Кеес Адмирал Тюльпанов - Сергиенко Константин Константинович - Страница 43

На весь этот путь, учитывая зигзаги по деревням, думали затратить денька три. Примерно в такой срок и ждал нас назад Брунинк. Прощаясь, он между прочим сказал:

– Хорошо бы, вы всё рассмотрели по дороге. Где сколько испанцев, какие части. Не упускайте ни одной мелочи, пушки считайте, даже мушкеты.

И вот мы в дороге. Жара невыносимая! Караколь через каждые сто шагов мочит лицо и шею в канаве. Он говорит:

– Как думаешь, Кеес, зачем нас послали?

– Как, – говорю, – зачем? Ясно зачем, в бумаге написано.

– Ну, а кроме бумаги?

– А кроме бумаги, считать испанские пушки.

– Так вот, за этим нас и послали.

– Не только за этим. Главное – предупредить буров о наводнении. Мне сам Молчаливый сказал.

– Послушай, – сказал Караколь, – сколько дней прошло, как начали разрушать дамбы?

– Три дня.

– А когда кончился Кермис, на который съезжаются люди со всего Схиланда?

– Два дня назад.

– Так неужели ты думаешь, что жители всех деревень, включая и Зутервуде, где мы поворачиваем назад, уже не знают о наводнении? Ведь многие из них были в Роттердаме на Кермисе и видели, как делают проходы в плотинах.

Я остановился как вкопанный. Такая мысль в голову не приходила. В самом деле! Тогда зачем же нас послали, да ещё дали бумагу с печатью?

– Эх, адмирал! – говорит Караколь. – Не научился ты ещё разбираться в некоторых делах. Бумага только видимость. Ведь мы идём в места, занятые испанцами. Представь себе, нас схватят. А тут бумага: оказывается, мы всего-навсего благородно предупреждаем жителей о наводнении. Заметь, Кеес, не только жителей, но и самих испанцев. Возможно, Молчаливый надеется, что при угрозе испанцы без боя оставят позиции. Так сказать, нагоняет страха. Но главное, как я уже говорил, – это пушки. Пушки, испанские гарнизоны. Гёзам нужно точно знать, где и что их ожидает…

– Так почему же нам просто не сказали? На это Караколь внушительно ответил:

– Мы, Кеес, с тобой ещё не такие важные птицы, чтобы принц с нами просто разговаривал. Он, может, таких, как мы, по сто человек в день принимает и всем даёт поручения. Есть у него время рассказывать тонкости!

До полудня мы побывали в нескольких деревнях. Теперь я уже не надеялся, что крестьяне будут нас благодарить за весть о наводнении. Как и предсказывал Караколь, они всё уже знали, а нас встречали по-разному. Одни косились подозрительно, другие поили молоком и предлагали сыра.

Испанцев мы видели пока два раза. Маленькие посты по нескольку человек. Но у Ландсхейденской дамбы стоял целый лагерь, здесь я увидел легкую пушку и два фальконета. Посчитать солдат не удалось: лагерь расположился в стороне от деревни. Не могли же мы с Караколем нахально подойти к палаткам и пересчитывать мушкеты в козлах!

Довольно далеко отошли от дамбы, как вдруг увидели, что навстречу движется какой-то отряд. Доносились обрывки песни, заунывной такой, с надрывом.

Поближе сошлись, и я различил слова припева:

Ей-богу, чудная песня! Впереди нестройной колонны колышется грязно-белый флаг. Высокий голос затягивает на ломаном голландском:

И тут все подхватывают вразброд:

А впереди толстый усатый человек с белым флагом. И сильно я подивился, когда узнал в нём сержанта Готескнехта, а следом его копейщиков, только без копий.

Копья ворохом лежали в повозке, запряженной понурым ослом. Я посмотрел налево, направо, назад, – кругом ни одного кустика, негде спрятаться, некуда бежать. А отряд подошёл совсем близко, и Готескнехт увидел меня.

– О, малшик! – сказал он. – Ты не попаль нах Маркен? Хитрый малшик! Ну нишего, нишего. Сержант Готескнехт уже не вояк. Пшик! Талер нет, дом Гронау нет. Я бросаль эта война, шёрт побирай! Нишего давно не получай, ни один талер. Я не желай воевать этот испански швайн!..

Пока Готескнехт говорил, копейщики разом сошли с дороги и уселись отдыхать. Готескнехт вытер лоб огромным платком и тоже сел на обочине.

– Фуй! Какой жара! Германия не имей такой жара. Я желай ходить нах хаузе, дом, понимай? Пшик! Ни один талер не получай цели год! Этот испанский швайн! Я и майне камраден ходить домой, нах хаузе. Я имей бели фляг, больше не воевай. Дас ист майн летцтер криг, мой последний война!

Ну, вы что-нибудь поняли? Я-то, конечно, разобрался. Сержант Готескнехт и его копейщики числом около ста решили плюнуть на эту войну и податься домой в свою Германию. Наверное, совсем потеряли надежду получить жалованье за последний год. И песню успели сочинить, особенно мне понравился припев:

Пока Готескнехт кряхтел и вытирал пыль со лба, с бешеным топотом подлетела целая рота кавалерии и окружила сидящих копейщиков, а стало быть, и нас с Караколем.

– Встать! Изменники! – закричал офицер на гарцующем коне.

А остальные направили на копейщиков пистолеты.

– Што это есть, шёрт побирай? – спросил Готескнехт, и жилы на его лбу вздулись.

– Приказ полковника Вальдеса вернуться в лагерь!

– А я не желай слюшать приказ этот испанский вояк! – заявил Готескнехт. – Я ходить нах хаузе, домой!

– Молчать! – закричал офицер и выстрелил из пистолета в воздух.

Копейщики испуганно вскочили.

В общем, что там говорить… Мы неожиданно оказались в плену вместе с копейщиками Готеокнехта. Офицер ни за что не хотел нас отпускать.

– Подстрекатели! – кричал он. – Шпионы Оранского! А вы, изменники… выпороть всех!

Как ни упирался Готескнехт, пришлось ему построить копейщиков и в окружении кавалеристов двинуться обратно. Нас повели туда же.

– О! – сокрушался Готескнехт. – Бедный малшик! Германия малшик не воевай. Голланд смешная страна. Я не желай воевать против голландски малшик!

ФОРТ ЛАММЕН

Конечно, вы понимаете, что с самого Роттердама меня не оставляла мысль побывать в Лейдене. Ведь я не был там чуть ли не месяц! А вести про Лейден слышал неважные. Говорили, что начинается голод, а ведь где голод, там и мор. Мор с голодом под ручку ходят.

Чем дальше мы уходили от Роттердама, тем больше хотелось заглянуть в Лейден. Но от деревни Зутервуде туда всё-таки не так близко, да и неизвестно, когда выберешься назад, а нарушать приказ Молчаливого мне не хотелось: Брунинк ждал сведения о пушках через три дня.

Но вышло иначе, вы знаете. Вместе с копейщиками Готескнехта нас погнали прямой дорогой на Лейден в лагерь полковника Вальдеса. И вместо того чтобы ещё целый день обходить окрестные деревни, считая испанские силы, мы уже к полудню оказались у форта Ламмен, то есть прямо напротив Лейдена, не больше чем в полумиле.

Копейщиков повели дальше берегом Влита на их старое место, а нас оставили у Ламмена, – то ли не знали, что делать, то ли позабыли про нас.

Я разглядывал Лейден. Вот он стоит передо мной, как на картинке. Видна колокольня Питерскерка и шпиль городской ратуши, а правее церковь святого Панкраса. Мельницы торчат там и сям, отсюда виден примерно десяток. На зелёной тарелке лугов, похожий на один большой замок, белый, желтоватый, красный стоит мой Лейден. Эх, Лейден, Лейден, сто пятьдесят мостов, неужто сожгут тебя испанцы?..