Охота за головами на Соломоновых островах - Майтингер Кэролайн - Страница 14

Положение осложнялось тем, что хозяин соблюдал строгий светский этикет, называя нас «миссис такая-то», а его «мистер такой-то». Гораздо более уместной была бы простая и симпатичная непринужденность, которая позвонила бы нам решать вопросы так, как это, скажем, решают коровы при помощи деревьев. Наши исключительно воспитанные собеседники должны были понять, что вопросы высокой культуры практически интересовали нас гораздо меньше, чем происходящее под столом. Мы непрерывно меняли положение ног, словно играли в футбол, и пытались одновременно одной рукой почесывать укушенное на ноге место, а другой извлекать из супа тонущее насекомое.

Между подаваемыми блюдами, число которых доходило до дюжины, происходили длиннейшие перерывы. Видимо, нечто ужасное происходило за дверью, откуда время от времени выскакивали полуголые слуги. Из кухни без умолку доносился звон разбиваемого фарфора, грохот падающих кастрюль, лязгание ножей, непрерывное гиканье и топот босых ног. Все это сотрясало старый дом, стоящий на ветхих сваях. Сквозь бесполезную дверь, отделявшую столовую от загадочного смежного помещения, пробивались клубы дыма и кухонного чада, а каждый раз, когда слуга пулей влетал через дверь, она визжала в предсмертном исступлении и захлопывалась с грохотом выстрела.

Пренебрегая всем этим шумом, хозяин дома пытался привлечь наше внимание рассказом о своей тетке художнице, занимавшейся росписью фарфора. На каком-то полуслове его лицо сделалось багрово-красным, и он рявкнул изо всей мочи:

— Эй, вы…

Несколько слуг, словно выброшенных катапультой сквозь дверь, ведущую в кухню, предстало перед хозяином:

— Да, сэр…

— Черт побери… — ревел хозяин, близкий к апоплексическому удару. — Принести пальмовый лист… Живо…

Слуги застряли в дверях, пытаясь поспешно выскочить. Через несколько секунд один слуга вернулся с пальмовым листом.

— Выгнать всех из-под стола… — приказал хозяин.

Но слуга стоял вытаращив глаза и с широко раскрытым ртом. Глаза его сверкали, как у дикого коня.

— Черт возьми!.. Гони их… — вскричал хозяин и, выхватив лист из рук изумленного слуги, начал рассекать воздух во всех направлениях. Слуга забрал лист и начал обмахивать стены.

— Вдоль стола!.. — зарычал хозяин.

Слуга подбежал к столу и сзади нанес удар нашим прическам. Мы были на грани истерического смеха, видя фыркающего хозяина, пытающегося изгнать насекомых из-под стола. Теперь сам хозяин орудовал листом, а слуга двигался следом, тщательно копируя невооруженной рукой все движения хозяина.

Проделав полный круг, хозяин передал лист слуге и приказал повторить все сызнова. Вытерев пот салфеткой и выплюнув попавшую в рот бабочку, он сел на свое место и безразличным тоном сказал:

— Не расчесывайте голых ног. У вас появятся местные накожные болезни…

Мы сумели пережить обед до конца. Когда же, сонные, измученные и оцепенелые, мы перешли на веранду, погруженную в благословенный мрак, Нэнкервису обязательно захотелось танцевать. Наш хозяин принес пачку патефонных пластинок.

От длительного лежания в жарком климате, где они попеременно размягчались и застывали, пластинки напоминали корявые холодные оладьи. Несмотря на это, их ставили на заржавевший патефон, и мы, время от времени просыпаясь от трудно сдерживаемой дремоты, покорно шаркали ногами по нестроганому деревянному полу. В перерывах между танцами мы погружались в такой сон, что даже осатаневшие от ярости анофелесы не были в состоянии его прервать.

В конце концов нам удалось добраться до постели, но тут-то мы по-настоящему и проснулись…

Первая ночь на берегу была полна неожиданностей. Предоставленная нам комната практически служила местом хранения всякого хлама, пустых чемоданов, и в ней можно было обнаружить все, за исключением мебели. Строго в центре комнаты стояла накрытая пологом от москитов кровать, очень похожая на катафалк. Должно быть, эта кровать осталась со времен графини, но блеск тех времен на ней померк. Посеревший от ветхости противомоскитный полог выглядел так, будто подвергся пулеметному обстрелу. Самые крупные пробоины были стянуты ниткой, наподобие розеток; ряд других дыр мы закололи шпильками, но оставалось еще великое множество более мелких, через которые беспрепятственно шныряли завладевшие нами орды анофелесов. Под пологом кровать пахла могилой и многолетней сыростью. Примерно полчаса мы лазили внутри этого курятника, вылавливая и уничтожая пробравшихся вместе с нами комаров. Еще полчаса у нас ушло на заделывание мелких дыр, после чего мы непрерывно прислушивались к яростному писку обиженных комаров, оставшихся по ту сторону полога. В конце концов, удостоверившись в своей безопасности, мы потушили лампу.

Но тут и начались ночные радости. Кровать оказалась населенной существами, укус которых вызывал ужаснейший зуд.

Это были песчаные мухи, славящиеся тем, что обладают самым совершенным кровососным устройством среди всех известных насекомых мира. Они обладают способностью прокусывать все, кроме крокодиловой кожи; и отличаются замечательной способностью безнаказанно исчезать. Эти твари облепляют вас, сосут вашу кровь, а когда вы хлопаете по ним ладонью, они исчезают в мгновение ока, а укусы превращаются в волдыри, которые вы расчесываете.

На рассвете я была изумлена, увидев Маргарет стоящей у двери вовсе не с целью эстетического любования восходом солнца. В полусне я не слыхала, как она встала с постели, но сейчас я ясно видела, что Маргарет с помощью маникюрных ножниц срезала со своей руки присосавшихся москитов. Нечто подобное она уже раз сделала со свисавшими над нами пауками, которых боялась раздавить.

В восемь утра мы стали понимать, почему наш капитан рекомендовал как место для мытья плантацию Руавату. Мне понадобилось не менее четверти часа, чтобы выяснить, где моются в Биренди.

Наши хозяева давно ушли на плантацию, оставив нас на попечение двух отнюдь не расположенных к нам слуг. Всякий слуга холостяка хозяина живет в непрерывном страхе перед возможностью появления «миссис».

В доме я не обнаружила следов ванной комнаты, а слуги решительно не желали понимать слово «ванна», с каким бы ударением я его ни произносила. Тогда я решила сама начать розыски, предоставив Маргарет возможность продолжать операции над москитами.

Вокруг дома стояло несколько маленьких однокомнатных домиков. Один из них был кухней, где медленно подгорал готовящийся для нас завтрак. После длительных поисков я обнаружила темное сооружение, по размеру и форме напоминающее поставленный стоймя гроб. Поскольку там был мокрый пол и лежал кусочек мыла, я приняла это сооружение за ванную, хотя здесь не было тазов, ванны и даже полотенец.

— Бой!.. — крикнула я в направлении кухонного домика, ловко подражая манере и голосу хозяина. Из дома выскочил слуга и со страхом посмотрел на меня. — Воды!..

Слуга произнес длинную фразу, содержание которой было мне непонятным, но последнее слово напоминало глагол «мыться».

— Да.

Слуга исчез, и немедленно из кухонного домика донестись звуки льющейся воды. Потом все затихло, и я уселась на ступеньках веранды, разглядывая этот необычайный островной мирок.

Дом стоял неподалеку от берега, и между ступеньками и горизонтом не было ничего, кроме полосы ослепительного песка, ослепительного прибоя и еще более ослепительного океана. Мне казалось, что я нахожусь посреди моря на голом острове; впереди не было малейших признаков тропической зелени, и только по бокам кокосовые пальмы окаймляли пейзаж.

Море является единственным путем сообщения, и все дома плантаторов строятся в непосредственной близости к этой столбовой дороге, насколько позволяет морской прибой. Каким привычным стал нам скупой пейзаж, состоящий из песка, полосы прибоя и бесконечного моря, в этой яркой по краскам стране.

Наконец ведро воды было принесено и установлено на верхней перекладине «гроба». Повесив халат на ручку двери, коль скоро не было признаков какой-либо вешалки, я дернула за веревку механизма, в котором было установлено ведро воды. Но механизм был в неисправности, и ведро кипятка вылилось на меня сразу (как выяснилось впоследствии, воду для мытья надо кипятить во избежание заболевания лихорадкой). Я отскочила в сторону, напоролась на какие-то гвозди и, накинув насквозь мокрый халат, бросилась наутек.