Сокровище рыцарей Храма - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 19

– А из того, что висит?

– Чтой-то я вас не понимаю… – бабулька насторожилась.

– Когда я вчера был у Ольги Никаноровны, она показывала мне старинную картину, которая висела на стене в спальне. На ней изображен какой-то храм… или монастырь. Сегодня картины уже нет на месте.

– Не может быть!

– А вы проверьте. Прямо сейчас. Вдруг квартиру обворовали. Тогда нужно в милицию заявить. Только не поднимайте большой шум – он сейчас не к месту.

– Верно, верно, – озабоченно сказала бабулька. – Незачем до похорон создавать лишние хлопоты. Их и так достаточно. Подождите меня чуток…

Бабулька шустро посеменила к подъезду. Глеб сел на скамейку и задумался. Как-то уж больно не ко времени получился несчастный случай… А если добавить сюда еще и пропажу картины (если, конечно, это так), то задуматься есть над чем.

Глебу вдруг стало зябко. Он вспомнил все произошедшие с ним странности, которые начались с некоторых пор: кошмарные сны, ночное видение, сработавшая сигнализация, картина, которая буквально выпорхнула из его рук, и наконец ощущение, что за ним кто-то следит.

А еще ему вспомнилось, как две недели назад он лишь чудом не попал в автомобильную аварию, которая однозначно закончилась бы для него трагически, – когда ему навстречу неожиданно выскочил груженный песком самосвал. Глеба спасли лишь отменная реакция да предчувствие беды, которое не покидало его весь день. Потому он и среагировал вовремя, инстинктивно заложив единственно верный в данной ситуации вираж.

Допустим, все это связано с таинственным планом. Может, кто-то охотится за пластиной? Это вполне реальный вариант. Она имеет большую ценность сама по себе. А если план – не фикция и действительно указывает на место, где лежит клад, то тогда многое можно объяснить. Глебу уже приходилось попадать в подобные ситуации.

Но слежка началась раньше, до того как дед Ципурка подарил ему пластину. Что бы это могло значить?

Только одно: старый кладоискатель имел неосторожность рассказать кому-то из своих знакомых или друзей о своем намерении «облагодетельствовать» Тихомировых задачей, скорее всего, не имеющей решения. Ведь он так и не смог разобраться с планом, сколько ни бился. А деду Ципурке нельзя отказать в уме.

Глеб погрузился в состояние ступора. Нет ответа, нет ответа, нет ответа… Долгоиграющую пластинку в мозгах заклинило. Бабульке, которая прибежала с новостями, пришлось окликнуть его три раза.

– А, что?! – Глеб дернулся, поднял голову и тупо уставился на взволнованную старушку.

– Нетути! – объявила она, тяжело дыша. – Исчезла картина.

– Вы хорошо искали?

– Куда уж лучше.

– А больше ничего не пропало?

– Ну, не знаю… – не очень уверенно ответила бабулька. – Сережки золотые и цепочка на месте – в шкатулке. Брошь с камушками тоже в наличии. А больше ничего такого у Ольгушки и не было.

– Может, деньги?..

– О, Господи, какие у нас деньги? Как получила она позавчера пенсию, так она и лежит нетронутая. Ольгушка на смерть собирала…

– Понятно. Похоронные… Значит, и они на месте. Извините за любопытство: где Ольга Никаноровна их хранила?

Старушка нагнулась к Глебу и доверительным шепотом, словно их мог кто-то подслушать, сообщила:

– На кухне.

– Да ну? В морозилке, что ли?

– Не смейтесь… – бабулька посмотрела на Глеба с осуждением. – Деньги лежали в железной коробке из-под печенья. А коробка стояла в шкафу, на верхней полке.

– И что, это всем вам было известно?

– А то как же. Вот пришло ее время… и не нужно бегать по собесам за помощью. Похороним ее и помянем по-людски. Все мы так деньги собираем…

У Глеба защемило под сердцем. Эх, дорогие наши бабушки и мамы! Какие же вы несовременные – наивные и доверчивые. Никакая «демократия» вас не может изменить. Вас так учили – быть честными, добрыми, порядочными. С вами уходят в мир иной остатки патриархального уклада жизни, который так не нравится революционерам разных мастей и оттенков… черт бы их побрал!

Тяжело вздохнув, он сказал:

– Понятно. Извините, но мне пора… – Глеб поднялся; но тут его осенила очень даже толковая мысль, и он быстро спросил: – А вы, случаем, не знаете, что за храм нарисован на украденной картине? Уж больно красивое место.

– Не знаю, касатик, не знаю… – бабулька снова прослезилась. – Ольгушка что-то говорила… но это было давно. Не помню.

– Всего вам доброго, – сказал Глеб; достав из кармана сто долларов, он протянул купюру бабульке. – А это мой скромный вклад… Вдруг во время похорон появятся какие-нибудь непредвиденные расходы.

– Спаси вас Бог…

Не оглядываясь, Глеб быстро пошагал к машине. На душе было горько и тяжело.

Глава 7

1915 год. Полицейская засада

Петря от волнения не находил себе места – куда-то запропастился Шнырь. После их разговора прошло уже три дня, а от Васьки ни слуху ни духу. Наконец Лупан не выдержал и пошел к нему домой.

Васька жил на Гончаровке, почти под стенами Флоровского монастыря, в бедной халупе с прохудившейся крышей; глядя на его жилище со стороны, можно было подумать, что оно вот-вот рухнет и придавит своих хозяев. Чтобы этого не случилось, Шнырь понаставил со всех сторон хаты деревянные подпорки, поэтому у человека, имеющего развитое воображение, она могла ассоциироваться с паучком, спрятавшимся под листком лопуха.

Действительно, халупа так заросла бурьяном, что с улицы ее трудно было заметить. Тем более что над ней нависали густые и плотные кроны двух старых лип. Даже сильный дождь не мог пробить эту вторую крышу; может, потому Васька и не торопился заниматься ремонтными работами.

Петря не стал даже стучать в дверь. Она была заперта – если, конечно, можно назвать запирающим устройством тонкий вербовый прутик, воткнутый в ручку двери.

В этом не было ничего необычного. Подольской и шулявской голытьбе мужского пола не имело смысла тратиться на дорогие замки. Все свое ценное имущество они носили на себе (недорогую одежонку) и при себе – папиросную бумагу для самокруток, кисет с махоркой, кошелек с медяками и добрый нож, без которого по вечерам не выходил гулять ни один уважающий себя молодой киевлянин простого сословия.

Немного посокрушавшись на предмет своей неудачи, встревоженный Лупан продолжил розыски ненадежного приятеля. Чуток подумав, он сел в трамвай и поехал на Фундуклеевскую. Петря знал там одно место, где собирались любители игры в «железку»[27]. Васька Шнырь был фанатом этого способа времяпровождения.

Сегодня играли в дворницкой. Собравшийся в полуподвале народ был так увлечен процессом игры, что на Лупана никто не обратил внимания. Присмотревшись, он увидел приятеля Шныря, мелкого мазурика по кличке Белка. Он был худой, щуплый и казался мальчишкой, хотя ему уже стукнуло никак не меньше тридцати.

Говорили, что Белка – квартирный вор. В жилище он проникал через открытые форточки. Похоже, Белка был очень удачлив, потому что в полицейском управлении на него не было заведено ни одного уголовного дела. Возможно, потому, что подельники не выдавали Белку.

Только он один мог пролезть буквально в игольное ушко. А такое мастерство дорогого стоило. Его услугами пользовались многие. Особенно ценен был талант Белки тем, кто возвращался в родные пенаты после отсидки без гроша в кармане. Всего один-два вечера, и бывший заключенный мог кататься с барышнями на извозчике, угощать девиц шампанским и вообще сорить деньгами до тех пор, пока не заживут душевные раны, нанесенные тюрьмой или каторгой.

– Где можно найти Шныря? – тихо спросил у него Лупан.

– Гуляй на хрен!.. – злобно окрысился Белка, который в этот момент проиграл.

Но тут же и остыл. Он был знаком с Петрей, они даже выпивали несколько раз вместе. К тому же у Белки был добрый, быстро отходчивый нрав.

– А, это ты… – похоже, Белка только теперь узнал Лупана. – Хочешь поиграть?

– Нет. Некогда… Ты, случаем, не знаешь, куда мог деваться Васька?