Кот Ланселот и золотой город. Старая английская история - Аромштам Марина Семеновна - Страница 19

Я снова провел по его спине пальцем, опять нащупал под шерстью тонкие нежные косточки… Он заурчал сильнее, а потом затих и уснул. Тогда я сказал ему прямо в мохнатое ухо: «Ну что, приблудный виллан! Слышишь колокола? Близится ночь. Ворота в город закрылись. А ночью по Лондону бродят только убийцы и воры. Так что пойдем домой. Посчитаем мышей». Он дернул мохнатым ухом.

Теперь у меня есть кот.

Только вдруг об этом узнают? Коты бывают только у колдунов…

Это легко сказать: у меня есть маленький кот. Он же еще не ловит мышей. Только скачет за ними. И без них тоже скачет. А потом просит есть. У кого, как ты думаешь, Мэйбл? Правильно, у меня. Просит есть – у меня!

Вот сегодня, к примеру, в кухне разбили горшок со сметаной. Джоан рассердилась так, что Хью чуть не умер на месте. Немного сметаны спасли. Но мне повезло – не всю. Я аккуратно собрал черепки, на них было много сметаны. Я выскреб остатки с пола. Всё сложил в плетенку и спрятал. Весь день думал только о том, что приду на чердак и перед сном буду лизать черепки. Весь день мой рот то и дело наполнялся слюной. И вот я дождался вечера (дом затих, все уснули), извлек плетенку из тайничка и полез на чердак. Только устроился есть, слышу громкое «мья-у»: маленький кот тут как тут.

Я ему говорю:

– Эй, мяучело, знаешь, тут была мышеловка. Они изводила меня – пахла сырными корками. Я избавился от мышеловки. А теперь появился ты… Чем ты лучше нее?

Ты думаешь, Мэйбл, я пробудил в нем совесть? Отнюдь. Он еще настойчивей стал выкрикивать «мья-у». Мне пришлось признать, что он тоже не ел. Пришлось поделиться с ним черепками. Я не успел моргнуть, а он уже все подлизал. И снова: «Мья-у!»

Что это значит, Мэйбл? Мне придется его кормить? Каждый день? Вот дела-а-а!

Ты знаешь, как он прожорлив? Я не пойму, как в него может вместиться столько сметаны. Он съел больше, чем я, и все «мья-у» да «мья-у»…

…Маленький кот сегодня поймал свою первую мышь. И что ты думаешь, Мэйбл? Думаешь, он ее съел? Нет, он принес ее мне и положил на тюфяк. А я сначала и не заметил. Пришел и улегся спать. Чувствую, что-то мешает. Приподнялся, стал шарить рукой, наткнулся на что-то мягкое. Дохлая мышь! Я же мог ее раздавить! Меня передернуло от отвращения.

Я сначала не понял, откуда она взялась. И вдруг слышу: «Мья-у!» Но звучит не так, как всегда. Кот хотел сказать: «Посмотри, хозяин! Я ли не молодец? Ну-ка, хвали меня! Меня, удалого охотника!»

А рассвет, между прочим, Мэйбл, еще и не наступал. Раньше мне спать не давали живые мыши, а теперь я не сплю из-за дохлых…

Как ты думаешь, Мэйбл, можно дать коту имя? Кот ведь не человек. Но мне кажется, у него есть душа. А душа просит имени.

…Мэйбл, вдруг это ересь? Говорят, ведьмы дают котам имена. И тогда коты помогают им ворожить. И они не совсем коты. Они оборотни, Мэйбл, – как те лисы в долине, помнишь? Они еще нагоняли в долину ужасный туман. Ведьмино молоко… Если у ведьмы кот, ее даже не надо испытывать. В ней сразу признают ведьму…

Но я-то совсем не колдун…

И маленький кот – не оборотень. Точно тебе говорю. Просто он меня любит. Единственный, кто меня любит. А любить можно только душой. Откуда, к примеру, я знаю, что у меня есть душа? Так она же во мне шевелится. Иногда она становится длинной иглой, пронзает живот и сердце. Иногда она так трепещет, что все тело мое дрожит. Иногда она разливается внутри меня, как молоко. Такое теплое, нежное.

И у маленького кота внутри шевелится душа. Клянусь всеми святыми, Мэйбл.

Стоит мне появиться, а он уже – прыг! – и ко мне. Дрожит и мяучит от радости. Иногда разляжется у меня на плечах, свесит хвост и мурлычет. И я знаю, что он говорит: «Мне с тобой хорошо, хозяин. Я так рад, что ты есть!»

Я все-таки дал ему имя. Назвал его Ланселотом. Тебе нравится? Смотри, как складно звучит: кот Ланселот. И он ведь правда как рыцарь.

Сама подумай, Мэйбл: разве на чердаке не правят злобные мыши? Они давно считают, что чердак – их манор. Они творят бесчисленные злодеяния: громко пищат, бегают по человеку, воруют спокойный сон и, того и гляди, отгрызут ему уши. И человека охватило отчаянье, он даже отправился к Темзе… Вот что они натворили! Но тут явился спаситель – смелый кот Ланселот. И настал конец мышиному королевству.

И я теперь не дрожу от холода перед самым рассветом. После ночной охоты Ланселот укладывается у меня на груди…

Мэйбл, я говорил тебе, что во мне появилась дыра. Невидимая дыра. И в нее забираются мыши. Теперь дыра затянулась. Думаю, из-за кота. Он ведь спит у меня на груди. Мне больше не снятся страшные сны.

А до этого каждую ночь я видел одно и то же: улица тонет в тумане. По ней несется толпа вооруженных людей. В руках у них вилы, косы, факелы и мечи. Люди кричат: «Ищите фламандцев! Бей чужеродцев!» А возле дома на улице стоит какая-то женщина. Я вижу, что это Джоан. Я шепчу ей: беги! Но она застыла на месте. И говорит без слов: «Ты не верил мне, Дик? Смотри: они убивают фламандцев. Смотри, как они это делают». Кто-то заносит косу над ее головой. Я пытаюсь встать между ними – между Джоан и убийцей. Я ловлю его руку: «Помни о смерти, Тайлер! О своей собственной смерти. Когда ты умрешь, с чем ты явишься к Господу? Он спросит тебя: ты кто? Кем ты себя возомнил? Человек не может отбирать у другого жизнь. Это во власти Господа. Мементо мори, Уот». Но он не послушал меня…

А еще я видел двух всадников.

Они скакали навстречу друг другу. Один был очень красивым, с неподвижным бледным лицом. Кто-то шепнул мне: «Ричард!»

А второй был Уотом Тайлером. Тайлера догонял третий всадник. Уот оглянулся и крикнул: «Уильям, дружище! Тебе вмешиваться не стоит. Мы с королем сумеем договориться…» И поскакал прямо к Ричарду. А третий всадник достал кинжал… Я поймал его руку: «Помни о смерти, Уолворт! О своей собственной смерти. Когда ты умрешь, с чем ты явишься к Господу? Он ведь спросит тебя: зачем ты, Уильям, вообразил себя богом? Человек не может отбирать у другого жизнь. Это во власти Господа. Мементо мори, Уильям». Но он не слышал меня…

От этих снов я был дурным. Как будто выпил эля – ведро, а не кружку.

А теперь ко мне возвращаются силы. По утрам я выглядываю в окошко на чердаке. Отодвигаю доску, выпускаю кота на крышу и смотрю на купол собора. Если тумана нет, я вижу солнечный луч. Он ползет по высокому шпилю и втаскивает на небо бледное зимнее солнце. Я желаю, чтобы оно не исчезло в тумане. Я слушаю колокола. Они похожи на менестрелей. Что-нибудь из их песен возьмет и окажется правдой…

Я вдруг понял, что много сильнее и Ральфа, и Хью. Даже их обоих. И они это поняли – когда я колол дрова. Здесь топят дровами, Мэйбл. Не каким-то там хворостом. И как же мне нравится готовить пищу огню! И вот я колол дрова – и наколол так много, что все пришли посмотреть. Хью даже присвистнул:

– Во как! Ну ты даешь, виллан.

Я опустил топор:

– Хью, я давно не виллан. Ты понял?

– Понял, ви…

– Не понял? – Я отбросил топор и стал, не глядя на Хью, поправлять рукава.

– Да понял, понял. Подумаешь… – Хью решил, что ему лучше уйти. Он укрылся за дверью кухни и показал мне язык. Я подумал, что он, наверное, сильно моложе меня. Интересно, хозяин вносит за Хью налоги в городскую казну? Значит, ему четырнадцать… Все равно он моложе.

А еще – ты сейчас удивишься, Мэйбл, – я уже не боюсь Джоан. Я и сам удивляюсь. Удивляюсь тому, что боялся. Тут вот что произошло.

Уже весна. Потеплело. Даже воздух ожил. А вот Хью весна не на пользу. У него покраснели глаза и все время слезятся. Он то и дело шмыгает носом и трет его рукавом. Джоан как взглянет на Хью, так брезгливо фыркнет. Тут и правда мало приятного. Но мне его жалко, Мэйбл. Он стал таким вялым. Еле передвигается. Вчера я принес в кухню воду. Смотрю, Хью сидит на полу в бело-розовой луже, рядом – пустой котел. Вокруг него всё пузырится, а он трет лицо рукавом. Видно, упал. Слышу, Джоан шипит: