Любовь на фоне беспредела (СИ) - Панченко Юлия "Вампирчик" - Страница 3

Очень медленно я повернулась к военным спиной, вслепую сделала шаг и уткнулась носом в чью-то широкую грудь, обтянутую черной водолазкой.

Волосы на затылке зашевелились.

Мне всегда казалось, что эта фраза метафоричная, что она – специфическое выражение для накала атмосферы, но в тот миг мелкие волоски на шее и выше – действительно встали дыбом.

Стальные руки впились в плечи, и я очень медленно подняла голову.

Это был не военный.

Все было намного хуже. Интуиция не подвела – ни разу в жизни она не подводила меня, а я так и не научилась ей следовать. Глупая дура, что мне стоило в тот вечер остаться дома?

Их побаивались и остерегались.

Представители этой группы называли себя «Верными» - они яро поддерживали действующее законодательство, и вызывались подчищать там, где силовые структуры не справлялись. Проще говоря, это была радикально настроенная группировка, где всякому несогласному с их идеями выносился один единственный приговор – смерть. Власти наделили их некоторыми привилегиями, что практически приравнивало Верных к полиции. Словом, у Верных были развязаны руки, и в этих руках сосредоточилась немалая власть, а также имелось крупнокалиберное оружие.

Группа в основном состояла из молодых парней – лет до сорока, и мне почему-то казалось, что девяносто процентов Верных – психопаты и садисты. Может, дело было в том, как они умудрились прославиться - источники твердили, что именно эти парни в одном из портовых городов сожгли верфь вместе с людьми.

Это был ад. То самое групповое сумасшествие, о котором я уже говорила.

Случилась стычка – как обычно случается в массовом скоплении народа, где каждый имеет свое особое мнение. Рабочие верфи бастовали против отмены компенсаций, требовали дополнительных надбавок… По неофициальным источникам стало известно, что Верные отправились «улаживать» забастовку. И закончилось это поджогом и массовым сожжением.

Порядка семидесяти человек погибло тогда.

Что это было – коллективное помешательство или массовое безумие – мне так и не удалось понять.

Так уж вышло, что мой маленький разум так и не научился анализировать и понимать безумную жестокость. Кому-то может показаться, что я пристрастна, или что совершенно бестолкова, но на это мне тоже сказать нечего, кроме того, что камера – честна и беспристрастна. На пленке видно все без прикрас, как есть. Именно поэтому я просто снимаю. Снимаю безумства и умалишенность, запечатлеваю, но не понимаю – откуда, черт возьми, в людях столько злобы?

Мировое сообщество было в ужасе от произошедшего – снимались осуждающие репортажи, велись дискуссии. А вот родина… Без комментариев скажу, сухой факт.

И факт был таков - поджег не расследовался, на следующий день в обгоревшие помещения уже пускали людей, что как паломники тянулись посмотреть и пощупать, сунуть свои носы туда, где случилось ужасное.

А еще, буквально спустя часы после трагедии в интернете появились шутки о «шашлыках из судостроительно завода».

Факт – я рвала волосы на голове, запивала истерику дешевым Шабо и просила Бога остановить Землю – чтобы я сумела сойти. Потому что невозможно было дышать одним воздухом с ублюдками, кто пишет такие кощунственные вещи.

Еще меня порядком смущало то, что Верные носили черную униформу с красной нашивкой на рукаве, и даже ребенку, ничего не понимающему в истории, напоминала нацистскую.

И проводя аналогии, действительно верилось, что Верные – кучка фанатиков, способных на ужасные вещи.

Тот, в кого мне посчастливилось уткнуться носом, был популярен. Я часто видела его по телевизору. Молодой, красивый мужчина, с блестящими глазами, рваным бледным шрамом, пресекающим бровь и тянущимся к виску, он говорил в микрофон правильные слова, стоя на главной политической сцене столицы. Он вещал о цене на газ и воду, о зарплатах и пенсиях. О справедливости. О законе. Его слушали. А позже избрали лидером Верных.

Смотря в черные как мазут, глаза, я думала о маленьких случайностях и следственных связях. Вечер продолжал влиять на мой воспаленный мозг. Иначе как объяснить мои бредовые мысли?

Я думала о том забавном щенке, что позавчера наверняка остался сиротой. Хозяин спустил его с поводка минут за пять до стрельбы, и щенок потерялся в хаосе, криках. Сейчас пес наверняка ищет своего друга, но уже никогда не найдет. Он останется на улице, будет бродяжничать, вырастет злым, ожесточенным псом. Если собаки вообще могут думать, он решит, что хозяин его бросил. И некому будет сказать этому милому пушистику, что все совсем не так.

Нужно было найти толстолапого и забрать себе. Может быть, сделай я это, сегодня осталась бы дома. И не встретила бы этого пугающего мужчину.

И это было так неправильно, так нелепо и глупо – и сама ситуация, и мои фантастические ощущения нереальности, что я улыбнулась.

Не нервно, и даже без страха – потому что когда на самом деле понимаешь, что тебе конец: паники нет. Было понятно, что сегодня мой последний день. Верные не оставляют свидетелей. Они вообще черт знает, чем занимаются. И нет никого, кто защитил бы от них простой народ.

Я перевела взгляд на его рукав и увидела подтверждение домыслам – повязку со своеобразной свастикой.

Должно быть, после нашего столкновения прошла минута, а может и того меньше, но мне показалось – вечность.

Я все так же стояла в тисках его полуобъятий и улыбка моя плавно сходила на нет. Лицо мужчины тонуло в темноте, но я успела заметить, как дернулся уголок рта на мое странное «приветствие».

Наконец, он заговорил:

- Гражданские давно сериалы смотрят, значит, активистка.

Он не спрашивал, а именно констатировал. Говорил нарочито медленно, чтоб до меня дошло. Думаю, что не терпелось ему увидеть реакцию: страх в моих глазах.

- Заезжала к подруге, она тут неподалеку живет. Решила посмотреть на военных. Любопытно же, - так же медленно ответила я, и облизала вдруг пересохшие губы.

- Да? Давай пройдемся. До машины. А потом прокатимся. Заорешь – сверну шею.

Сказав последние слова шепотом, он обнял меня, повесив руку так, что она почти касалась груди.

Идти так было очень неудобно. Левой рукой я обняла его за талию, пытаясь облегчить поступь, хотя должна была попытаться вырваться, сбежать. Но, я не сделала этого. Здравый смысл умер в тот самый момент, когда я увидела эти черные глаза.

Мы шли быстро, и через пару минут он затолкал меня в неприметную десятку. Быстро сел за руль, завел мотор, сработал центральный замок и теперь даже при огромном желании – мне было не выбраться, пока сам не отпустит. Да и отпустит ли?

В салоне было тепло, в то время как на улице ветер изрядно потрепал мои длинные распущенные волосы. И дернул же черт выйти в таком виде.

- Куда везешь? – убирая волосы на одну сторону, спросила я.

- Заткнись, - лаконично ответил лидер Верных.

Другого ответа от него я и не ожидала.

Ехали долго. Я успела подумать о нелепых случайностях, что могут в одночасье погубить все, что имеешь. Было ли мне страшно? Безусловно. В моменты отчаянья думается, что свались с неба второй шанс, изменишь все – и поступки свои неправильные и даже мысли.

Вот и я думала – осуществи вселенная день сурка, я бы ни за что не вышла на улицу сегодня вечером. И катись коту под хвост репортаж и все побочные высокоморальные аспекты. Наверное, каждый человек в какой-то мере таков – он думает о том, как исправить прошлое вместо того, чтоб изменить настоящее. Да, подумала я и об этом. О том, что стало прошлым минут десять как: почему, черт возьми, я не вырвала руки из захвата и не дёрнула в ближайшую подворотню? Потому что там были солдаты с большими пушками, привыкшие стрелять без предупреждения? Да, наверное, именно поэтому.

За окном окончательно стемнело. Зажглись звезды на чистейшем сиреневом небе. Я опустила стекло на несколько сантиметров и с жадностью вдохнула прохладный воздух. От страха подташнивало.