Охота за головами на Соломоновых островах - Майтингер Кэролайн - Страница 20

Как бы там ни было, но, ожидая конца эпидемии, этот блестящий врач — специалист по лечению кори, черной лихорадки, дизентерии, проказы, венерических болезней, укусов аллигаторов и акул — занимался тем, что измерял температуру ребенка и внимательно осматривал его рот, чтобы установить, нет ли на деснах признаков кори. И тут он заметил что-то белое на нижней десне.

Это были два только что прорезавшиеся зуба…

Какая злая ирония была в том, что «Божий ковчег», долженствующий спасать души человеческие, сделался орудием их превращения в души бессмертные.

От разнесенной им эпидемии только в одной нашей деревушке умерло тридцать пять человек. Таким образом, в селении, насчитывавшем когда-то триста обитателей, осталось восемьдесят. Занесенная сюда после Первой мировой войны эпидемия инфлюэнцы уничтожила тысячи жителей островов южных морей.

Обычно население меланезийских деревень никогда не превышает трехсот человек, но правительственная администрация, поддерживаемая духовными миссиями, заставляет дружественные племена объединяться. Укрупнение деревень облегчает административное управление ими и делает более удобным спасение языческих душ, но одновременно способствует распространению эпидемий.

Жалобы антропологов на «исчезновение отсталых существ» перестали быть для нас книжной цитатой. Тридцать пять наших моделей исчезли, прежде чем мы успели их нарисовать. Оставшиеся в живых были на длительное время отделены от нас карантином.

Болезни, занесенные белыми людьми, объединились с религией, чтобы воспрепятствовать нашей работе!..

Глава двенадцатая

Вынужденное безделье в Руавату натолкнуло нас на разгадку истинной причины нашей поездки в Меланезию. Она была гораздо глубже, чем возвышенное стремление увековечить в памяти человечества исчезающий народ. Желание досыта наесться кокосовых орехов — вот истинная причина. Я точно знаю, когда возникло это желание; оно появилось, когда в восьмилетием возрасте я заподозрила, что в жизни нельзя всего достичь честным путем, и когда после нескольких недель отчаянных поисков обнаружила, что тертые кокосовые орехи для покрывания глазурью пирожных мама хранит в жестянке из-под кофе, стоящей в кладовой.

Крушение иллюзий наступило в момент, когда власть надо мной имеющие обнаружили, что рот у меня набит орехами. Неудовлетворенное желание превратилось в подсознательное стремление, нашедшее свое окончательное выражение в организации экспедиции для зарисовки первобытных людей Меланезии. Не случайно же эти люди жили на родине кокосового ореха.

Помимо подсознательного стремления к тертым кокосовым орехам, имелась другая, не менее серьезная причина, заставившая меня проделать тысячемильный путь на Соломоновы острова. Это было тайное стремление многих, подстегиваемых жизнью американцев предаться грезам, отказаться от честолюбивых замыслов и превратиться в ничто, но под таким благовидным предлогом, который бы не противоречил пуританским понятиям. Американцы мечтают удалиться на какой-нибудь тропический островок, лежать на теплом песке и утруждать себя лишь в случаях, когда надо раскрыть рот и проглотить в изобилии капающие с деревьев необходимые витамины.

И вот, очутившись на тропическом острове, мы решили выяснить, почему наша планета делится на четыре великие области погружения в мир грез. Одна из них простирается от Соединенных Штатов до Восточной Европы, и ее население клянется, что для забвения действительности лучше всего хлебное вино. От западного побережья Америки до демаркационной линии суточного времени уход из мира реальностей осуществляется с помощью сока кавы — корней одного из видов перца. Область потребителей бетелевого ореха простирается от Меланезии до Индии, образуя большую группу с общей культурой, отличающуюся от жителей Океании и монголоидов, одурманивающих себя наркотиками.

Вино и кава были нами уже испробованы, а теперь мы решили нажеваться до остолбенения бетеля, прежде чем отослать наш отчет в Королевскую академию. В одно прекрасное утро мы направились к берегу, запасшись бетелевым орехом и всем необходимым. У нас не было никакой особой цели, кроме созерцания «листьев травы» по Уолту Уитмену. Отправляясь на «мягкий, теплый песок» острова, о котором пишут в книгах, мы на всякий случай надели непроницаемые для песчаных мух брюки, непрокусываемые москитами шерстяные носки и наглухо застегивавшиеся у горла и кистей рук рубашки. Наши драгоценные мозги были защищены пробковыми шлемами, глаза закрыты темными очками, а каждый оставшийся незащищенным квадратный дюйм нашей кожи, был тщательно обработан средством от насекомых.

На всем побережье мы не смогли найти полоски травы, столь поэтически воспетой Уитменом. Мы выбрали место, затененное очень красивым деревом, под которым в разных направлениях сновали муравьи. Здесь мы сразу принялись за дело.

Бетелевый орех напоминает по форме и цвету мелкий лимон. Листья — сердцеобразной формы — имеют скрученный стебель, подобно листьям винограда.

Вторым ингредиентом в опыте с бетелевым орехом является известь, полученная из обожженного куска коралла, растолченного в порошок.

Весь набор принадлежностей для приготовления бетеля принадлежал одному из рабочих плантации. Известь, чтобы хранить ее сухой, находилась в разукрашенной маленькой тыкве, заткнутой деревянной пробкой, заканчивавшейся превосходным кабаньим клыком. Лопаточка для известкового порошка представляла собой длинную черную палочку с веслообразным концом и красивой резной ручкой. Весь этот набор принадлежностей для порочных наслаждений был по-своему столь же изящен, как какая-нибудь табакерка времен регентства.

Нам объяснили, что нет необходимости дезинфицировать ингредиенты и опасаться заражения дизентерией. Как только мы положили бетель в рот, мы поняли бессмысленность дезинфекции. Поступая в точности так, как нас учили, мы положили лист бетеля между передними зубами и нижней губой. Поверх листа была помещена четверть ореха, а все это обильно посыпано известью. Получился комок размером в мячик для гольфа, и, для того чтобы его удержать, мы подпирали нижнюю губу ладонью.

Кто лечился у зубного врача, знает, как одно сознание того, что нельзя проглотить руку, находящуюся у вас во рту, вызывает немедленно поток слюны. Засунутые в наши рты комки бетеля вызвали потоки слюны, которая при соединении с известью шипела и пенилась; от волнения слюна текла все обильнее и обильнее, и потоки превратились в потоп. Мы обязаны были терпеть этот потоп потому, что под действием влажной извести на орех и лист извлекаются необходимые для эффекта соки. И, задыхаясь, мы крепко сжали губы…

Пена шипела у нас где-то в голове, а рот стягивало, как при полоскании перекисью водорода. Все это было пока только действие извести, но, к сожалению, я должна сообщить, что мы не смогли выдержать достаточно долго, чтобы добиться других ощущений. Сначала мы сдержанно отплевывались, надеясь дождаться чего-либо интересного, но чем больше мы плевали, тем больше появлялось слюны. Через полчаса мы плевали нежно-розовой слюной, в то время как идеалом считается ярко-красная. Наркотического онемения мы не чувствовали нигде, за исключением места, обожженного бетелем. Ощущение было в точности такое, какое бывает, когда возьмешь в рот спирт-сырец. Тут мы решили, что такой способ погружения в мир грез является слишком болезненным, чтобы с ним стоило возиться. Даже когда мы выплюнули бетель, поток слюны не прекратился.

Мы пенились, отплевывались и не могли прикоснуться к еде еще целые сутки, а у Маргарет слезла целая полоска кожи с разъеденной известью нижней губы. Эксперимент с бетелем доказал нам, что люди, желающие жевать бетель, должны обладать безрассудством и упрямством американцев эпохи сухого закона.