Владимир - Скляренко Семен Дмитриевич - Страница 66

— Ой нет, Владимир! Не все равно! Выходит, здесь, на Горе, есть еще один княжич…

— Этот княжич не помешает ни мне, ни моему сыну.

— Я не о том, не о том говорю, Владимир… Но если есть княжич, значит, есть у него и мать — княгиня?

— Рогнеда! — уже сурово отозвался Владимир. — Неужто ты боишься еще одной какой-то княгини?

— Нет, Владимир. — В ее голосе послышались слезы. — Ты меня не хочешь понять, не понял. Я не боюсь никаких княгинь, но знать, что здесь, на Горе, есть еще одна княгиня, я должна…

— Что ж, — сказал Владимир, — к сожалению, знать тебе нечего. У этого дитяти была мать — жена князя Ярополка Юлия, теперь ее нет на Горе.

— Она умерла? Владимир молчал.

— Скажи, Владимир… Мне страшно подумать, неужто ее убили вместе с мужем Ярополком?

— Нет, нет, нет! Ее никто не убивал, не умирала она и своей смертью, она умерла для Горы и города Киева, потому что после смерти мужа своего уехала из Киева.

— Уехала из Киева? Почему? Куда?

— Ни я, ни другие на Горе этого не знают. Княгиня Юлия взяла с собой все, что имела, и уехала, может, со слугами своими, может, с греческими купцами…

— Как страшно! — вырвалось у Рогнеды. — И я не пойму, Владимир, для чего ей нужно было так поступать? Ты ведь сам говорил мне, что перед смертью помирился с братом Ярополком, похоронил его, как князя, она могла и Должна была жить, как княгиня, на Горе… Ты сам, княже Владимир, помнишь: после гибели моего отца ты, хоть и был он твоим врагом, позволил мне жить в Полоцке, как княжне… Ты — справедливый князь. Что же случилось с Юлией? А может… может, кто-нибудь поднял на нее руку, убил?

— Нет, никто из русских людей не поднимал и не мог поднять руку на княгиню Юлию. Я ничего не знаю, Рогнеда. На свете есть много такого, что нельзя ни понять, ни объяснить.

— Тебе очень тяжко…

— Очень тяжко, Рогнеда… Ярополк был моим братом, Святополк его чадо…

Рогнеда долго молчала, потом спросила:

— Скажи мне, дитя это, Святополк, родилось при жизни брата твоего Ярополка?

— Нет, Святополк родился после смерти брата, этой весной. Он не знает своего отца.

— Он не знает своего отца… А когда его мать исчезла из Киева?

— Княгиня Юлия исчезла недавно… Но разве не все равно, Рогнеда? Ее нету, слышишь, нету!

— Так, — согласилась она, — и в самом деле все равно… Но только мне не все равно, что ты тревожишься, Владимир.

— Как же мне быть спокойным? Дитя кричит среди ночи, его крик, как призрак брата, вползает мне в душу… Мне кажется, что это кровь Ярополка стучит в мое сердце…

Рогнеде стало невыносимо тяжело — с этим криком младенца сюда, в терем, и в ее душу ворвалась тревога, крик этот был предвестником чего-то страшного и непоправимого для нее.

Но она понимала, что сейчас, в эту минуту, Владимиру должно быть тяжелее, чем ей, а потому она в темноте вскочила с ложа, в одной длинной сорочке, как была, с распущенной косой, подошла к Владимиру, обняла его за плечи:

— Ну, не печалься, не печалься, муж мой! Вот видишь, дитя уже и умолкло… Тихо! Слышишь, как тихо стало, мой любимый.

Он видел в сумерках ее светлое лицо, глаза, в которых слабо отсвечивали лучи большой звезды, виоевшей низко на небосклоне.

— Правда, тихо. — Он прижался лицом к ее теплой щеке. — И не потому тихо, что дитя замолчало. Нет, мне почему-то всегда покойно возле тебя.

— Спасибо, — ласково промолвила Рогнеда. — Ты знаешь, как я тебя люблю, тебе всегда будет со мной тихо, покойно…

8

Пракседа работает в княжеском тереме, делает все, что делала и раньше. Когда нужно, княгиня Рогнеда дает ей ключи, поручает взять то одно, то другое в клетях, медущах, бретяницах. Все идет, как и прежде, только княгиня Рогнеда слишком много взяла на свои плечи, Пракседе, казалось бы, должно быть легче, свободнее.

Но ключница затаила злобу в своем сердце, ей кажется, что полунощная княгиня кровно обидела ее. Ключи, раньше висевшие у пояса, теперь лежат на лавке в светлице княгини Рогнеды. О, как мучат эти ключи Пракседу!

И вот сердце Пракседы не выдержало, изменило.

— Славное у тебя дитя, княгиня, — заговорила Пракседа, когда находилась с Рогнедой с глазу на глаз в опочивальне. — Красивое дитя, тихое, смирное, никто в тереме и не слыхал, чтобы оно плакало.

— С чего бы ему плакать? — стоя над колыбелью, отозвалась княгиня. — Сейчас ему только спать, расти дитяти…

— Ой, не говори, княгиня, — зашептала Пракседа. — Не все дети такие, как Ярослав. Вон дитя греческой княгини Юлии, Святополк: днем и ночью кричит без умолку.

— Хорошую кормилицу надо ему дать, накормит, присмотрит — он и заснет.

— Что, княгиня, кормилица? Она сердца своего дитяти не отдаст… Какова мать, таково и дитя. Вельми злая была княгиня Юлия, и дитя у нее такое же.

— Не говори, чего не след. Княгиня Юлия была женой князя Ярополка, ты не смеешь говорить о ней плохо.

— Не смею! — не сдержалась и громко засмеялась Пракседа. — Такой никто, даже Бог, не простит того, что она творила. От греховного корня зол плод бывает… Какова княгиня, таков и ее сын…

— Ключница! — прикрикнула Рогнеда. — Не говори зла всуе, не лги.

— А я не лгу, — вся вспыхнула Пракседа. — Я говорю тебе токмо правду… У княгини Юлии был не один муж, когда убили Ярополка, я сама видела, кто ходил ночью в ее палаты…

— О чем ты говоришь, Пракседа?

— Да что говорить? — зашептала Пракседа. — Услышит князь Владимир, убьет меня.

И вдруг Пракседа поняла, что натворила. Она умолкла, окаменела, кровь отхлынула от ее лица.

— Мати-княгиня! — испуганно вырвалось у нее.

Но княгиня Рогнеда успела понять все, на что намекала Пракседа. Бледная, без кровинки в лице, она все же совладала с собой, произнесла, насколько хватило сил, тихо, спокойно:

— Ты всуе сказала так, ключница… Знаю, о чем думаешь, но только напрасно, негоже было так думать. Запомни — я жена князя Владимира, и жен у него допрежде не было и не могло быть. Ты должна знать и знаешь такожде и то, что Святополк — сын токмо князя Ярополка…

— Мати-княгиня! — Пракседа попыталась опуститься на колени. — Понимаю, все понимаю. Прости меня, убогую, сирую, ошиблась я…

— На колени не становись, — сурово и холодно ответила княгиня Рогнеда. — И не ошиблась ты, а забыла, что ключница княгини должна быть нелукавой, честной и прежде всего должна любить князя и его княгиню. Теперь ступай, я тебе все сказала.

9

Княгиня Рогнеда сразу поняла все, о чем проговорилась ключница Пракседа. Для этого и не нужно было многих слов: тайна младенца, которого держали не в тереме, а где-то в саду, постоянное беспокойство и тревога Владимира, которых он не мог скрыть от Рогнеды, а теперь и слова Пракседы — этого было достаточно для того, чтобы понять все, что случилось тут, на Горе, прошедшим летом.

Разумеется, гордой полоцкой княжне, выросшей в семье, где, согласно суровому северному закону измену жене карали осуждением и презрением, ей, которая после тяжких мук и страданий полюбила того, кто убил ее отца и братьев, было очень трудно не зарыдать, не закричать после слов Пракседы. Сначала она думала даже собраться, когда Владимира не будет в городе, взять сына на руки, уехать — хотя бы за море, только бы не видеть князя никогда больше.

Но были причины, заставившие Рогнеду не делать этого. Любовь к Владимиру зародилась и окрепла и ее душе в слишком страшный час, с великими муками; должно было случиться нечто гораздо более важное и страшное, чтобы вырвать теперь эту любовь из ее сердца.

Она вспоминала день в Полоцке, когда впервые увидела северного князя, ужасную ночь, когда месть заставила ее взять в руки факел, чтобы сжечь, уничтожить ненавистного убийцу, и конец той ночи, когда она опустилась перед ним на колени, как перед мужем справедливым и сильным, разула, сказала, что будет верной женой…

Была ли она ему верна? О да, она оставалась верна ему, иначе и быть не могло. После ночи в Полоцке она верила, что Владимир ее не забудет, и к тому же носила под сердцем его дитя.