Охота за головами на Соломоновых островах - Майтингер Кэролайн - Страница 21

Возвращаясь к вопросу о мирном созерцании жизни, можно сказать, что американец может наслаждаться ничегонеделанием только в случае болезни. Созерцание ползавших вокруг деловитых насекомых заставляло нас непрерывно жаждать какой-то деятельности, тем более что наверху, в густой листве, шла оживленная борьба за существование между голубями, обильно поливавшими нас своими экскрементами. В этой жизни происходит слишком многое, чтобы можно было себе позволить предаваться созерцанию. Чтобы оторвать нас от спокойного созерцания, достаточно было шума работы, донесшегося к нам с плантации; при первых же возгласах рабочих мы рванулись вперед, как старые пожарные кони при звуке сигнальной трубы.

Разведение кокосовых пальм, то есть добывание копры, и побудило европейцев захватить эти острова. Это «большой бизнес» с присущими ему организационными формами и безжалостностью. Большая часть плантаций контролируется одной из двух огромных английских компаний по заготовке, перевозке и промышленной обработке копры. Практически эти компании захватили все острова южных морей. Поскольку здесь не существует частной собственности на землю, компании арендуют землю у правительства, нанимают управляющих плантациями, владеют всеми пароходами (которые являются единственными средствами пассажирского сообщения), контролируют на лондонской бирже цены на копру и производят на своих дочерних предприятиях все, что может быть сделано из кокосового масла.

Для художника во всей этой сложной и высокоиндустриальной картине могли представлять интерес только прекрасные по внешнему виду кокосовые плантации.

Местная кокосовая пальма, столь изысканно кланяющаяся ветрам вдоль всех островных берегов, вырастает из упавших на землю и проросших орехов. Несмотря на некоторую банальность, местная пальма очень красива. Однако почтительный поклон пальмы считается с точки зрения плантатора плохим тоном. Пальма должна быть прямой, как стрела, и для этого ее сажают под определенным углом. Шеренги пальм должны выстраиваться на расстоянии тридцати футов одна от другой, чтобы одинаковое количество солнечных лучей ровно ложилось на землю по всей плантации. Хотя такой порядок посадки губит естественную красоту, но когда стоишь среди деревьев, то кажется, что находишься в огромном соборе. Насколько хватает глаз, простираются боковые приделы этого храма. Громадные колонны холодно-серых стволов с полосами колец на месте опавшей листвы устремляются вверх на пятьдесят — шестьдесят футов. Тонкие переплетения надземных корней образуют причудливые цоколи колонн, а мощные капители украшены гроздьями коричневых орехов с ярко-рыжими хвостами древесного волокна. Широко разросшиеся вершины деревьев тянутся одна к другой, образуя крестообразный свод из переплетающихся листьев. Просвечивающее сквозь листья прозрачное небо становится похожим на причудливо граненый хрусталь. Подножие храма устлано ковром вьющихся по земле растений, мешающих росту высокой травы, и этот мощный ковер заглушает звук человеческой поступи.

В этих затененных местах мы увидели богатство красок, впервые обнаруженное Гогеном. Резные тени пальм кажутся лиловыми на фоне серых стволов и темно-синими на фоне зеленого ковра. В часы яркого солнечного освещения не видно перспективы; здесь чувствуешь только высоту и замкнутость, как это бывает в церковных зданиях. Ночью, когда отмершая листва пальм сжигается на кострах, это ощущение еще сильнее. Повсюду тлеют костры, освещающие оранжевым светом колонны, и густые клубы дыма, собирающиеся под сводами. Лунный свет, пробиваясь сквозь кроны пальм, становится похожим на лучи с неба, какими их рисовали в старинной церковной живописи.

Заходящее солнце освещает этот величественный собор яркими, дробящимися о колонны снопами света, заставляя сиять даже тени. Эту картину легче изобразить словами, чем кистью.

Миллионы муравьев непрерывно ползут вверх и вниз по стволам; большие белые какаду с лимонно-желтыми хохолками пронзительно кричат в зелени пальмовых вершин.

Парообразные рои маленьких желтых бабочек летают среди деревьев, а изредка в вышине пролетает изумительная синяя бабочка величиной с птицу (этот редчайший на земном шаре вид бабочек встречается только здесь. Такой же редкостью является желтая с синим разновидность, которая встречалась в Папуа, где позировавший нам юноша украсил голову такой бабочкой. Коллекционеры платят местным жителям до двух фунтов стерлингов за неповрежденный при поимке экземпляр. Мы нарисовали портрет юноши, купили у него за шиллинг бабочку, но муравьи сожрали ее, оставив нам только крылышки). Что касается желтых бабочек, то добытый из них краситель применяется туземцами для окрашивания плетенных из травы браслетов.

Пройдя на рассвете через плантацию, можно увидеть интереснейшие результаты деятельности невидимых днем насекомых. Работавшие всю ночь пауки раскидывают гигантские сети от ствола к стволу, укрепив паутину к свешивающимся листьям пальм. Капли утренней росы дрожат и переливаются в косых лучах восходящего солнца, освещающего бесконечное количество сотканных пауками кружевных занавесей, ограждающих волшебную страну. Паутина столь крепка, что туземцы пользуются ею, как липким пластырем, для заклеивания ран. Однажды я использовала паутину вместо сетки для волос, которые падали мне на лицо и мешали работать. Снимать эту паутину пришлось скипидаром, и понадобилось три часа упорного труда, чтобы избавиться от липкой массы, похожей на жевательную резину. И нет ничего удивительного в том, что целые рои желтых бабочек беспомощно трепещут в этой цепкой паутине. Местные жители обычно собирают куски паутины с прилипшими бабочками и добывают из них желтый краситель.

С пяти часов вечера и до половины восьмого утра плантация неописуемо хороша своей сказочной красотой. Но с половины восьмого этот величественный собор становится похожим на грандиозный цирк, оглашаемый окриками кокосовых магнатов.

В Руавату дело было поставлено несколько иначе, и окрик был слышен только рано утром, когда туземцы отправлялись на плантацию.

Сборщики орехов работают группами по четыре-пять человек. Каждый рабочий несет три пустых мешка, которые он обязан наполнить упавшими на землю орехами. Иногда молодые парни развлекаются, бросая орехами в товарища. Смысл игры заключается в том, чтобы товарищ подпрыгивал возможно выше, увертываясь от бросаемых ему под ноги орехов. Надо учесть, что орех достигает размеров футбольного мяча, а по весу превышает шар кегельбана. Игра сопровождается выкриками, но к концу дня, когда рабочие едва волокут на себе тяжелые мешки, у них хватает сил только для вздоха облегчения в тот момент, когда последний мешок свален в кучу.

Возле сушильной площадки земля очищена от всякой растительности. Непрерывный говор людей, сверкание длинных ножей-мачете, белая масса кокосового ядра орехов и бесконечная кокосовая мошкара — все это смешивается со сладковатым запахом сохнущей копры и дыма.

И этот запах дыма переносил нас в мечтах за тысячи миль, к родному очагу.

Здесь, на площадке, орех превращался в копру. Несколько молодых рабочих сидели на земле и работали. Поставив орех острым концом на землю между коленями и удерживая его одной рукой, они другой рукой наносили удары ножами-мачете, имевшими в длину до восемнадцати дюймов. Ловкость, с которой рабочие отсекали толстые куски ореховой скорлупы, служила великолепной иллюстрацией того, что могло произойти с шеями белых плантаторов при соответствующих настроениях местного населения. Два сильных удара, одно колющее движение, и небольшое ядро ореха очищалось от скорлупы, еще один удар, и орех рубился надвое, а молоко текло на землю. Еще два движения, и белая масса ореха летела в общую кучу. На протяжении целого дня коричневые руки наносили удары, причмокивая при этом языком, а над всем этим жужжали полчища копровой мошкары и качались сине-пурпурные тени пальмовых вершин, покрывавших узорами коричневую землю и коричневых рабочих.

Перед нами было кокосовое сырье, будущий тертый кокосовый орех для пирожных, ради которого мы организовали экспедицию и пересекли Тихий океан. Перед нами лежали горы больших кусков белой массы, и мы приступили к удовлетворению желания, мучившего нас всю жизнь.