Кеес Адмирал Тюльпанов - Сергиенко Константин Константинович - Страница 42

– Сто тысяч! – охнула толпа.

Тут вышла хорошо одетая девушка, сняла с шеи красивое ожерелье – наверно, из жемчуга – и бросила на ступени ратуши.

– Эй! – крикнула она. – Ян Лукас, который собирается взять меня замуж! Выворачивай карманы, коль не раздумал!

Люди немного расступились и вытолкнули длинного худого парня с большим кривым носом. Видно, это и был Ян Лукас.

– А ну, Ян Лукас! – крикнула девушка. – Неужто уступишь своей невесте? – Она стащила с пальца кольцо и бросила рядом с ожерельем.

– А что? – бормотал парень и пугливо озирался. – Нет у меня ничего…

– Ха-ха! – закричала девушка. – И ты собрался взять меня в жены? Он собирался взять меня в жены, костлявая жадина! Я ведь знала тебя, Ян Лукас! Смотри! – Она бросила на ступени браслет, а потом и обруч с украшением, которые носят незамужние девушки.

– Смотри, Ян Лукас! Твоя Роза отдаёт всё золото! Видишь, какая небережливая, возьмёшь ли такую в жены? Женщины! Видно, не впервой выручать нам мужчин, чего стоите?

Тут ещё несколько женщин вышли со смехом и бросили на ступени кольца, браслеты и ожерелья. Мужчины тоже смеялись и бросали монеты. Так собирали деньги на корабли и пушки, чтобы спасти Лейден.

Мы договорились вот как: Эле и Лис вместе с Пьером отправятся в гавань искать судно «Рыба», на котором пришёл из московитских земель Верста, а мы с Караколем пойдём к секретарю Молчаливого Брунинку. Мы видели его утром, но тогда он был сильно занят и велел прийти после обеда.

Так мы и сделали. Но Брунинк был занят опять. Он сказал:

– Вы знаете, какой сегодня день? Даже принц встал с постели и вместе с Бейсом поехал вдоль по Маасу. Сегодня начинаем рушить плотины в шестнадцати местах, бог нам поможет. А я с подзорной трубой и картой заберусь на колокольню Большого Собора, чтобы сделать инженерный чертёж.

Порывшись в наваленных картах и чертёжных инструментах, Брунинк сказал:

– Помогите донести. Заодно увидите, что такое колокольня Большого Собора, В ней двести футов.

Через полчаса мы уже карабкались по деревянной лестнице колокольни Грооте Керк – Большого Собора.

– Осторожней… – говорил Брунинк. – Лестница очень плоха, шею недолго свернуть.

И вот мы выбрались на площадку. Я подошёл к балюстраде, глянул вниз, и дух у меня захватило!

Тут ещё влажный ветерок дунул с моря; казалось, вся колокольня качнулась. Я схватился за перила, зажмурил глаза, чтоб голова не кружилась. А когда открыл, вокруг раскинулась такая картина, какую я раньше и представить не мог.

Передо мной лежала вся Голландия, по крайней мере так показалось. Небо теперь было не только вверху, но и подо мной, там, у черты горизонта. Над головой оно густо голубело, а под ногами светилось бледно-розовой прозрачной полосой.

Налево открылось море. Оно нестерпимо блестело под солнцем а дальше в мягкой дымке проглядывали острова. Отсюда, сверху, Голландия казалась ярко-зелёной, аккуратно размеченной страной. Квадраты и полоски садов, огородов уходили вдаль вместе с большими прямоугольниками лугов. Кое-где прямые линии прерывались, там вклинивались углы невозделанных земель – маршей. Крестики мельниц торчали повсюду, там к здесь, тёмно-зелёные рощи подступали к ярко-оранжевой и красной черепице деревень, сверкали шпили соборов…

– Вот там на горизонте Дельфт, – сказал Брунинк.

И вправду виднелись синеватые острые очертания, какой-то неясный блеск, колыхание.

– А в ту сторону Дордрехт. Зимой в ясный день можно и Лейден увидеть в хорошую подзорную трубу. И Лейден, и Гаагу.

Брунинк нацелил трубу в сторону Мааса.

– Так… – пробормотал он. – Работают.

Смотрели в трубу и мы. Ох и чудная штука, скажу я вам! Просто волшебная. Смотришь без неё и почти ничего не видишь, только зелень полей и блестящую ленту реки. А потом прикладываешь к глазам эту трубку и сразу различаешь не то что людей, а даже мелочь всякую, например, собаку.

Пока Брунинк что-то отмечал на карте, мы с Караколем всё хорошо разглядели. В нескольких местах вдоль Мааса и Исселя шло разрушение плотин. Люди работали лопатами, кирками, ломами. Задача у них не из легких. Плотины строятся крепко. В дело идут большие камни, сваи, обитые железом, известь, щебеика. Попробуйте продолбить громадину вышиной с два дома и шириной шагов в пятьдесят. Это ещё что! Бывают плотины по сто шагов в поперечнике!

Но ломать – не строить. В некоторых местах уже намечались провалы. А вода, казалось, так и ждёт, чтобы ей дали волю. Ведь поля и луга за дамбами лежат ниже её зеркала.

В одном месте, около небольшой деревеньки, я разглядел кавалькаду всадников. Брунинк тоже посмотрел и сказал:

– Это Молчаливый. Целый день на ногах, да ещё после болезни…

Брунинк долго ещё смотрел в подзорную трубу. Потом он делал отметки на карте и объяснял:

– Откроем шлюзы в Схидаме и в самом городе. Если всё будет хорошо, вода быстро пойдёт вперед. Гёзы на судах двинутся к Лейдену. Но на пути ещё несколько дамб. Они расположены кругами. Испанцы, конечно, поставят на них заслоны. Задача – сбрасывать их, ломать проходы в плотинах и так до самого Лейдена. Половину сделает море, половину наше оружие.

Мне не хотелось уходить с колокольни Грооте Керк. Конечно, я всегда хотел быть моряком. Не раз я стоял на носу судна и смотрел вдаль с замирающим сердцем. А теперь, не побоюсь вам сказать, что мысль, почти сумасшедшая, мелькнула у меня в голове. Почему бы вот так не стоять на носу корабля, но уже воздушного, чтобы сердце замирало ещё больше и голова кружилась, а вся Голландия – нет, весь мир проплывал под тобой, только ветер в лицо!..

Неужели не будет никогда капитанов синего неба?

В ПУТИ

За два дня в роттердамской гавани прибавилось много судов. Их тащили на буксире аж из Флиссингена, что в Зеландии, или из мест поближе. Всё это были плоскодонные барки, дощаники, лодки. На них зеландские гёзы пойдут на испанцев.

В некоторых местах дамбы почти прорыли, но для воды этого недостаточно, к тому же пока закрыты шлюзы. А нам нужно поскорей выходить из Роттердама. Брунинк уже написал для нас бумагу и поставил личную печать Молчаливого, В этой бумаге говорилось, что принц Оранский просит жителей деревень Схиланда приготовиться к наводнению. В конце стояли слова, известные каждому голландцу: «Лучше потопить землю, чем потерять землю!»

И вот я решил созвать тюльпанов, поразмыслить, как и что. Не могу вам сказать, что с нашим военным братством всё обстояло хорошо. Во-первых, Лис до сих пор не вступал в тюльпаны и считал себя Стрекозиным Маршалом. Во-вторых, не было никаких военных учений, перекличек и всякого такого, что принято среди военных. Не все называли меня адмиралом, только Лис. А тот, как я уже говорил, в тюльпаны не записался.

Стало быть, почти ничего военного в нашем братстве и не было. Это меня огорчало, а просто друзьями мне быть не хотелось.

Так вот я позвал тюльпанов, Лиса, конечно. Мы долго гомонили, в конце концов решили так. Я с Караколем отправлюсь по деревням. Лис, Эле и Пьер останутся в Роттердаме и разыщут Версту. Очень мы надеялись, что этот Верста займется Слимброком.

Кстати, поясню, что Верста – не имя, как я сначала понял, а прозвище. По-русски так называют очень длинного человека.

В конце нашего сбора я сказал, что, может, пора распустить тюльпанов? Может, пришло время снять меня с должности адмирала, раз некоторые об этом совсем позабыли? Но все закричали, что несогласны. А Лис произнёс пламенную речь, в которой сказал, что и сам мечтает быть тюльпаном, а после защиты жуков-короедов в суде немецкого городка, может, расстанется с должностью Стрекозиного Маршала и тогда прямо к нам.

В общем, немного меня успокоили.

На следующее утро мы с Караколем вышли из Роттердама. План был такой: пойдём прямо на Лейден до деревни Зутервуде. Будем заходить на каждую ферму, что по дороге. На этом отрезке испанцев, как нам сказали, немного. Только в крупных поселках. А вот после Зутервуде стоят уже крупные части, туда не советовали соваться.