Идеальный вариант (сборник) - Райт Лариса - Страница 38

В одежде брат куда более аккуратен, чем в еде. Наверное, в отца пошел. Хотя не наверное, а точно. Зоя вся какая-то неряшливая. Ходит в цветастых халатах, на голове носит гнездо (взбитую из волос пепельного цвета паклю) и орет дурным голосом на каждую мало-мальски симпатичную девушку.

– Бедная, – говорят мама и бабушка в таких случаях. Мишка с ними согласен. Ему и невдомек, что они о Зое, а не о ее жертвах.

Серега, в отличие от матери, с девушками дружит: за талию обнимает, в ушки что-то шепчет, в гости приглашает. Они косяками и ходят. Одна другой краше. Это и понятно. Парень тот еще франт: волосы темные, густые, красивая волна надо лбом. Глаза синие, пронзительные, с прищуром. Ноги длинные, руки сильные, на животе под футболкой кубики мышц проглядывают. И еще улыбка… Это на Мишку ноль внимания, а с девушками по-другому обходится. И говорит что-то, и руками размахивает, и улыбается, да так, что мальчик, глядя с подоконника, со скамейки, из-за угла (да откуда угодно), тоже начинает улыбаться. Улыбка у брата широкая и добрая, и еще, как бы сказала бабушка, располагающая. Девушки считают, что такой можно верить, а Мишка думает, что ее надо любить.

Все довольны. Но Серега, скорее всего, больше всех. Он, как говорят соседки на лавочке, «пользуется, паршивец, своей внешностью». А Мишка на соседок злится. Если дано человеку, почему бы не пользоваться? Кстати, пользоваться тоже надо уметь. Брат умеет: футболки белоснежные, стрелки на брюках отпаренные, рубашки модные, кепочки набекрень. Девушкам нравится, и не его в том вина. Только заслуга. Стрелки сам наглаживает. Кладет брюки на кушетку и водит утюгом по ткани, а Мишка в это время его жалеет: «Эх, нет у Сереги бабушки, некому за ним присмотреть». Вот его и оденут, и обгладят, и накормят. Нет, раньше он, конечно, сам мечтал, что когда-нибудь вот так же кусок колбасы, краюху хлеба и бежать, а не полную тарелку каши и сидеть сиднем. Но мечты как-то быстро развеялись. Бабушка ведь не только кашей пичкает, но и яичницу жарит, и греночки, и оладушки с припеком, и драники со сметанкой, а у брата каждый день одно и то же. Даже по брюкам сам утюгом водит. Когда заканчивает, надевает кеды и льет на себя одеколон. Этого Мишка не видит, но оно и так понятно. Если у человека, выбегающего из подъезда, ноги в кедах, а на шее приятный аромат, то можно догадаться. Кеды мальчик видит, запах чувствует. Ему нравится аромат одеколона: резкий, с горчинкой, очень мужественный и надежный. Девушки, наверное, и на запах клюют, мимо не проходят.

Мимо проходит Серега. Точнее, проносится мимо Мишкиного подоконника к выходу со двора: спешит в институт. (Разве можно сомневаться в его уме, раз учится в институте.) Вот у Мишки в школе спрашивают, есть ли у него кто. Он всегда отвечает: «У меня старший брат в институте учится». И собеседники сразу начинают уважать Мишку, будто это его заслуги. За это мальчик брату очень благодарен. Не важно, что тот и не знает. Главное – это его, Мишкино – знание.

Этим и живет. Знает, когда следует вернуться на подоконник: по понедельникам и четвергам ближе к ночи – Серега подрабатывает на заводе и домой приходит поздно. Эти «приходы» Мишка чаще всего пропускает: мама, бабушка и сон оказываются сильнее. Зато по вторникам и средам возвращается не позже восьми. Иногда шагает широким шагом, расправив плечи и подняв подбородок. В такие моменты обычно тормозит у хоккейной коробки и минут десять упражняется в ловкости вместе с остальными «спортсменами». Играют в подобие баскетбола, фолят нещадно, толкаются и говорят друг друга такие слова, от которых бабушка обычно обещает «отойти в мир иной». В общем, живут полной жизнью.

Но бывает, брат бредет по двору мрачно и неспешно. Вот в такие минуты Мишка ненавидит свой подоконник. Ненавидит, потому что сидит на нем и ничего не делает. А ведь хочется подбежать, расспросить, утешить. Но остается только догадываться. Может, экзамен провалил. Может, с девушкой поссорился. Хотя с девушкой – это вряд ли. Даже если и поссорился, то в пятницу все одно другую приведет. В пятницу, потому что Зои дома не бывает – ездит к родителям куда-то за город. В десять уезжает, в десять возвращается. Расписание. Может, автобусов, может, электричек, а может, ее собственное. Как бы то ни было, Серега приходит домой не один, поднимается в квартиру и шторы в окнах задергивает. А мог бы и не задергивать. Что Мишка, маленький? Не понимает? Раз брат с девушкой, разве станет подглядывать? Ни за что! Даже к подоконнику не подойдет. Только немного придвинется. И трубу подзорную не возьмет, просто шею вытянет. Но это так, по привычке. А подсматривать нет, ни за что! И так достаточно видит.

Вот сейчас, например, Серега полностью одет и готов бежать в институт. Точно в институт. Потому что пять минут назад собирал портфель и весь стол перерыл в поисках какой-то тетрадки. А с тетрадкой куда еще идти? Не на завод же и не на прогулку.

Мишка вздохнул. Сейчас брат убежит, и снова станет скучно: из третьего подъезда выйдет с палочкой тетя Зина и поковыляет в магазин, из пятого выкатят коляску с малышом и повезут болезненного ребенка в поликлинику, из первого выкатится Ленка Зуева и заскребет баночкой гуталина об асфальт, перепрыгивая из одной нарисованной мелом клетки на другую. А из Мишкиного, из четвертого, выйдет бабушка и пойдет на рынок, или в прачечную, или за хлебом, или вообще в химчистку, если у мамы запачкался концертный костюм. Но до этого, конечно, заглянет в комнату и скажет…

… – Миша! Я же велела отойти от окна! И почему опять не играешь?

– Да просто тут голубь сел. – Мальчик легко спрыгнул с подоконника. Все равно ничего интересного во дворе не намечалось.

– Голубь?! – Бабушка схватилась за сердце. – Этого еще не хватало! Заразу в дом нести.

– Окно-то закрыто, – пробурчал внук, но для нее это не аргумент.

– Никаких голубей! Читай, пожалуйста, и про музыку не забудь.

– Угу.

– Что за выражения?! Говори по-человечески!

– Хорошо. Ты в магазин?

– В универмаг поеду.

– Куда? – Сердце заколотилось, не веря собственному счастью.

– В универмаг. Там ткань привезли индийскую, буду маме платье шить ко дню рождения.

– Поня-я-ятно, – Мишка специально тянет уныло, без настроения, чтобы бабушка ни о чем не догадалась. Универмаг – это вам не продуктовый на соседней улице. Универмаг – это пять остановок на троллейбусе и еще четыре на трамвае. Да еще и ткань выбрать и по другим отделам походить. Часа на полтора затея, если не больше. Хотя с «больше» можно и самому постараться.

– А эклеры? – спрашивает он, отводя взгляд.

– Эклеры? – Бабушка прищуривается. – И никаких подоконников?

– Никаких.

– Так и быть.

Внук улыбается. Она, конечно, думает, что из-за эклеров. В общем-то, из-за них тоже. Эклеры в кондитерской напротив универмага. За ними стоит очередь минут на двадцать. Так что времени выгадал предостаточно. Можно просто пошататься по двору, можно махнуть на пруд посмотреть на улов рыбаков, можно к футбольному полю: там матчи посерьезней, чем у пацанов на площадке. А можно в канцтовары заглянуть и поглазеть на маленький глобус. Он дорогой. Мама спрашивала, что ему подарить на день рождения, но он не решается попросить. Купит, а потом ночью станет шептать бабушке:

– Займи у Горячевых до зарплаты.

Бабушка будет вздыхать:

– Опять?

А Мишка в кровати покраснеет и почувствует себя виноватым. Так уже было. С коньками и с собранием сочинений Жюля Верна. Мама потом три месяца была какая-то хмурая и напряженная, бабушка вздыхала, а он и коньки забросил, и к Верну долго не притрагивался.

Хлопнула дверь. Бабушка ушла. Мальчик сдернул с шеи шарф. Подумал, что можно и к школе рвануть, встретить верного дружка Даньку Шмытько и с ним пуститься в дальнейшие приключения. Но мысль быстро отпала: у школы можно и на классную наткнуться, и на завуча, а то и на директора. Тогда вечером будут охи, стоны и разговоры о его никчемности, безалаберности и ненадежности.