История катастрофических провалов военной разведки - Хьюз-Уилсон Джон - Страница 26

Если британцы и их разведслужбы недооценивали врага, то японцы отнюдь не впали в подобное заблуждение. Работа японской разведки перед вторжением в Малайю была скрупулезной и качественной. Как правило, страна-агрессор всегда владеет инициативой, в том числе и в вопросах разведки, вот и японцы за десять лет смогли создать изощренную разведывательную организацию, включавшую в себя десятки вполне легальных торговых компаний в Малайе и насчитывавшую 7000 японских резидентов и связных. Плюс к этому вдоль всего восточ-ного побережья Малайи велась интенсивная «блошиная торговля» прямо с небольших судов, и многие японские члены их команд были в действительности морскими офицерами, осуществлявшими рекогносцировку. Позже стало известно, что даже официальным фотографом морской базы Сингапура был полковник Накадзима, офицер японской разведки.

Справедливости ради отметим, что о разведывательной деятельности японцев в Малайе хорошо знали. В своих мемуарах уже после войны глава полиции Стрейтс-Сетлментса[7] писал, что размах японского шпионажа даже побудил его обратиться к губернатору с просьбой заменить по крайней мере половину персонала японских компаний неяпонцами. Просьба не нашла отклика: стратегия Лондона состояла в том, чтобы не делать ничего, что могло бы спровоцировать Японию на развязывание войны.

Порой шпионаж японцев был настолько неприкрытым, что выглядел фарсом. В конце 1940 года японский пресс-атташе в Сингапуре Мамору был арестован, что называется, на месте преступления и в конце концов осужден на три с половиной года за открытое руководство сетью японских шпионов в Малайзии (ему удалось завербовать даже капрала британской армии) и, в частности, за организацию экскурсионных туров по казармам английских войск и их военным сооружениям для офицеров японской армии, посещавших Малайю. Вопиющим случаем была несанкционированная швартовка двух японских субмарин в малайской гавани Эндау, которой владела японская горнодобывающая компания; примечательны также воспоминания капитана Коллинджа из добровольческого формирования: в сентябре или октябре 1940 года он ввдел японского офицера в полном обмундировании, наблюдавшего за учениями британской бронетехники, а затем преспокойно отплывшего на моторной лодке в открытое море, чтобы, «скорее всего, рассказать об увиденном на японском военном корабле». Вскоре после его сообщения с Коллинджем побеседовали два человека из окружения губернатора, попросивших его не развивать эту тему, «ибо политика кабинета Его Величества... состоит в том, чтобы не провоцировать япошек и избегать инцидентов любой ценой».

Спустя годы мы можем только представить себе всю беспомощную ярость офицеров ОКДВ в Малайе, собравших бесценную информацию и тщетно пытавшихся донести ее до высоких чинов в генеральном штабе.

Чем убедительней правда, тем больше опасений относительно провокации — эта нехитрая максима усугублялась еще и расслабленным течением колониальной жизни в тропическом раю, где архангелами являлись губернатор, колониальная администрация и представители старых малайских элит. Никто из них (и уж конечно не белые «сахибы») не желал ставить под угрозу свое благосостояние и готовиться к худшему. Малайя находилась далеко от военных бурь, и жизнь там, по мнению колониальной администрации, была замечательной.

Если англичане не были готовы к войне в Малайе, то японцы, безусловно, были. Нам повезло, что главный стратег победоносной 25-й армии генерала Ямаситы, полковник императорского генштаба Масанобу Цудзи, оставил детальный отчет о плане вторжения. Разработка этого плана началась 15 сентября 1941 года и сопровождалась интенсивной разведкой с воздуха. По мере приближения даты высадки десанта японские пилоты увеличили количество вылетов к аэродромам Королевских ВВС и уже не скрывались от британских средств слежения. Во время одного из таких полетов 22 октября 1941 года Цудзи лично находился в разведывательном самолете императорских ВВС «Дина» (тип 100) и обозревал место будущей высадки в районе Хота-Бару и базу британских ВВС в Алор-Стар с высоты всего лишь в 6000 футов. Подобные полеты фиксировались британцами, но никаких мер противодействия ими не предпринималось.

Еще более наглядным примером явилась история, приключившаяся с авиатехником Питером Шепардом, которому в декабре 1941 года было 18 лет. Он служил рядовым на передовом аэродроме Сунгей-Патани в северной части Малайи. Шепард, высококвалифицированный специалист, был одним из многих хорошо образованных молодых людей, откликнувшихся на призыв лорда Трен-чарда о создании новой технократической элиты, призванной помочь самому молодому роду войск Британской империи.

4 декабря 1941 года Шепард получил приказ заменить заболевшего голландского бортмеханика на борту гражданского «Локхида», принадлежавшего Голландской Ост-Индской компании. Вот его рассказ из первых уст:

К моему удивлению, мы приземлились в Камбодже на частном аэродроме, к югу от города Кампот. Учитывая то, что Французский Индокитай уже практически весь был в руках японцев, садиться в Камбодже было для голландского самолета делом небезопасным. К 1941 году французский контингент в этом районе был наводнен провишистскими элементами, поэтому ни о какой доброжелательности к англичанам с его стороны говорить не приходилось.

Столь же опасным было и мое пребывание там в качестве служащего Королевских ВВС в штатском. К еще большему моему огорчению, по пути на север голландский пилот признался, что настоящей целью полета было вовлечь единственного британского пассажира в то, что я рискнул бы назвать обычным контрабандным рейсом. Во всяком случае, это было смесью шпионского и плутовского романов — ни о чем таком до вылета мне не говорили. Я полагал, что мы направляемся в нейтральный Таиланд, а вовсе не в Камбоджу, поэтому, как вы понимаете, счастливым меня нельзя было назвать. Короче говоря, по прилете я решил держаться подальше от всего этого.

Вечером того же дня наш пилот позвал меня ужинать в ресторан. В ресторане кроме нас не было ни души. Вскоре голландец ушел во внутреннее помещение, вероятно обсуждать свои контрабандные дела, и я остался совсем один. Мне было всего восемнадцать, и я очутился в чужой стране в чужой одежде. Мне подумалось, что меня вполне могут пристрелить как шпиона, я был встревожен и, как вы понимаете, несколько пал духом. Некоторое время спустя ко мне подошел какой-то азиат и стал предлагать мне тигровый бальзам от укусов москитов, от которых я, по правде говоря, страдал. Он начал что-то говорить, но я едва мог разобрать, что именно. Из его смеси ломаного английского и языка жестов мне удалось понять, что он японец и тоже является кем-то вроде бортмеханика: слово «инженер», которое он употребил, является интернациональным. Он почему-то решил, что я его коллега из Франции. Японец выглядел очень довольным чем-то и все порывался рассказать об этом мне. Надо сказать, что он был изрядно пьян — от него сильно разило коньяком. Так мы разговаривали на чудовищной смеси языка жестов и географических названий, и в конце концов он достал свой блокнот и карту и попытался рассказать мне, где он был и чем занимался.

Он сказал, что плыл на авианосце из Японии в расположенную севернее бухту Хитокапу, где видел сосредоточенную там настоящую армаду судов. 24 ноября его перевели на юг, на остров Фукуок для проверки проведенной модернизации бомбометательных отсеков японских самолетов на аэродромах южной Камбоджи.

Японец выглядел весьма гордым собой и тем, чем он занимался и что недавно видел, и уверял меня, что мы с ним единственные, кто знает о японском флоте и о том, что тот планирует уничтожить американский флот в Перл-Харборе и одновременно высадить десант в Малайе и Сингапуре. Рассказ его сопровождался бурной жестикуляцией и междометиями типа «бум, ба-бах!». Когда я выразил свое удивление этими фактами, он, пытаясь убедить меня, вытащил из кармана что-то типа дневника и показал мне несколько грубо зарисованных им военных кораблей, которые, как он видел, встали здесь на якорь неделю назад.