Охотники за Костями (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 55

Да, это точно мысли бабушки. Ей не за что было хвалить Малазанскую Империю; но еще сильнее она не любила Антанскую конфедерацию, Лигу Ли Хенга и прочие деспотические режимы Квон Тали прежних дней. Ребенком она пережила длительные войны Итко Кана с Каун-Пором, набеги сетийцев, миграции виканов, поползновения Квона к гегемонии. "Кровь и глупость, раз за разом, — говорила она. — Тяни — толкай. Амбиции стариков, безрассудное рвение молодых. Император хотя бы положил этому конец — нож в спину для серых тиранов, битвы на далеких континентах для молодых да горячих. Это было жестоко — но где бывает лучше? Жестоко, говорю я — но я видела и худшее. Намного худшее".

И вот он сам здесь, на одной из далеких войн. Но его мотив — не юношеское рвение. Нет, кое-что более жалкое. Скука. Но разве ей можно хвастаться? Лучше поднять рваное знамя "правоты и справедливости" и грубо размахивать им.

"Карак толкует о мщении. Увы, он слишком неумело кормит нас подходящими мотивами, да и нас вовсе не распирает от ярости". Он не был уверен… но армия страдает от бессилия. В самой ее сердцевине — пустое место; оно жаждет быть заполненным, но Бутыл подозревал, что ожидание может длиться вечно.

Он уселся на землю и начал безмолвные призывания. Вскоре по высохшей почве заспешили ящерицы. Две ризаны уселись ему на ногу, опустили крылышки. Паук — косинога, большой как конское копыто, зеленый — под цвет травы — спрыгнул с камня и приземлился на левое колено. Колдун оглядел пестрое сборище и решил, что этих хватит. Жесты, движения пальцев, безмолвные приказы — разнородные слуги побежали, один за другим, к сараю, в котором ожидалась встреча с капитаном.

Всегда следует знать, насколько широко распахнутся врата Худа во время ближайшего боя.

И тут появилось нечто иное.

Бутыл разом вспотел.

Она вышла из полуденного марева, двигаясь как животное. Добыча, не хищник — каждое движение пугливо и осторожно. Тело, покрытое тонким бурым мехом, лицо скорее человеческое, чем обезьянье, и на лице этом — выражение, или, по меньшей мере, способность выражать чувства. Сейчас это было удивление. Женщина была не ниже Бутыла, тощая, но с большими грудями и выпирающим животом. Она подходила все ближе.

"Она же не настоящая. Привидение, явление. Память пыльной почвы".

Он увидел, как она нагнулась, забрала в кулак горсть пыли, кинула в его направлении. И хрипло рассмеялась. Песок не долетел, лишь несколько камешков застучало по сапогам.

"А может, это я привидение? В ее лице — удивление от встречи с богом. Или демоном". Он глянул за ее спину — там был призрак саванны, заросшей высокими травами, с рощами и стадами животных. Не то, что есть, а то, что было очень давно.

"О духи, почему бы вам не оставить меня одного?"

Она шла по следу. Следу армии. Могла унюхать ее, увидеть следы, знаки прохождения, может, даже услышать отдаленное клацанье мечей и стук деревянных колес, задевающих за камни старой дороги. Привлеченная страхом и восхищением, она шла за ними, не ведая, как это будущее может отдаваться в ее прошлом, посылать эхо в ее мир. Не ведая, как? Ну, он и сам этого не ведает. "Как будто все суть настоящее, как будто все моменты времени сосуществуют. И вот мы стоим лицом к лицу, слишком невежественные, чтобы разделить веру и понимание мира — и видим все времена в одном мгновении, и это может свести нас с ума. Осторожнее…"

Но отвернуться невозможно, ведь позади ничего нет. Даже самого понятия "позади" — нет.

Он все сидел на земле. Она подходила, издавая звуки странного гортанного языка, полного восклицаний и пауз. Показала на живот, провела по нему пальцем, обрисовывая форму, таящуюся внутри.

Бутыл кивнул. "Да, ты несешь дитя. Это понятно. Но я тут при чем?"

Она снова швырнула горсть песка, и теперь он упал ему на грудь. Бутыл отмахнулся, но все равно в глазах защипало.

На удивление резкий рывок — и она держит его руку, тянет к себе, кладет на живот.

Он посмотрел ей в глаза — и был потрясен до глубины сердца. Не безмозглая тварь. Эрес'ал. Желание, выраженное в темных, поразительно красивых очах, заставило его мысленно отпрянуть.

— Ладно, — прошептал колдун, и осторожно послал свои чувства в ее чрево, к растущему внутри духу.

"На каждое извращение должен быть ответ. Каждому врагу — свой противовес. Здесь, в Эрес'ал, такой ответ. Ответ на далекое извращение, на растление некогда невинного духа. Возродить невинность. Да… я вижу очень мало… не человек, даже не из нашего мира… от мира лишь то, что принесла сама Эрес'ал. Это пришелец. Из иного Королевства, из мира, лишенного невинности. Чтобы сделать их частью нашего мира, один из племени должен родиться… вот так. Их кровь вольется в поток крови этого мира.

Но почему Эрес'ал? Потому что… о боги… она — последнее невинное создание, последний невинный предок нашего рода. За ней… началась деградация духа. Сдвиг перспективы, отрыв от целого, проведение границ — по земле и в умах. После нее настали… всего лишь мы".

Понимание — УЗНАВАНИЕ — опустошало его. Бутыл отдернул руку. Слишком поздно. Он уже знал слишком много. Отец… Тисте Эдур. Дитя во чреве — единственный чистый кандидат на трон Тени — на трон, повелевающий ИСЦЕЛЕННЫМ садком.

У него будет много врагов. "Так много…"

— Нет, — сказал он, качнув головой. — Ты не можешь молиться мне. Не должна. Я не бог. Я просто…

"Но… для нее я должен выглядеть богом. Видением. Она в духовном поиске, хотя едва ли сознает это. Она идет наощупь, как и все мы… но в ней есть какая-то уверенность. О боги… это же вера…"

Оробевший до потери дара речи, охваченный стыдом, Бутыл побежал, вскарабкался по склону кургана, попирая отбросы цивилизаций, черепки и куски штукатурки, ржавые куски металла. Нет, он не хочет. Не может вместить это… эту ее нужду. Он не сумеет быть её… её верой.

Женщина подобралась сзади, обняла руками за шею, перевернула. Затрясла, оскалив зубы.

Бутыл дергался в ее руках, задыхался.

Она швырнула его на землю, оседлала, подняла кулаки, словно желая ударить.

— Ты хочешь, чтобы я стал твоим богом? — пропыхтел он. — Отлично! Валяй! — Он уставился ей в лицо, обрамленное поднятыми руками и ослепительным светом солнца.

"Вот так чувствуют себя боги?"

Вспышка — словно кто-то вытянул меч. Ум его наполнило алчное шипение стали. Какой дерзкий вызов…

Колдун заморгал. Он лежал на каменной осыпи, уставившись в пустое небо. Женщина пропала, но он все еще ощущал вес тела на бедрах и ужасающую эрекцию, вызванную видением ее раздвинутых ног.

Кулак Кенеб вошел в шатер Адъюнкта. На сдвинутых столах лежала карта И'Гатана, доставленная неделю назад вестовым из Войска Однорукого. Ее составили ученые вскоре после гибели Дассема. Рядом с Таворой находился Тене Баральта; он усердно делал пометки угольной палочкой и говорил: — … восстановлены здесь и здесь, в малазанском стиле, со сваями и контрфорсами. Инженеры нашли руины под улицами — карманы, старые залы, погрузившиеся в землю мостовые, колодцы и прокопы к стенам. Все нужно было снести, но один уровень развалин оказался крепче всех доступных ныне инструментов. Вот почему они бросили четвертый бастион недостроенным.

— Понимаю, — отозвалась Адъюнкт. — Но я уже говорила вам, Тене Баральта, что не намерена штурмовать четвертый бастион.

Кенеб заметил разочарование кулака. Он удержался от резких слов, просто бросил палочку и отошел от стола.

В углу сидел кулак Блистиг, вытянув ноги — его поза граничила с неуважением к старшей по званию.

— Кулак Кенеб, — сказала Тавора, не подняв глаз от карты, — вы встретились с вождем Желчем и Темулом?

— Темул донес, что город эвакуирован — найдены следы исхода горожан в Лофал. Очевидно, что Леомен планирует долгую осаду и не заинтересован кормить лишние рты, кроме солдат и вспомогательного персонала.