Прекрасны ли зори?.. - Ракипов Шамиль Зиганшинович - Страница 16

— А вторая?

— И на второй ничего особенного. Только шершавая слегка…

— А муравьёв не приметил?

— Их везде полным-полно.

— Полным-полно, да не везде, — многозначительно проговорил дядя Родион и хитро улыбнулся. Он взял пинцет и вытащил из банки листочек щавеля. — Этот листик безопасный. И этот… А вот этот ядовитый. А мы сейчас его обезвредим, вот так… — Он внимательно рассматривал лист щавеля близорукими глазами. Наконец ему удалось что-то подцепить пинцетом. — Ага, теперь этот листок совершенно безвредный.

— Как же вам это удалось? — недоверчиво спросил я и приподнялся на локте.

— При помощи пинцета. Ты же видел. — Он укоризненно взглянул на меня поверх очков.

Затем вышел из-за стола, подошёл ко мне и поднёс к самому моему носу поблёскивающий пинцет. Я присмотрелся и увидел, что на его конце изгибается, лениво перебирает лапками и пошевеливает усиками малюсенькое насекомое, похожее на обыкновенного муравья.

— Ну, и что? — сказал я.

Дядя Родион вынул из шкафа старую толстую книгу и принялся листать её. Отыскал место, где описано всё про муравьёв, и стал читать мне вслух. Я узнал, что, оказывается, существует такой маленький, еле приметный для глаз зловредный червь, который по-научному называется «дикроцелий». Он размножается в гнилых водоёмах, а потом выползает на сушу. Его поедает муравей, и с этой поры он становится разносчиком опасного заболевания. Если животное случайно съест такого муравья вместе с травой, то начинает хворать и через некоторое время погибает. Днём эти муравьи, как и все их сородичи, непрестанно трудятся. А вечером, когда становится посвежее, они замирают на том месте, где их застала прохлада. Не успев приползти в гнездо, они чаще всего на ночь остаются, дожидаясь тепла, на нижней части травы. Утром, едва выглянет солнце и пригреет землю, они оживают и снова принимаются за свои муравьиные дела.

Так дядя Родион разгадал нелёгкую загадку.

— Вся жизнь состоит из множества загадок. Жить — значит познавать тайны. Любознательность и упорство помогают людям в этом, — сказал дядя Родион, похлопывая меня по плечу. — Если в тебе не иссякнет жажда познания, то жизнь у тебя будет очень интересной…

Когда начался учебный год, я рассказал о наше «открытии» учительнице по ботанике. Мы на урок провели несколько опытов с этими муравьями. После этого учительница выступила в поселковом клубе с беседой, чтобы объяснить людям причины несчастных случаев. Сомнения многих суеверных людей развеялись, и они, кажется, поняли своё заблуждение. А те, кому не по душе пришёлся такой оборот дела, всё же были вынуждены прикусить язык.

У нас дома тоже стало спокойнее. А Шамгольжаннан-жинге однажды мне сказала:

— Сынок, что-то давно у нас не гостили Иван со своим отцом. Сходил бы ты, пригласил их…

Третий рассказ Гильфана

Из двенадцати месяцев в году я больше всего любил июнь. Не только потому, что в эту пору всегда держатся погожие тёплые дни, а трава поднимается так, что можно косить. К этому времени и ягода в лесу зреет, наливается соком. И для рыбалки это самые лучшие дни. Но я всякий раз жду не дождусь середины июня ещё и потому, что в эту пору каждый год в Голубовку приезжает моя мама. Она живёт у нас несколько дней, а потом едет проведать своих родственников в Ямаширму.

В тот год я тоже еле дождался июня. Мама приехала и привезла уже подросших Ибрагима и Эмине. Однажды вечером, когда мы сидели в беседке и пили чай из попискивающего самовара, мама неожиданно спросила:

— Кто со мной поедет в Ямаширму?

Нашла о чём спрашивать! Кому из нас неохота прокатиться в деревню, от которой и лес недалеко и река!

— Я!.. Я!.. Я! — закричали мы, вскидывая руки и стараясь заглушить друг дружку.

Халиулла-абзый, посасывая кусочек сахара, отпил из блюдечка чай, усмехнулся и, качая головой, сказал:

— Если волки сыты, то овцы никогда не остаются целёхонькими. Если вы все укатите отдыхать в деревню, то наша лодка сядет на мель. Об этом тоже надо подумать хорошенько. Работы в доме летом не меньше, чем зимой. Коль у Шамгольжаннан-жинге под рукой не окажется ни одного помощника, то у неё и печь топиться не будет, и обед вовремя не сготовится.

— А как же нам быть? — спросил я.

— Чтобы такие дела решались по справедливости, вернее всего бросить жребий, — предложил Халиулла-абзый. — Кому выпадет остаться дома, пусть уж не серчает на свою судьбу…

Мы согласились.

Дядя срезал палку и взялся за её нижний конец. Потом ухватился я, плотно прижав сверху кулак к его руке. Остальные тоже один за другим брались за палку. Потом стали поочерёдно перебирать руками. Кому больше не за что взяться, тому и ехать.

Кричим, спорим, пытаемся перехитрить друг друга — каждому охота выиграть. Но зоркий Халиулла-абзый всё примечает, никому не даёт схитрить. Наконец палка заброшена за поленницу дров. Всё решилось по-честному. Некого винить. И всё равно обидно до слёз. Старшие успокаивают младших: «Сейчас не повезло, в следующем году повезёт».

Сразу начались сборы. В них обычно принимают участие и те, кто уезжает, и те, кто остаётся. Мы ссыпаем на стол сбережённые копейки, и я бегу в лавку, чтобы купить перочинный ножик и свисток.

Я с нетерпением ожидал, когда начнёт садиться солнце. И вот наконец наступил долгожданный вечер. Мама принялась укладывать свой чемодан.

Уже на станции, сажая нас в поезд, Халиулла-абзый сказал мне, что в Ямаширме сейчас гостит Галимджан, наш родственник. Я этой вести очень обрадовался. Даром что Галимджан на целых три года моложе меня, но зато таких рыбаков мне ещё не доводилось нигде встречать. Он как-то угадывает места, где водится крупная рыба.

Моих братьев и Эмине мама разместила на полках, и они вскоре уснули. Я лежал и глядел в окно, где за густой теменью угадывался степной простор. Вспоминал Галимджана. Мы подружились давно: когда я впервые приехал в Ямаширму. Он был полноват и вначале у меня вызвал неприязнь. А потом мне даже стали нравиться его невозмутимое спокойствие и рассудительность. Вскоре я перестал замечать, что он неуклюжий. Главное, он был не из трусливых и совсем не глуп.

И ещё Галимджан был очень любопытный.

Бывало, вскарабкаемся на сложенную недавно скирду душистого сена и, лёжа на спине, разговариваем. Рассказываем друг другу, что когда-то прочитали в книгах, строим планы на будущее. Приятно иной раз помечтать. У меня есть о чём поведать. Я говорю ему о друге моём Иване. Будто взрослый, поучаю, что, если Галимджан хочет достигнуть своей цели, он должен быть настойчивым, терпеливым и сильным. А чтобы стать сильным и не накапливать лишнего жиру, надо каждое утро делать гимнастику. «Я знаю кой-кого из мальчишек, которые после сна не хотят вылезать из постели, — говорю, поглядывая на него украдкой. — Пусть девчонки любят нежиться в постели. Не о них речь. Джигит обязан быть всегда бодрым, выносливым, мужественным. Человек, пожелавший чего-то добиться, не должен знать, что такое лень…»

Обо всём этом я говорил Галимджану, помня, как он однажды, может быть случайно, проговорился мне, что, когда вырастет, станет капитаном дальнего плавания. Он мечтал на огромном белом пароходе бороздить моря и океаны.

В первое время Галимджан слушал меня, снисходительно и недоверчиво улыбаясь. Я привёл ему немало примеров, когда капитанам в трудный момент — во время шторма или в бою — помогали воля, сила и находчивость.

Спустя несколько дней я стал замечать, что Галимджан вскакивает с постели ни свет ни заря. Он выходил в сад и делал гимнастику. Бегал, петляя между деревьями. Подпрыгивал, норовя достать ветки, да те, что повыше. Научился подтягиваться…

Короче говоря, у меня появился напарник, с которым всё утро мы проводили в саду, гоняясь друг за дружкой, лазая по деревьям, дурачась.

В прошлом году мы целых два месяца провели с Галимджаном в Ямаширме. А когда мы с мамой уезжали, Галимджан отвёл меня в сторону и сказал: