- Клюев Николай Алексеевич - Страница 135

Звенит издевкой карандаш,

Что бледность юности не пара,

Что у зимы не хватит чаш

60 Залить сердечные пожары?!

Уймись, поджарый надоеда, —

Не остудят метели деда,

Лишь стойло б клевером цвело,

У рябки лоснилось крыло

И конь бы радовался сбруе,

Как песне непомерный Клюев!

Он жив, олбнецкий ведун,

Весь от снегов и вьюжных струн

Скуластой тундровой луной

70 Глядится в яхонт заревой!

1932 или 1933

491

Я лето зорил на Вятке,

Жених в хороводе пихт,

Любя по лосьей повадке

Поречье, где воздух тих,

Где челн из цельной осины

Веет каменным веком, смолой:

Еще водятся исполины

В нашей стране лесной!

Еще гнутся лодки из луба

Гагарой и осетром,

Из кряковистого дуба

Рубят суровый дом.

И бабы носят сороки —

Очелья в хазарских рублях.

Черемиска — лен синеокий,

Полет в белесых полях.

Жаворонковый бисер, как в давнем,

При посаднике, земской избе,

И заводь цветком купавным

Теплит слезку в полюдье-судьбе.

Полюдье же лаптем железным

Попирает горбыль кедрачам.

Ой, тошнехонько дедам болезным

Приобыкнуть татарским харчам!

Ой, кроваво березыньке в бусах

Удавиться зеленой косой...

Так на Вятке, в цветущих чарусах,

Пил я солнце и пихтовый зной.

И вернулся в Москву черемисом,

Весь медовый, как липовый шмель,

Но в Пушторге ощеренным рысям

Не кажусь я, как ворог, досель.

Вдруг повеет на них ароматом

Пьяных трав, приворотных корней!..

За лобатым кремлевским закатом

Не дописана хартия дней.

Будут ночи рысиной оглядки,

Победителен рог ветровой,

Но раскосое лето на Вятке

Н^дит душу татарской уздой!

1932 или 1933

492

Чтоб пахнуло розой от страниц

И стихотворенье садом стало,

Барабанной переклички мало,

Надо слышать клекоты орлиц,

В непролазных зарослях веприц —

На земле, которой не бывало.

До чудесного материка

Не доедешь на слепых колесах.

Лебединый выводок на плёсах,

Глубину и дрёму тростника

Улови, где плещется строка,

Словно утро в розовых прокосах.

Я люблю малиновый падун,

Листопад горящий и горючий,

Оттого стихи мои как тучи

С отдаленным громом теплых струн.

Так во сне рыдает Гамаюн —

Что забытым туром бард могучий.

Простираясь розой подышать,

Сердце, как малиновка в тенётах,

Словно сад в осенних позолотах,

Рбнит давнее, как листья в гать.

Роза же в неведомых болотах,

Как лисица редкая в охотах,

Под пером не хочет увядать.

Роза, роза! Суламифь! Елена!

Спят чернила заодно с котом,

Поселилась старость в милый дом,

В заводь лет не заплывет сирена,

Там гнилые водоросли, пена

Парусов, как строчек рваный ком.

Это тридцать лет словостроенья,

Плешь как отмель, борода — прибой,

Будет и последний китобой —

Встреча с розою — владычицей морской

Под тараны кораблекрушенья.

Вот тогда и расцветут страницы

Горным льном, наливами пшеницы,

Пихтовой просекой и сторожкой.

Мой совенок, подожди немножко,

Гости близко: роза и луна,

Старомодно томна и бледна!

1932 или 1933

493

Мы старее стали на пятнадцать

Ржавых осеней, вороньих зим,

А давно ль метелило в Нарым

Нашу юность от домашних пятниц?

Обнищали липы за окном!

На костыль оперся дряблый дом.

Мыши бы теперь да вьюга —

Вышла б философия досуга.

За годами грамотным я стал

10 И бубню Верлена по-французски.

Только жаворонок белорусский

С легковейной ласточкой калужской

Перстнем стали, где смежил опал

Воды бледные у бледных скал.

Где же петухи на полотенцах,

Идолище-самовар?!

«Ах, вы сени» обернулись в бар,

Жигули, лазурный Светлояр

Ходят, неприкаянные, в немцах!

20 А в решетчатых кленовых сенцах,

Как судьба, поет стальной комар.

Про него не будет послесловья,—

Есть комарье жало, боль и зуд.