Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Досуги математические и не только. Книга 2

Кэрролл Льюис

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Досуги математические и не только. Книга 2 - Кэрролл Льюис - Страница 11

Изменить размер шрифта:

УЕДИНЕНИЕ

Люблю я тишь густых лесов,

Люблю я музыку ручья,

В раздумье средь немых холмов

Люблю скрываться я.

Зелёный полог, а под ним

Лучей серебряных струи;

Травой лепечет ветер-мим

Истории свои.

Далёк отсюда грубый мир;

Ни тяжкий вздох, ни громкий шаг

Моей души священный мир

Уже не оглушат.

Я лью здесь слёзы без стыда,

Чтоб душу умягчить верней —

Так дети хнычут иногда

На лоне матерей.

Когда же в сердце мир и лад,

Ещё чудесней — снова там

Бродить в истоме наугад

По дремлющим холмам.

Тогда переживаю вновь

Минуты радостей былых;

Скрывает радужный покров

Круженье лет пустых.

О дар дыханья — чем ты мил,

Когда печаль — удел людей?

Закончить нам во тьме могил

Чреду ненастных дней.

А час надежд — неужто он

Нам годы скорби возместит?

И расцветающий бутон

Пустынный скрасит вид?

О годы жизненной весны,

Любви, невинности, добра!

Сияй сквозь дней нелепых сны,

Прекрасная пора!

Я зрелость лет готов отдать —

Шеренгу блекнущих картин —

Чтоб вновь ребёнком малым стать

На летний день один.

16 марта 1853 г. [48]

ЛЕДИ ПОВАРЁШКА

В Сочельник юноша один

Пил утром близ Таможни джин,

Потом пошёл гулять на рейд —

Зовётся он «Марин Перейд»

(Где, то есть, место морякам,

Что «ходят маршем по волнам»,

Но где лишь окунётся тот,

Кто сухопутно жизнь ведёт);

Потом он повернул назад,

Прошёл бульвары все подряд,

Прошёл по улиц тесноте,

Где, кажется, дома — и те,

Несильный сделают рывок,

И сдвинутся порог в порог;

Взобрался лестницей крутой,

Что воспарила над землёй —

На ней упарился бы всяк,

Богатый будь или бедняк.

Жильцы дивились: граф не граф —

Холодный вид, спесивый нрав

И, обстановке вопреки,

Глядится очень щегольски.

Имел он тросточку, букет,

Был напомажен, разодет —

Трудился не из пустяка:

Любил!.. Кухарку с чердака.

На пляж он забредал, забыв,

Что ноги вымочит прилив;

Там пел он, стоя на песке —

Он выход тем давал тоске! [49]

ПОМИНАЛЬНЫЙ ПЛАЧ

«Унесла её „Хильда“

Из Уитби куда-то;

Её звали Матильда,

Я любил её свято.

Я спросил билетёра

(Ох, казнюсь я за это):

„Отправляется скоро?“ —

„Не уйдёт до рассвета“.

Ей сказал „этот Недди“

(Так звала меня в шутку):

„Скоро, милая, едем,

Подожди лишь минутку“.

Я совсем был готовый,

Забежал только в лавку,

Чтоб на галстук свой новый

Подобрать и булавку.

Героиня кастрюли!

Украшенье салату!

И тебя умыкнули,

И багажную плату.

Ей какие заботы?

Уносимые „Хильдой“

Кошелёк и банкноты

Я утратил с Матильдой!»

Булавку парень отстегнул,

Протёр её, потом продул

И опустился на песок,

Чтоб от забот вздремнуть часок. [50]

МИСС ДЖОНС

Эта песня не из тех,

Что сулят певцу успех,

Но печалью этих строк

Мы затронем чувства всех,

Ибо горести такой

Арабеллы молодой

Посочувствуют сердца

И камней на мостовой.

Саймон Смит высок и строен —

Он любви её достоин;

Только с нею Саймон Смит

Что чужой — всё «мисс» да «мисс»,

Арабеллой не зовёт,

Как к нему ни повернись.

«Милый Саймон!» — позвала;

Он — ни с места, как скала;

Говорит сестрица Сьюзан на такие ей дела:

«Сразу видно, что влюблён! Поручусь за это!

Ты послушайся, сестра, моего совета:

Письмецо ему черкнуть было бы не худо —

Мол, спасибо, я жива и прошла простуда;

Скажи, что у кожевни с надеждой будешь ждать,

Коль нынче ровно в девять он захочет убежать

Вместе с верной Арабеллой».

Написала письмо,

приложила печать,

разоделась в нарядный она туалет —

Ожерелья и броши,

браслеты, часы,

драгоценные перстни — чего только нет:

Мужчины слабы и легко впечатлимы,

с ними о внешности думай сперва.

И ждала бедняжка Смита

У фабричной проходной;

Намекал уже сердито

Ей разносчик: «Пшла домой!»

Вскорости

Полностью

Продрогла она,

Дрожала словно мышка;

Кожевница одна

Ей подала пальтишко.

Простуда разыгралась вновь,

Но шепчет Арабелла: «Приди ко мне, мой Саймон, и так я долго жду.

Сомненья прочь!

Глухая ночь —

Но он спешит во тьме,

Хотя истёк

Давненько срок,

Указанный в письме.

Мой Саймон! Мой Саймон! Милашка Смит! Милашка Смит!

Ах Саймон Смит, мой сладкий Смит!»

Но на ратуше бьют,

и на станции бьют,

и во всём городке бьют уж полночь часы.

«Ах, Саймон! Недалёк рассвет;

Сидеть и ждать тут смысла нет,

Но поступлю наоборот:

С надеждой жду я твой приход

Хотя бы на рассвете, хотя бы на рассвете.

Фаэтон голубой

Наймём мы с тобой

И помчимся в Гретну Грин.

Когда со мной мой Саймон Смит...

О, как пошло, вульгарно имя звучит!

Вот ведь где незадача — это ж надо иметь такое имя; впрочем, когда мы поженимся, будет же он любить меня настолько, что снизойдёт к моей просьбе,

Сменит имя на „Клэр“...»

Так она сама с собой

Рассуждала той порой

В надежде, что её он здесь отыщет.

«Где ты, где, моя отрада!

Симми, ты ли?» Вот досада —

Стал какой-то. Не со злом ли рыщет?

«Я немало удивлён, видя, что

Одни вы тут —

Того и ждут

Грабители ночные.

Часы и брошь —

Пожива всё ж

(Надеюсь — золотые?):

Отдайте мне.

Не бойтесь, не

Кривите рот.

Скажу вперёд:

Давно полицейский с участка ушёл.

На кухне своей...»

«О, проклятый разбойник! Отъявленный вор!» —

И так далее: гнев, возмущенье, укор.

«Когда я впервые подала Смиту руку, я и думать не могла, что он так подло со мной обойдётся.

Полиция здесь найдётся?

О, Саймон, Саймон! Как ты можешь так поступать со своей любимой!»

Такой между ними шёл разговор, и повар там был, и смотрители, как их называют, присутственных мест.

И без умолку гневные вопли, как в театре ином репетиция: «Ну куда, чёрт возьми, запропала вся дурная, ленивая, подлая, эта новая наша полиция?» [51]