Вокруг Кремля и Китай-Города - Сутормин Виктор Николаевич - Страница 43

То есть пока уцелел.

Каждый вечер Пётр Дмитриевич появлялся на Васильевском спуске, чтобы проверить, не происходит ли чего вблизи храма, и лишь потом через Большой Москворецкий мост отправлялся домой. И каждое утро, выглянув из окна и убедившись, что всё спокойно, ехал на работу в Коломенское. Там его и взяли вечером 4 октября 1933 года.

Заключённый Барановский П. Д. Фото 1933 года из архивов ОГПУ – НКВД

Для начала следователь полистал протоколы «комиссии по чистке аппарата Центральных государственных реставрационных мастерских» от 9 апреля 1931 года, но они не содержали ничего, достойного внимания. Не подшивать же к делу обвинения в утаивании «богатого материала, собранного по периферии по памятникам искусства и старины», в «аполитичной» защите памятников и в том, что «гр. Барановский П. Д. в общественной работе никакого участия не принимает».

Поэтому следователь принялся шить дежурное обвинение по ст. 58 п. 10, 11 (измена Родине), стараясь построить его на собственном признании обвиняемого. Свиданий не разрешал, спать не давал и всё спрашивал сочувственно: «Ну какой смысл упорствовать? Себе же делаете хуже. Да и собор этот несчастный уже разбирают вовсю. Давайте лучше, рассказывайте о вашей контрреволюционной организации».

Коллегия ОГПУ от 2.04.1934 года, даже не утруждаясь допросом обвиняемого, признала его виновным по статье 58. Перед отправкой Барановского в Мариинский лагерь жене разрешили короткое свидание с ним. Как она рассказывала: «Пётр Дмитриевич одно только и успел спросить у меня: «…Снесли?..» Я плачу, а сама головой мотаю: «Целый!»

Станция метро «Комсомольская» и Ярославский вокзал. Фото 1938 года из фонда ЦИГИ

В Мариинске Барановский отсидел три года. Почти сразу же его назначили помощником начальника строительной части. Помимо прочих работ Пётр Дмитриевич спроектировал здание сельскохозяйственного музея, который конечно же строить не стали. Но всё же заключённого инженера назначили начальником строительства электростанции, а весной 1936 года освободили досрочно, вручив на прощание мандат «Ударника сибирских лагерей».

Представляю, как с перрона Ярославского вокзала он быстрым шагом выходит на Комсомольскую площадь, озирается в поисках извозчика… Вспоминает, что за то время, пока он сидел, успели построить первую линию метро; находит вестибюль, покупает бумажный билетик и спускается под землю, нервно сжимая рукой тёплый резиновый поручень… Как поднимается по эскалатору на станции «Охотный Ряд», выходит на поверхность в самом начале улицы Горького (которую по привычке называет Тверской) и с замиранием сердца смотрит туда, где в проёме между Музеем Ленина и Историческим виднеются разноцветные луковки куполов…

Разборка Казанского собора

Однако полюбовались, и хватит, гражданин Барановский. «Врагам народа», пускай и отсидевшим своё, московская прописка не полагается, так что жить вы теперь будете «за 101-м километром». А точнее – в городе Александров Владимирской области, где обязаны вы ежедневно в 17.30 у местного оперуполномоченного расписываться в книге учёта. Но есть и хорошая новость: Лазарь Каганович теперь нарком путей сообщения, а Московским комитетом партии руководит товарищ Хрущёв. Неужели же ничего не изменится?

Не изменилось. Казанский собор уже начали разбирать.

Ох, как же Барановский жалел, что в те дни, когда занимался реставрацией этого храма, не произвёл замеров в полном объёме!.. А теперь можно и не успеть. И вот он из окон Исторического музея делает фотографии – тайком, потому что выйди-ка с фотоаппаратом на Красную площадь! «Что это вы делаете, гражданин? А предъявите документы!.. Это что у нас – справка об освобождении?.. Так-с. И на какую разведку вы работаете теперь?»

Хотя с замерами дело обстоит попроще: как сотрудник Александровского краеведческого музея, Барановский даже командировочное предписание имеет, вот только отмечаться по месту прописки всё равно обязан. Поэтому каждый день он поднимается ни свет ни заря и едет в Москву, а в третьем часу спешит на вокзал – за опоздание можно и новый срок получить.

Но жизнь понемногу налаживается. В музей в Коломенском Петра Дмитриевича принимают на должность консультанта. Там на основании архивных документов, а также исследования остатков фундамента он создаёт макет деревянного дворца царя Алексея Михайловича, построенного в 1667–1670 годах и разобранного по приказу Екатерины II. (В наши дни этот дворец был воссоздан, но использованные материалы и технологии оставляют впечатление новодела).

Не имея прежних возможностей для практической работы, Барановский формулирует теоретические принципы реставрации. Они были в чём-то подобны реставрации икон, когда краска снимается слой за слоем, пока мастер не дойдёт до самого древнего.

Интересной была и методика: восстановление первозданного облика памятника на основании типовых размеров кирпича, использованного при постройке здания. Часто бывало, что к памятнику в более поздние времена делались пристройки или, наоборот, срубались какие-то элементы отделки, растёсывались оконные проёмы, что могло в итоге изменить облик здания до неузнаваемости. Сравнив стёсанный кирпич с находящимся рядом неповреждённым, можно получить довольно точное представление о том, как всё было изначально. Такой подход можно считать особенно важным вкладом в науку реставрации, поскольку до Барановского утраченные части реставрировались «по аналогии» или в стиле эпохи.

Среди того, что в Москве пребывало в запустении и катилось к гибели, было так называемое Крутицкое подворье – комплекс памятников архитектуры XV–XVII веков: храмов, колоколен, живописных палат с переходами и крылечками. Всё это стояло на берегу Москвы-реки за полуразвалившейся крепостной стеной и долгие годы находилось в распоряжении военных. Воскресенскую церковь перестроили под казармы, старое кладбище разровняли и устроили футбольное поле, стены побелили, траву покрасили – в общем, как обычно.

Однако вскоре после войны кто-то из историков сумел убедить власти, что гауптвахте Московского гарнизона нет необходимости находиться там, где сидел в заточении протопоп Аввакум, да и заниматься боевой подготовкой можно где угодно и совсем не обязательно на том месте, где стояла первая русская обсерватория и переводились на русский труды Коперника.

В 1947 году было принято решение о реконструкции Крутицкого подворья. Не стану утверждать, что добился этого решения именно Пётр Дмитриевич – но кто ещё мог разглядеть сквозь стены казённого здания древнюю красоту митрополичьего храма? Как бы то ни было, работы поручили Барановскому. С каким же азартом он впрягся в это дело! Ему почти шестьдесят, а он всё такой же неугомонный – сам облазил всё до последней клетушки; случалось, что и землёй его засыпало, и со стены срывался… Хорошо ещё, что сама стена не рухнула, а ведь огромный пролёт стоял, угрожающе покосившись, и никто не знал, как его поставить на место. У инженера Барановского это получилось.

П. Д. Барановский в Троицком монастыре, Болдино. Фото А. Пономарева, 1966

Но главное, что получилось у Петра Дмитриевича, – это создать школу реставраторов.

Началось с объявления, напечатанного в газете в 1969 году: «Мастерская приглашает для обучения профессиям белокаменщиков, резчиков, позолотчиков». Пришло человек пятнадцать. Вот из них и сложился клуб «Родина», как именовалась официально команда Барановского.

Работа шла много лет. Она и до сих пор ещё не завершена, хотя некоторые из объектов подворья (Крутицкий надвратный теремок) уже находятся под охраной ЮНЕСКО.