Охотники за Костями (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 54

— Саперы и щиты, — пробурчал Каракатица.

— Щиты?

— Да. Мы поползем на карачках, а вы остальные будете нас прикрывать от стрел и камней, пока не выроем мины; потом все побегут назад, но как бы быстро все не бежали, надо еще быстрее.

— То есть это путешествие в один конец.

Каракатица оскалился.

— Все будет гораздо хитрее, — сказал Смычок. — Надеюсь.

— Она полезет на рожон, вот что будет.

— Может, да, может, нет. Она захочет, чтобы к моменту оседания пыли большая часть армии еще дышала.

— Минус несколько сотен саперов.

— Мы стали редкостью. Она не захочет нас напрасно тратить.

— Для Малазанской Империи это будет не впервой.

Сержант глянул на Каракатицу: — А может, просто убить тебя сейчас и покончить с проблемой?

— Забудь. Я заберу с собой всех вас. Недоноски жалкие.

Сержант Геслер появился со своим взводом. Они начали разбивать бивуак неподалеку. Бутыл заметил, что среди них нет капрала Буяна.

Геслер подошел к ним. — Скрип.

— Калам и Быстрый вернулись?

— Нет. Они пошли дальше вместе с Буяном.

— Дальше? Куда это?

Геслер присел. — Лучше скажу, что рад снова увидеть твою уродливую морду. Может, они вернутся, может, нет. Скажу позже. Все утро провел с Адъюнктом. У нее много вопросов.

— О чем?

— О том, о чем скажу позже. Так у нас новый капитан.

— Фаредан Сорт.

— Кореланка?

Смычок кивнул: — Похоже, со Стены.

— Значит, ей не впервой получать тычки.

— Да. И давать сдачи.

— Ну, это славно.

— Она ждет сегодня ночью всех сержантов.

— Думаю, нужно идти назад и ответить еще на пару вопросов Адъюнкта.

— Карак, ты не сможешь вечно избегать встречи.

— Да ну? Следи за мой. Но куда послали капитана Добряка?

Смычок пожал плечами: — Думаю, в такую роту, которой нужно придать форму.

— А нам не нужно?

— Нас труднее напугать, чем всю остальную армию. Думаю, он уже давно махнул на нас рукой. Я не жалею об ублюдке. Сегодняшняя ночная встреча, наверное, будет о вопросах осады. А может, она желает украсть у нас время духоподъемной речью.

— Во славу империи, — скривил рожу Геслер.

— Во имя мщения, — крикнул Корик, привязывавший очередные фетиши к перевязи.

— Мщение славно, пока мстим мы.

— Нет, не так, — отозвался Смычок. — Мщение — мерзкое дело, как ни посмотри.

— Тише, Скрип. Я шутковал. Ты напряжен, потому что ожидаешь осады. Почему бы не сделать грязную работу парой — тройкой Рук Когтя? Понимаешь, просочиться в город и дворец, воткнуть ножик в Леомена — и все пошли по домам. Зачем нам настоящий бой, всякое месиво? Что теперь у нас за империя?

Все помолчали. Бутыл следил за своим сержантом. Смычок испытывал струну арбалета, но думал явно о другом.

Заговорил Каракатица: — Лейсин стянула их к себе. Держит на коротком поводке.

Геслер бросил на него испытующий взгляд: — Слухи, Карак?

— Один слушок. Что я могу знать? Может, она услышала что-то в шуме ветра.

— ТЫ вот точно услышал, — буркнул Смычок, исследовавший связку арбалетных стрел.

— Только что ветераны, остающиеся на Квон Тали, созваны в Малаз и в Анту.

Смычок поднял голову: — В Малаз? Почему?

— Слушок был темный. Только куда, но не почему. Что-то заварилось.

— И где ты это выудил? — спросил Геслер.

— У новой сержанта, Хеллиан из Картула.

— Вечно пьяной?

— Точно.

— Удивлен, что она что-то может замечать. За что ее высадили здесь?

— Она не хочет рассказывать. Аж лицо у ней перекашивается от вопросов. Видно, оказалась не в том месте не в то время. Но она сначала приплыла в Малаз, потом на транспорте в Нап, потом в Анту. Похоже, она никогда не напивается до полной отключки.

— Ты пытался положить руку ей на бедро?

— Слишком молода, Скрип. Но я и не на такое способен.

— Мутноглазая жена, — фыркнула Улыба. — Думаю, Карак, большего не светит.

— Когда я был мальчиком, — ответил Каракатица, вынимая снаряд (Бутыл с тревогой отметил, что это жулёк) и начиная им жонглировать, — каждый раз, как я изрекал что-то неподходящее, папаша спускал с меня штаны и бил до потери сознания. Нечто говорит мне, Улыба, что твой отец оказался слишком мягким. Не умел воспитывать девочек.

— Только попробуй, Карак, и получишь ножом в глаз.

— Будь я твоим отцом, давно бы самоубился.

Она побледнела, но никто этого не заметил — все взоры приковывал летавший под головами снаряд.

— Гренаду положи, — сказал Смычок.

Каракатица иронически поднял брови, но жулёк положил в коробку. — Хеллиан, кстати, смогла найти способного капрала. Это говорит мне, что она умеет думать, пусть хлещет бренди как воду.

Бутыл поднялся. — Вот про нее я забыл. Карак, где они встали?

— Около фургона с ромом. Но про встречу она уже знает.

Бутыл поглядел на ящик припасов. — Тогда мне надо прогуляться по пустыне.

— Не заходи далеко, — ответил сержант. — Можно наткнуться на воинов Леомена.

— Слушаюсь.

Некоторое время спустя он приблизился к месту предполагаемой встречи. За развалинами виднелась куча мусора, примкнувшая к боку ближайшего кургана, поросшая кочками желтой травы. Никого не видно. Бутыл двигался к куче; шум лагеря стихал за спиной. Было уже за полдень, но ветер оставался горячим, как выбросы кузни.

Отесанные камни стен и фундаментов, разбитые идолы, куски древесины, кости животных и битые горшки. Бутыл вскарабкался на склон кучи, отметив недавние поновления — горшки малазанского стиля, приземистые и покрытые черной глазурью с фрагментами типичных сюжетов: гибель Дассема под И'Гатаном, Императрица на троне, Первые Герои и пантеон Квон Тали. Местный стиль, образцы которого Бутыл видывал на марше, более элегантен: удлиненные формы, кремовая и белая глазурь на шейке, переходящая в красную на теле кувшина, многоцветные реалистические картинки. Он замер, увидев здесь один такой кусок, с изображением Собачьей Упряжки. Подобрал, стер пыль с броской сцены. Виднелась часть прибитого к кресту Колтейна, над ним стая яростных ворон. Под ним мертвые виканы и малазане, пес, проткнутый копьем. По спине пробежал холодок. Он выронил обломок.

Бутыл постоял на вершине кургана, оглядел расползшуюся по сторонам тракта малазанскую армию. Носящиеся с донесениями и приказами вестовые; стервятники, бабочки — плащовки и ризаны, снующие вверху подобно туче мух.

Как он ненавидит знамения!

Стянув шлем, Бутыл отер пот со лба и повернулся в сторону южного одхана. Наверное, когда-то здесь были плодородные земли. Сейчас — пустошь. Стоит ли она борьбы? Нет, но и мало что другое стоит. Кажется, стоит борьбы жизнь солдата рядом с тобой — так ему часто говорили ветераны, ценящие только свое сомнительное братство. Эти связи родятся из отчаяния. Слияние душ, требующее заботы лишь о членах своего отряда. Что до всего остального мира — полное равнодушие, временами переходящее в озлобление.

"Боги, что я здесь делаю?"

Похоже, пути смертных весьма непривлекательны. Кроме Карака и сержанта, солдаты взвода ничем не отличаются от самого Бутыла. Молодость, нежелание оставаться одиноким и брошенным, бравада, призванная скрыть хрупкость души. Разве это удивительно? Юность кажется изменчивой, но на самом деле нет ничего более негибкого и застывшего. Ей нравятся крутые переживания; ей подавай жгучие приправы, чтобы они обожгли горло и воспламенили сердце. Она врывается в будущее, не сознавая себя; а будущее — просто точка, в которой ты оказываешься однажды, побитый и потрепанный, восклицающий: "Какого Худа я здесь делаю?" Понятно. Он предвидит всё это. Ему не надо бабушкиных шепотков, до сих пор отдающихся в мыслях.

Конечно, если верить, что это голос бабушки. Он начинал подозревать нечто худшее.

Бутыл перебрался через курган. С южной его стороны почва была изрыта, показывала наслоения более древних отбросов — красноглиняные осколки, тусклые рисунки колесниц, фигур в выспренних позах, в резных митрах и с удивительными мечами — крюками. Местные большие корчаги для оливкового масла включают в свои орнаменты эти старые сюжеты, передают "дух древности". Словно ушедший золотой век на самом деле чем-то отличался от века нынешнего…