Владимир - Скляренко Семен Дмитриевич - Страница 65

— Моя дорогая, родная, — ласково проговорил Владимир. — Ты меня видела и знала в Полоцке, ныне я такой же, как был; верь мне, я счастлив, что ты приехала, благодарю тебя за то, что родила мне сына.

— Погляди, — сказал он, — как прекрасен мир, как хорошо здесь!

И действительно, было чудесно. Буйствовала весна; под самой стеной Вышгорода зеленел, звенел молодой листвой лес; повсюду цвели травы; могучие воды Днепра катились на юг, слева голубела Десна; за нею расстилалось без края широкое поле — с курганами на небосклоне, с каменными богатырями на них — они, казалось, стояли на страже, охраняли землю. Вдалеке виднелся Киев.

— Разве не счастье, — говорил князь Владимир, — что мы с тобой вдвоем? Я тебе говорил, что много трудных дел уже содеял, а еще более предстоит совершить, но я верю, знаю — свершу их, ибо так велит Русь… В этой жизни, во всех моих трудах ты поможешь мне, Рогнеда, и я никогда, слышишь, никогда не забуду тебя…

Князь Владимир говорил так уверенно, потому что думал, что грозовая туча, нависшая над ними, прошла и развеялась, верил, что они будут счастливы. Людям, в том числе и князьям, часто кажется, что для счастья нужно так мало…

6

В Полоцке, в суровой крепости, рано потеряв мать, Рогнеда с юных лет стала хозяйкой двора. Ей подчинялись и выполняли все ее приказания дворяне, она хранила ключи от клетей, медуш, от всего добра. Так и должно было быть: отец и братья Рогнеды — воины, ей, по обычаю и праву, как единственной женщине в семье, надлежало вести хозяйство, поить и кормить их.

Разумеется, богатство киевских князей трудно было сравнивать с достатком Регволда в Полоцке. Князю Владимиру принадлежал большой терем на Горе, новый терем, построенный княгиней Ольгой в предградье; киевские князья владели Вышгородом, Белгородом, дворами у берегов Роси, Стугны, Лыбеди; множество земель, лесов, перевесищ, бобровых гонов, пчелиных ухожеев по обоим берегам Днепра и Десны принадлежали им.

Как и на Горе, повсюду там властвовал старый обычай. Княгиня Ольга, устрояя землю, устрояла и свои владения: на своих землях, в лесах и над реками она велела поставить знамена, посылала туда волостелинов, посадников, тиунов, которые ее именем назначали уроки и уставы,[188] собирали и отвозили в Киев оброк.

Тут, на Горе, княгиня Ольга сама принимала дань из земель, оброки от собственных дворов, под ее недремлющим оком в засеки засыпалось зерно, в бретяницы[189] складывались борты, в медуши — кади с воском и медом, в клети — меха, горючий камень, рыбий зуб,[190] бобровые благовония.

Лишь в старости, став немощной, княгиня доверила ключи от княжеского добра Ярине, потом Малуше, а после нее Пракседе. Как было при Ольге, так велось и теперь — в городах и весях сидели волостелины, посадники, тиуны или их сыновья, за княжьим теремом досматривала и хранила у себя ключи от всего добра на Горе Пракседа.

Прибыв в Киев, Рогнеда несколько дней принимала в тереме боярских и воеводских жен, которые приходили без устали поглядеть на северную княгиню; вместе с Владимиром объехала она Подол, предградье, побывала в Белгороде на Ирпене, заезжала на некоторые дворы.

Осмотрела она и терема на Горе и в предградье, клети, медуши, бретяницы — отныне княгиня Рогнеда становилась хозяйкой княжеского двора, должна была бережливо расходовать все по надобности.

Княгиню водила по всему хозяйству ключница Пракседа, она открывала одну за другой двери в клетях, подробно поясняла, где и сколько у нее лежит зерна, мехов, где и какие стоят в меду шах вина и меды.

Вместе с княгиней в Киев приехали и жены-дворянки, служившие ей в Полоцке; кормилица Амма, когда-то кормившая Рогнеду, несколько полочанок — Кумба, Эрна.

У Рогнеды даже и в мыслях не было доверять богатства Горы этим женам — у них будет своя работа, они станут помогать ей в палатах, пестовать княжича Ярослава.

Поэтому княгиня Рогнеда осталась очень довольна, осмотрев добро с Пракседой. Возвратившись в терем, она сказала ей:

— Ты зорко стерегла княжье добро, ключница, после такой брани даже удивительно, что у нас всего вдосталь. Спасибо тебе, Пракседа!

Ключница в пояс поклонилась княгине.

— Теперь ступай, — сказала Рогнеда, устав после долгого осмотра. — А ключи, — она ничего плохого не хотела сказать, а просто считала, что отныне должна сама заботиться о княжьем добре, — ключи положи сюда. — И она указала на скамью у двери.

Ключница сердито посмотрела на молодую княгиню. И при княгине Ольге, и при жене Ярополка Юлии ключи всегда доверялись только ей, Пракседе. Неужто же полунощная княгиня думает сразу все взять в свои руки, а Пракседу сделать простой дворянкой?

Но Рогнеда ничего этого не подозревала, она заботилась только о князе и его добре.

— Ключи, Пракседа, — сказала она, — будут лежать здесь вот, на лавке. Когда понадобится, я отопру клети и выдам тебе все, что ты скажешь, для дома и двора.

— Добро, княгиня, — пересохшими губами прошептала Пракседа, дрожащими пальцами отцепила связку ключей от пояса, швырнула их на лавку так, что они зазвенели.

После этого Пракседа, пряча глаза, еще раз поклонилась княгине, попятилась к дверям и вышла из покоев.

В переходе она остановилась. Там было темно, фигура ключницы сливалась с бревенчатой стеной, высокое узкое окно освещало одно лишь ее лицо. Оно было очень бледно, глаза прищурены, губы сжаты.

— Проклятая полочанка, — прошептала Пракседа, но тут же спохватилась, испуганно осмотрелась, нет ли кого-нибудь в переходах, и лишь после этого двинулась Дальше.

7

Тихо было в опочивальне, ночь спокойно плыла за открытым окном, издалека со стороны Днепра долетела и медленно стихла грустная песня.

После трудов князь Владимир очень хотел отдохнуть: день выдался трудный, с самого утра он чинил суд и правду людям, беседовал с мужами и тиунами в Золотой палате, после обеда осматривал войско, собиравшееся на Подоле.

Княгиня Рогнеда тоже устала. Она вставала затемно, сразу спускалась в трапезную, ходила с Пракседой в клети, сама кормила сына, готовила все для гостей и послов. Неусыпной была Рогнеда в Полоцке, а в Киеве и вовсе стала бессонной.

Но на душе у княгини было спокойно, ей придавала сил ее любовь к Владимиру. И в этот вечер она приготовила ложе для князя, легла рядом с ним, нежная, теплая, ласковая.

— Отдохни, мой княже, отдохни! — шептала Рогнеда. — Тихо в тереме. Спит наш сын, спит весь Киев-город, усни и ты…

Было тихо, совсем тихо, князь Владимир засыпал; положив руку на его плечо, задремала и Рогнеда. Тихо, как тихо!

И вдруг среди этой тишины где-то невдалеке за стеной терема послышался плач, сначала едва слышно, потом все громче, сильнее.

Рогнеда не хотела будить князя, она хотела встать, закрыть окно — пускай спит князь!

Но князь уже проснулся — в серой полумгле Рогнеда увидела, как он поднял голову с подушки, прислушивается.

— Владимир! — промолвила тогда Рогнеда. — Мне кажется, что плачет дитя…

Он вслушивался.

— Да, то плачет дитя.

— А откуда оно здесь, в нашем дворе?

Владимир молча поднялся с ложа и прошел босиком несколько шагов до окна. Его темный стан вырисовывался на сером полотне неба.

— Зачем ты встал, Владимир?

Ребенок все плакал и плакал — теперь еще громче, словно у него что-то сильно болело.

— Владимир!

Было слышно, как он захрустел пальцами.

— Что это за ребенок? — совсем растревожившись, спросила Рогнеда. — Почему он плачет? Почему ты молчишь, Владимир?

Он обернулся в ее сторону и ответил:

— То плачет сын убитого брата моего Ярополка.

— Дитя твоего брата? Почему же ты не говорил мне о нем?

— А что мне о нем говорить? — раздраженно произнес Владимир. — Брата Ярополка нет в живых — не все ли равно, есть у него дитя или нет?!