузчиком в небольшой местной фирмочке, торгующей пиломатериалами, и, подобно многим пролетариям, считал, что весь смысл работы докторов сводится к запудриванию мозгов больных.

Расспрашивал, на правах хозяина, Олег Денисович, консультанты лишь время от времени задавали вопросы. Затем они поочередно ознакомились с анализами и данными обследований. Оба делали это, как и положено врачам, бесстрастно, не обмениваясь мнениями, чтобы не волновать пациента. Это только интернам, да и то далеко не всем, кажется поначалу, что больные ничего не понимают и ни на что не обращают внимания. Обычно после первого, максимум после второго скандала или жалобы до них доходит, что пациенты схватывают все на лету, только выводы делают не те, что надо, а прямо противоположные. Так что не вякать лишнего у постели больного это не только этично, но и практично. Так спокойнее.

Дискуссия развернулась в ординаторской, бурная, экспансивная, во многом рассчитанная на публику — на Олега Денисовича и Данилова.

С Олегом Денисовичем Данилову все стало ясно: он — мастеровой от реаниматологии, не более того. Хорошо освоил все манипуляции, знает, что следует делать при том или ином симптоме или синдроме, не теряется, когда надо действовать, но не может решать более-менее сложные задачи. Не диагност, а практик.

В сельских больницах нет кафедр, но зато есть нехватка кадров и ограниченные возможности обследования. Сложные в диагностическом смысле случаи чаще всего отфутболиваются в область, где проще разобраться, потому что больше возможностей для обследования и где имеется научная база (медицинский институт).

Можно потом позвонить и узнать для себя правильный диагноз. Можно и не спрашивать, потому что если и узнаешь, то намного умнее не станешь, ведь одно дело пройти диагностический поиск от начала до конца, спотыкаясь, сворачивая не в ту сторону, но приходя к правильным выводам, и совсем другое — просто узнать диагноз. Разницы столько же, сколько между вдумчивым наслаждением хорошим детективным романом и прочтением последней главы после первой: узнал самое главное — кто преступник, но ничего не понял.

Замечательные диагносты сначала повели себя правильно, но очень скоро зацепились каждый за свое, и дискуссия из поиска истины превратилась в битву титанов со всеми полагающимися атрибутами: упоминанием былых заслуг, примерами из богатой собственной практики, полным неприятием мнения противоположной стороны и психологическим давлением на аудиторию, на заведующего отделением и Данилова. Психологическое давление сводилось к намекам насчет того, что «если вы со мной не согласны, то нечего было и звать консультировать, делай после этого добро людям».

Доктор Гуга зацепился за снижение гемоглобина и количества эритроцитов в клиническом анализе крови.

— Ищите онкологию! — убеждал он. — Сделайте тотальный онкопоиск, и вы непременно найдете причину. Я бы начал с того, что переделал УЗИ. Одно дело, когда врач просто смотрит, и совсем другое, когда он нацелен на поиск конкретной патологии…

Данилов считал иначе. По его мнению, врач, проводящий исследование, должен полагаться на свои знания, на свой профессионализм и описывать в заключении то, что увидел или выявил, не идя на поводу у лечащих врачей, не принимая заранее какой-либо версии в качестве главной доминирующей. Если нацелить того же Евлампиева на поиск онкологии, он ее найдет, чтобы не ударить в грязь лицом перед нашими лучшими диагностами. Только что это будет за онкология?

— Что вы зациклились на гемоглобине, Шариф Умарович? — хмурился доктор Хрюн. — Не так он и понижен, чтобы сразу кричать об онкологии! Почему сразу онкология? Почему бы не подумать о цитомегаловирусной инфекции? При чем здесь это, Никита Семенович? Разве у него так плохо с иммунитетом, чтобы думать о цитомегаловирусной инфекции? Анализ на ВИЧ — отрицательный, можете убедиться.

— Анализ на ВИЧ я видел, но разве иммунодефицит вызывается только им? Помнится, нас в Первом меде учили…

— Никита Семенович, я вас прошу — не надо постоянно поминать ваш Первый мед. Все знают, что вы окончили Первый медицинский институт, а я — Самаркандский, но что с того? Дипломы у нас совершенно одинаковые, а ум и жизненный опыт — совершенно разные. И вашу версию с цитомегаловирусом я принять не могу при всем уважении к вам, извините!