Кеес Адмирал Тюльпанов - Сергиенко Константин Константинович - Страница 44

На нас никто не обращал внимания. Приставленный солдат куда-то ушёл, а я принялся разгуливать по лагерю. Бежать я покуда не собирался. Во-первых, днём не стоило этого делать: попадёшься случайно, потом не открестишься. Во-вторых, как я уже сказал, нас пока не трогали. Ну, доложу вам, бестолковщина! Сначала обзывают шпионами, тащат за шиворот и не отпускают, а потом ни с того ни с сего оставляют в покое!

Просто, я думаю, нам повезло. Наверное, тот кавалерийский офицер, что схватил нас у Ландсхейденской дамбы, впопыхах не успел распорядиться, а сам уехал с конвоем.

Так или иначе, но я и не мечтал оказаться внутри испанского лагеря, да ещё такого крупного. Ходи и запоминай. А память у меня хорошая. Словом, я принялся за подсчеты, а Караколь в это время развлекал солдат фокусами.

Форт Ламмен стоит на пересечении нескольких каналов, и от него прямо по Влиту можно войти в Лейден через Коровьи ворота. Осмотревшись, я решил, что кораблям гёзов не миновать Ламмена, а форт это сильный. Я начал считать пушки на бастионах, а потом взялся за солдат.

Войска здесь собраны разные: немцы, валлоны, испанцы. Сильнее всего, пожалуй, немецкие роты. В каждой не меньше трех сотен солдат, и среди них половина мушкетеров. В испанских и валлонских войсках мушкетеров куда меньше, а всё больше латники, копейщики и в лучшем случае аркебузиры. Но как вы знаете, аркебуза не устоит против мушкета.

Во-первых, почти у всех аркебуз фитильные замки. Чтобы выстрелить из неё, нужно держать наготове горящий фитиль. С этим, скажу я вам, много хлопот.

Другое дело мушкет. Он потяжелее, конечно, но замки у мушкетов кремнёвые. Просто нажимаете спусковой крючок, курок высекает искру, и – ба-бах! – вам отдаёт в плечо, испанец кувырком летит на землю.

Всего у форта Ламмен, по моим подсчётам, не меньше десяти рот, то есть больше двух тысяч солдат. С ними десяток легких пушек. Кавалерии здесь я не видел – наверное, она в Лейдердорпе, где штаб полковника Вальдеса. А здесь командир тоже полковник – Борджиа.

Меня удивило, что многие из солдат, а среди них не было голландцев, неплохо разговаривают по-нашему. Видно, долго скитаются по Нидерландам, занимаясь военным промыслом в войсках короля Филиппа. Вот уж ни за какие коврижки не пошёл бы умирать в чужую страну неизвестно за что. Неужели дома нечем заняться?

Так размышлял я и расхаживал но лагерю. Потом намекнул Караколю, что к вечеру предстоит прогулочка в Лейден. Чтобы попасть в город, я рассчитывал вот на что: у Белых ворот, от которых осадные редуты отстоят всего дальше, на ночь, я знал, выпускают последних коров, чтобы они паслись на сочной луговой траве.

Какой бы ни был в Лейдене голод, этих коров, могу поклясться, не тронут. Они дают молоко малышам. Я знал человека, который, рискуя собой, выходил на ночь с коровами. А у ворот наготове дежурили ещё человек сто с оружием. Это на случай, если испанцы нападут на коров ночью. Но о ночных выгонах испанцы, кажется, ещё не пронюхали или просто не любили схваток в темноте. Считалось, что это не по правилам.

А позже, я слышал, сам Вальдес упрекал лейденцев в неблагородстве. Это он про вылазки ночью.

Стало быть, ночью я подберусь к Белым воротам, окликну своих и вместе с коровами попаду в Лейден. Следующей ночью точно так же выйду, а когда вернёмся в Роттердам, минет ровно три дня, как и обещано Брунинку. Гёзам я подробно расскажу о Ламмене, а это, может, главное препятствие на их пути. Теперь, если голова у вас варит, вы спросите: зачем же мы в первый раз выбирались из Лейдена среди бела дня с таким риском, когда можно было ночью выйти из Белых ворот, как я собирался сделать на этот раз?

На это отвечу, что вы большие умники, но ещё не совсем. Сообразите, как могли мы рискнуть на поход ночью тогда, ничего не зная об испанских караулах? Ведь это было всё равно что ринуться на врага с завязанными глазами!

Другое дело сейчас, когда я достаточно поскитался среди вражеских постов, кое-чему научился, а ночь для меня уже привычное время. Сейчас я ночью сквозь игольное ушко пролезу, не то что между караулами.

Оставался ещё вопрос с Караколем. Разделиться нам или идти в Лейден вместе? А вдруг не сумеем выбраться из города, как же тогда сведения о пушках? Караколь вообще не советовал идти в Лейден, он считал, что это опасно. Но меня уже трудно остановить, просто какой-то зуд начался. Быть рядом с домом и не завернуть! Не повидать Сметсе и Михиелькина с Боолкин!

Но всё решилось само собой. Сначала к нам привязался щеголеватый офицер. Он был разодет, как павлин. В красном бархатном камзоле с золотым шитьем и здоровенной шляпе с белыми перьями. Этот щеголь, насвистывая, шёл по лагерю и бил себя прутиком по сапогам. А сзади слуга тащил чудное ружье с длиннющим стволом и разукрашенным прикладом.

Офицер вдруг перестал свистеть и уставился на Караколя.

– О-ля-ля! – закричал он истошным голосом. – Бьен! Шарман! Этого я не пробовал… Горбатый человек! Поди сюда, горбатый человек!

Караколь подошёл, офицер что-то залопотал ему и стал хлопать по горбу. Караколь слушал и кивал головой.

– О, бьен! – завопил офицер. – Она соглашается! Она молодец! Поль, давай мою «жанетту»!

Офицер, как я понял, был из валлонов, а может, настоящий француз. Он пересыпал речь французскими словечками, которые я знал от Лиса, но упорно называл Караколя «она».

Я и опомниться не успел, как Караколь стоял в пятидесяти шагах, чуть пригнувшись, а на горбе у него красовалась пустая бутылка.

Офицер в это время прилаживал свою длинноствольную «жанетту» на плече слуги Поля и бормотал:

– Бьен! Она соглашается! Храбрый горбун. Лейтенант Шевалье не промахнется. О, горб и бутылка, бьен! Экселент!

Я просто онемел. Неужели он собирается стрелять в эту бутылку? И Караколь согласился? Да ведь… Ба-бах! Раздался выстрел. «Жанетта» на плече Поля подпрыгнула, выбросила упругий клубок дыма, а бутылка на горбе Караколя разлетелась вдребезги!

– Чудовищно! – завопил офицер. – Я лучший в мире стрелок! Чудовищный поразитель мишеней! Бьен!

Он схватил Караколя в объятия, стал тискать и называть лучшим другом.

– Она не побоялась ставить эту бутылку! Она мой друг навсегда! Лейтенант Шевалье не отпустит друга!

Так Караколь стал «лучшим другом» ненормального лейтенанта. Тот затащил его в палатку, начал кормить и поить до отвала, а главное, уговаривал остаться у него в слугах за живую мишень, потому что Поль не соглашается держать у себя на голове ни бутылку, ни, тем более, яблоко, когда лейтенант Шевалье готовится стрелять из «жанетты».

Я тем временем шатался вокруг палатки, слушал сумасшедшего стрелка и думал, как вызволить Караколя. А тут вот что происходит.

Лагерь раскинулся по обе стороны дороги, а дорога проходит недалеко от палатки лейтенанта Шевалье. В то время как я бесцельно стоял у обочины, мягко прокатила карета, но вдруг остановилась, и меня поманила рука. Сначала я не понял, а потом вроде бы послышалось: «Кеес…» – и я подошёл.

Дверца распахнулась, и я увидел… Эглантину. Она была то ли растеряна, то ли взволнована, но сразу заговорила:

– Ага, это ты! Ну конечно, в самом неподходящем месте встречаешь Кееса. Но хорошо, что встретила… Кеес… вот что, некому мне передать, а ты ближе всех к Лейдену. Понимаешь, я узнала, неважно от кого, только что узнала… В Лейдене готовят взорвать стену у Коровьих ворот… Ты понял? Я не знаю когда. Может, завтра. День взрыва испанцам сообщат, и те пойдут на штурм сквозь пролом…

Я похолодел. Вот они, делишки отца Антонио и моего бывшего хозяина Адриана Слимброка!

– Кеес, – поспешно заговорила Эглантина, – надо сообщить в Лейден. Уж ты как-нибудь проберись, может, они завтра взорвут эту стену. У Коровьих ворот. Запомнил?.. А ты-то как здесь оказался?

После слов Эглантины моих подозрений на её счёт как не бывало. Ехала она, конечно, от дона Рутилио, но про своих, как видно, не забывала. Я быстро всё рассказал, и даже про Караколя. Вот кабы нам вытянуть его из палатки, то Эглантина могла бы подбросить его до Роттердама с подсчетами оружия форта Ламмен.