Охота за головами на Соломоновых островах - Майтингер Кэролайн - Страница 13

Несколько позже появлялся полицейский офицер — милейший человек, широко одаривающий табаком, кусками хлопчатобумажной ткани и столь насущно необходимыми топорами. А если кому-либо из туземных вождей казалось, что все это плохо пахнет, то офицер нашептывал льстивые слова соперничающему с вождем колдуну, назначал колдуна главой деревни, жаловал его эмблемой власти — форменной фуражкой и поясом, ставил выше соперника, не пожелавшего играть в опасную игру с белыми людьми.

Фуражка и пояс делали свое дело… Задачей вновь назначенного главы деревни было следить, чтобы его подчиненные держали наготове кокосовые орехи в тот день, когда на будущий год полицейский офицер пожалует собирать налоги. При отъезде офицер дарил наиболее несговорчивым ворчунам немного табаку, а через год возвращался, собирал налоги, выкладывал на стол кучу затрудняющих жизнь законов и угрожал тюрьмой тем, кто не заплатит.

Такой процесс требовал времени, но «строители империи» всегда отличались терпеливостью.

Еще через год нескольких наиболее строптивых жителей примера ради отправляли в тюрьму, находившуюся в прибрежной резиденции островной администрации, и с этого момента «контроль» считался установленным, а операции по «мирному проникновению» развертывались дальше и дальше, в горные области.

Иногда первобытные дикари рассуждали, как вполне разумные человеческие существа. На острове Малаита жители недавно покоренных деревень настоятельно посоветовали полицейскому офицеру убраться ко всем чертям, предупредив, что если в будущем году он еще раз сунет сюда свой нос, то ему несдобровать. Так встретили и жители Синаранго представителя администрации при его первом появлении, а когда он явился в следующий раз, они осуществили свою угрозу. Это произошло в год приезда нашей экспедиции.

Туземцы дали офицеру, «доктору» и полицейским возможность пройти на площадку и сесть за стол. Затем жители встали в очередь и полицейские бегло осмотрели каждого, нет ли у него в руках камней. Но каждый туземец держал только кокосовые орехи. Когда офицер наклонился, чтобы сделать в своей книге первую запись об уплате налога, то получил этим налогом удар по затылку. В тот же миг стоявшие позади туземцы напали на захваченных врасплох полицейских, избивая их кокосовыми орехами. Из хижин выбежали женщины с дубинами и копьями, и, раньше чем полиция успела применить оружие, все было кончено.

Одному из раненых полицейских удалось бежать и донести о случившемся, но ему не довелось стать свидетелем сладкой мести, на которую способен только белый человек. Он умер от ран раньше, чем расправились с его лесными сородичами.

Такова была обстановка, в которой жили наши будущие модели. Деревни, в которых нам предстояло работать, были под контролем администрации. Их жители, вольно или невольно, стали налогоплательщиками, а потому мы могли рассчитывать на прием, соответствующий духу, вселенному в них белыми пришельцами.

Глава восьмая

— Скажите, это и есть злополучная самка анофелеса с возбудителями малярии на ее хоботе? — спросила я, протягивая нашему хозяину руку, на которой сидел и пил мою кровь какой-то комар.

Пока мой собеседник рассматривал комара, последний становился все толще, пока не превратился в шар, наполненный кровью.

— Я не уверен насчет его пола, но это, бесспорно, анофелес.

— А вы не считаете, что рановато для анофелеса? — пытаясь сохранить спокойствие, продолжала я. — Ведь анофелесы появляются только с наступлением темноты…

— Но не у нас в Гвадалканаре… — рассмеялся хозяин. — Здесь у них нет установленного расписания…

Был час захода солнца, а точнее половина шестого, и мы любовались закатом, сидя на балконе в Биренди, где нас сегодня бесцеремонно высадил наш капитан. Он решительно объявил, что мы приглашены в Руавату не на чашку чая, а на «стоянку», то есть в гости. Было заявлено, что мы должны принять приглашение погостить в Руавату, хотя бы потому, что там можно помыться в ванне. В Руавату нас доставят из Биренди на лодке, а «Матарам» в следующий свой рейс из Сиднея зайдет за нами в Руавату и возьмет на борт, если мы того пожелаем. Все это было решено при закрытых дверях, без нашего участия. Мы не оказали сопротивления; более того, мы преисполнились благодарности за это несказанное счастье.

По странному совпадению, в Биренди оказался не кто иной, как молодой Нэнкервис, но не как восстановитель попранных на острове Малаита прав империи, а в качестве помощника управляющего плантацией. Никто в мире так не страдал от упущенной возможности сделаться героем, как Нэнкервис, но теперь в качестве утешения с небес свалилась Маргарет. Более Нэнкервиса обрадовались нашему появлению только местные насекомые, и надо отдать справедливость Биренди, что по количеству и разнообразию насекомых эта плантация не имела равных на Соломоновых островах.

Биренди знаменитая старая плантация. Во времена Джека Лондона она принадлежала какому-то американцу, проживавшему здесь со своей дамой сердца — не то испанской, не то русской графиней. В те годы дом в Биренди считался «дворцом» со всеми европейскими признаками богатства: породистыми лошадьми, празднествами с шампанским и бесконечным потоком гостей. Говорят, что дом в Биренди был столь гостеприимным, что если какая-либо лодка пыталась пройти мимо, не нанося визита хозяину, то с балкона дома ее обстреливали ружейным огнем. Затем, как рассказывает предание, графиня сбежала с каким-то вербовщиком рабочей силы, а американец покончил жизнь самоубийством. Плантацией завладела одна из крупных компаний, экспортирующих копру, и сейчас, сорок лет спустя, мы сидели на открытой веранде в хромоногих креслах и сражались со всеми видами кусающихся существ, исключая аллигаторов.

Обед, после того как были подняты тосты за «благополучный заход солнца», крайне напоминал старомодную студенческую вечеринку. Хозяйство в Биренди велось кое-как, на холостяцкий лад. У хозяина, прожившего очень много лет на островах, хватало сил только влачить существовании от одного отпуска до следующего.

Слуги, которых здесь были полчища, мало напоминали сверкающих чистотой и вышитыми монограммами слуг из Гувуту, где дом вела хозяйка. За исключением повара, все здешние слуги были неотесанные деревенские парни-малаитяне, присланные с плантации для прислуживания гостям на парадном обеде.

Обеденный стол представлял интереснейшее зрелище. В качестве скатерти было постлано нечто, подозрительно напоминавшее простыню. Поверх этой скатерти-простыни были расставлены различные предметы в том порядке, в каком они стояли где-то на полке. Здесь были полупустые бутылки с кетчупом, чилийским и шотландским соусами, пакеты с пряностями, пикули, горчица, лук, приправы к салату, уксус, различные сорта варенья и ряд других вещей, значение и применение которых осталось нам неясным. На столе фигурировали все виды приправ и пряностей, которыми отчаявшиеся белые обитатели островов заливают и посыпают консервы, тщетно пытаясь улучшить их вкус. Во всяком случае, на столе стояло все, что когда-либо требовал к столу местный хозяин, дюжины вилок и ножей, ложек и тарелок всех размеров и фасонов были в диком беспорядке разбросаны по столу. Такой широкий ассортимент избавлял повара от риска оказаться со свернутой головой за то, что какая-нибудь вещь будет забыта в сервировке.

А так как окна не были защищены сетками, а посередине стола горела яркая лампа, то над всем этим летали тучи насекомых, которые немедленно обрушились на нас. Они застревали в волосах; попадали к нам на зубы, когда наш рот расплывался в вежливой улыбке; издыхали в банках с вареньем или, смертельно обожженные, агонизировали в наших тарелках. Это было полбеды, поскольку насекомые были видимыми. Но были еще невидимые орды москитов, летавшие в темноте под, столом и отвлекавшие наше основное внимание. Я сидела в плетеном кресле и была дополнительно атакована снизу.