Когда врут учебники истории. Прошлое, которого не было - Балабуха Андрей Дмитриевич - Страница 8

Существует и еще одно немаловажное соображение: сгорая, человеческая (как и любая животная) плоть издает такое зловоние, что римляне вряд ли были бы благодарны Нерону за такое освещение, не говоря уже о том, что сам эстет-принцепс не нашел бы в подобной затее ни малейшего удовольствия. О том, сколь серьезной была эта проблема для Древнего мира, свидетельствует следующая история.

С начала первого тысячелетия до Р.Х. и вплоть до начала IV века уже нашей эры всю территорию Южной Аравии почти непрерывно подчиняло себе Сабейское царство (одна из первых его властительниц – та самая библейская царица Савская, что заключила союз с мудрейшим царем Соломоном). Главным предметом экспорта, на котором это государство богатело, были драгоценные благовония – в частности ладан. Древний мир потреблял эти пахучие вещества десятками тонн в год. Причем далеко не в первую очередь для нужд парфюмерии, косметики или богослужений. Нет! Прежде всего они в огромных количествах расходовались при отправлении погребальных обрядов, поскольку почти везде практиковалось тогда трупосожжение и требовалось чем-то заглушать невыносимый смрад горящей плоти. С приходом христианства и введением в практику погребений нужда в таком количестве благовоний отпала. В результате экономика Сабейского царства пришла в упадок, и оно было завоевано соседним Химьяритским царством. Как видите, проблема была серьезная.

Учитывая сказанное, утверждения Тацита можно с полной уверенностью отнести к цветам бумажного красноречия. К тому же, скорее всего, мы имеем здесь дело с позднейшей припиской.

История раннего христианства известна не слишком хорошо, и вышеприведенные слова Тацита разные исследователи в разное время трактовали по-разному, причем многие признавали их вставкой, сделанной несколькими столетиями позже. В современной науке принято считать, что распространение христианских общин в Риме начинается с последней трети I века. Раннехристианские общины состояли главным образом из низов населения (рабов и свободных бедняков), ибо они больше всех нуждались в том утешении, которое давала христианская религия и которое полностью отсутствовало в религии римской. Поскольку христиане держались обособленно, отказывались участвовать в общегосударственном культе императоров, сходки их были окружены таинственностью и не принадлежащие к общине туда не допускались, все это и послужило основанием для возникновения кривотолков и подозрений в неблаговидных действиях. Главными преступлениями христиан молва считала то, что они якобы приносят в жертву новорожденных римских младенцев, вкушают их плоти и крови и предаются массовому разврату. Так что, если гонения и впрямь имели место, жертва была выбрана точно.

Но весьма вероятно, что гонений попросту не было – они зафиксированы в более позднее время. Отнюдь не исключено, – и в последнее время это убедительно доказал профессор Ошар из Бордоского университета, – что в XI веке монахи-переписчики (а рукописи Тацита дошли до нас исключительно в виде копий этого и даже более позднего времени) добавили к рассказу латинского историка о тех трагических событиях свою, захватывающую воображение версию. Психологически это вполне оправдано – тем самым история гонений на христиан заметно продлялась в прошлое, а ведь именно «в крови мучеников суть спасение»…

Любопытное соображение: если бы не эта приписка, не появился бы на свет «Quo vadis» Генрика Сенкевича и мировая художественная литература понесла бы ощутимую потерю.

Вместо эпилога

Вот и подошло к концу наше судебное разбирательство. Разумеется, оно никого не заставит радикально пересмотреть представления о Нероне – тиран и убийца останется тираном и убийцей вне зависимости от числа жертв. Человек жалкий (а таким и был Нерон, так он и принял смерть) останется жалким – вне зависимости от того, что в чем-то был оклеветан.

Не об оправдании речь.

О справедливости, и в этом смысле историческая справедливость ничем не отличается от любой другой, и проявлять ее надлежит в равной мере ко всем, будь то праведник или преступник.

И от того, что стараниями историков эта справедливость оказана ныне и человеку, само имя которого стало синонимом кровавого деспота, выиграл, сдается, не тот, чьи останки почти два тысячелетия назад собрали и похоронили в родовой усыпальнице Домициев, что на Садовом холме, три женщины – престарелые кормилицы Эклога и Александрия и наложница Актея. Он-то уже не изменится, как не дано барсу сменить пятен своих.

Нет! От того, что со шкуры этого барса убраны не присущие ей пятна, выиграл род людской – в том числе, и мы с вами. Ибо теперь по отношению к нему чиста наша совесть.

Глава 2.

Гамлет, князь киевский

Дела семейные

Великий князь киевский Святополк I – одна из самых загадочных фигур русской истории. Причем – самое странное – таинственна не только жизнь, но в еще большей степени посмертная судьба этого человека, на тысячелетие приклеившая к его имени прозвание Окаянного[44]. Чем же заслужил он этот десятивековой позор?

Увы, чтобы разобраться в этом, придется совершить экскурс в историю более раннюю – минимум на три великих княжения. Обойтись без такого вступления невозможно, я могу лишь постараться сделать его по возможности кратким.

Ранняя держава Рюриковичей была, так сказать, предприятием семейным. Чуть ли не все ее проблемы так или иначе упирались в степени родства и свойства, родственные взаимоотношения и родственные же разборки. А если учесть обилие жен и наложниц, несчетность законных, полузаконных и незаконнорожденных княжих отпрысков, то все это нередко запутывалось в такой узел, что по сравнению с ним Гордиев – простенький «плоский штык». И частенько разрешались означенные проблемы тем же методом, каким Александр Великий разобрался с Гордиевым узлом – то есть при помощи меча. Выражение «брат мой – враг мой» было тогда не метафорой, но констатацией факта; конфликты же чаще всего разрешались в полном соответствии с пресловутым сталинским тезисом: «нет человека – нет проблемы».

Но хватит рассуждений. Лучше перейдем к первому из важных для нашего рассказа персонажей.

Итак, великий князь киевский Святослав I Игоревич (?–972). Этот, по выражению некоторых историков, «князь-дружинник» занимает в отечественной истории примерно такое же место, какое в английской – только двумя столетиями позже – рыцарственный король Ричард I Львиное Сердце из династии Плантагенетов. Может, по той причине, что к моменту гибели отца Святослав еще пребывал во младенчестве и всеми делами княжества на правах регентши при малолетнем княжиче управляла его мать, великая княгиня Ольга, причем управляла, надо сказать, весьма успешно, сам Святослав, подрастая, делами внутренними, экономическими, административными интересовался меньше всего. Этому, замечу, немало способствовали также дядька-пестун Асмуд и воевода Свенельд – двое воспитателей, приближенных и сподвижников Святослава Игоревича; как и все порядочные варяги, оба считали наиболее достойным делом не управление государством, а войну. В результате чего и вырастили князя-воителя, который, заняв киевский стол, чуть ли не все время проводил в дальних походах, снискав лавры витязя, но в устроении русской земли заметного следа не оставившего. Во всяком случае от его походов на Волжскую или Дунайскую Болгарию проку отечеству было не больше, чем Англии – от битв крестоносного воинства в Святой Земле. Впрочем, для нашей истории важно одно: когда Святослав пал у днепровских порогов от рук печенегов, ему наследовали трое сыновей: Ярополк, Олег, а также их младший сводный брат Владимир – «робичич», «холопич», рожденный от рабыни-ключницы Малуши. Тем не менее последний был отцом признан и получил как соответствующее княжичу воспитание, так и свою долю в наследстве. Покуда отец геройствовал в походах, эти трое сидели наместниками: Ярополк – в Киеве, Олег – в Древлянской земле, а Владимир – в Новгороде. По смерти родителя они стали полновластными князьями, и тут же каждому показалось мало собственной власти.