Брестская крепость - Смирнов Сергей Сергеевич - Страница 16

Больше года Матевосян сражался на фронте, пройдя с этой гвардейской ротой славный боевой путь. Он был ещё трижды ранен, получил два ордена — Отечественной войны и Красной Звезды, участвовал в штурме Берлина и закончил войну, расписавшись на стене Рейхстага.

После войны он демобилизовался и уехал домой, в Армению, вернувшись к своей работе по специальности.

В Ереване мы с Матевосяном напряжённо работали в течение нескольких дней; я подробно записывал его воспоминания. И вот во время этих бесед у нас возникла мысль побывать вдвоём в Брестской крепости. Там, на месте, Матевосян смог бы гораздо лучше вспомнить обстоятельства обороны и наглядно показать мне, где что происходило.

Мы расстались в Ереване. Я уехал в Москву, а Матевосян перед поездкой должен был ещё побывать в горах, где работала его геологическая партия. Но уже через несколько дней я встречал его в столице, на Внуковском аэродроме.

В Брест мы отправились втроём. Вместе с нами из Москвы туда поехала научный сотрудник Центрального музея Советской Армии Т. К. Никонова, уже занимавшаяся темой обороны Брестской крепости. Впрочем, мне пришлось по дороге на время отделиться от своих спутников и сделать остановку в Минске. Там, как выяснилось, жил ещё один бывший защитник крепости — Александр Иванович Махнач, и я решил повидаться с ним и пригласить его присоединиться к нам в Бресте. Махнач работал в редакции республиканской белорусской газеты «Литература и мастацтва». Он оказался совсем ещё молодым худощавым человеком с бледным и очень нервным лицом, по которому то и дело пробегала как бы лёгкая судорога боли, когда он начинал рассказывать обо всём, что пришлось ему пережить в крепости и позднее, в гитлеровском плену. Махнач был коренным белорусом; в речи его всё время звучал типичный народный говорок, и он часто вставлял в свой рассказ белорусские слова и выражения.

В крепость он попал накануне грозных июньских событий 1941 года. Девятнадцатилетний лейтенант, только что окончивший пехотное училище, он за неделю до войны вместе с группой товарищей-выпускников получил направление в Брест. Здесь его назначили командиром взвода в 455-й стрелковый полк, и он сразу же с увлечением принялся за свою новую командирскую работу.

С доброй и застенчивой улыбкой, с глубоким внутренним волнением и какой-то подкупающей откровенностью рассказывал Махнач о том, что довелось ему испытать в первое утро войны. В ту ночь он спал вместе с бойцами в казармах своей роты и проснулся на рассвете от оглушительного грохота, когда вокруг в полутьме сверкали вспышки взрывов, свистели осколки снарядов, с потолка падала штукатурка, а рядом, на дощатых нарах, уже стонали раненые. Всё это было так непередаваемо страшно, что ещё не совсем очнувшийся от сна молодой лейтенант в ужасе кинулся… под нары. Только несколько минут спустя он опомнился, и ему стало нестерпимо стыдно за этот слепой страх. Он торопливо вылез из своего убежища и стал собирать бойцов.

На этом участке кольцевого здания казармы были разделены на глухие отсеки, не сообщавшиеся между собой. Выйти во двор крепости было невозможно — враг обстреливал все вокруг. Махначу и его бойцам пришлось пробивать кирпичную стену, чтобы соединиться с соседними ротами. А потом молодой лейтенант вместе с другими командирами организовал оборону, расставляя пулемётчиков и стрелков. Весь первый день они отбивали атаки гитлеровцев, и Махнач видел вокруг себя только кровь, смерть, гибель товарищей и впервые сам стрелял и убивал врагов.

На второй день бойцы 455-го полка обнаружили в своём расположении уцелевший склад боепитания и добыли оттуда новенькие, ещё в заводской смазке автоматы, завезённые в крепость перед самой войной. Махначу до сих пор не приходилось пользоваться этим оружием, и он, выбрав момент затишья, осторожно выполз наружу, чтобы потренироваться в стрельбе из автомата.

Выпустив две-три очереди по дереву, стоявшему у берега Мухавца, он было собрался вернуться назад, как вдруг резкая, острая боль пронизала его ногу, и он услышал выстрел, раздавшийся позади. Мгновенно обернувшись, он заметил человека, который целился в него, лёжа за большим камнем, и, не раздумывая, вскинул автомат. Раздалась очередь, и стрелок за камнем бессильно поник головой. Лишь тогда Махнач увидел, что этот стрелок одет в красноармейскую форму.

«Своего убил!» — мелькнуло у него.

С трудом превозмогая боль в простреленной ноге, Махнач подполз к камню, чтобы оказать помощь неизвестному бойцу. Однако тот, видимо, был убит — пуля пробила ему голову. Махнач расстегнул ворот его красноармейской гимнастёрки, чтобы послушать, бьётся ли сердце, и невольно отшатнулся. Под гимнастёркой оказался зелёный мундир фашистского солдата. Это был гитлеровский диверсант, переодетый в нашу форму. На зов Махнача из казармы прибежали его товарищи. Рана лейтенанта была очень тяжёлой: пуля, войдя в пятку, пронзила ему ногу до колена. Махнач уже не мог сражаться, и его отнесли в подвал к раненым. Там он провёл несколько дней, уже не участвуя в событиях и лишь отрывочно узнавая о ходе обороны от бойцов и командиров, иногда забегавших сюда проведать раненых друзей.

Силы защитников крепости постепенно иссякали, и однажды, во время сильной атаки врага на участке 455-го полка, кто-то из командиров, заглянув в подвал, крикнул:

— Все, кто может стрелять, выходи на оборону! Иначе не сдержим.

Раненые один за другим кое-как выбирались из подвала. Выполз в казарму и Махнач. Первое, что он увидел, был станковый пулемёт с заправленной лентой около дверей и лежавший рядом ничком убитый минуту назад пулемётчик. Лейтенант отодвинул тело бойца в сторону и взялся за рукояти «максима». В памяти остались набегавшие плотной цепью зелёные фигуры врагов и злой торопливый стук его пулемёта. Потом последние силы оставили его, и Махнач потерял сознание.

Он очнулся уже в плену. Гитлеровцы поместили его в лагерь Южного военного городка в Бресте, где был и Матевосян. Там военный врач из крепости, опытный пожилой хирург Иван Маховенко, извлёк ему из ноги гитлеровскую пулю. С этой раной, не заживавшей в течение нескольких лет. Махнач прошёл через фашистские лагеря вплоть до дня освобождения, наступившего в 1945 году. Ногу ему вылечили только на Родине, но лёгкая хромота осталась на всю жизнь.