Лучшие повести и рассказы о любви в одном томе - Пушкин Александр Сергеевич - Страница 26

- Нет - или погодите - есть.

- Всё некрасивые?

- Прелестные. Но мужчины все влюблены в королеву. Она высока и стройна; у ней маленькая золотая диадема на черных волосах.

Я посмотрел на Зинаиду - и в это мгновение она мне показалась настолько выше всех нас, от ее белого лба, от ее недвижных бровей веяло таким светлым умом и такою властию, что я подумал: "Ты сама эта королева!"

- Все толпятся вокруг нее, - продолжала Зинаида, - все расточают перед ней самые льстивые речи.

- А она любит лесть? - спросил Лушин.

- Какой несносный! все перебивает... Кто ж не любит лести?

- Еще один, последний вопрос, - заметил Малевский. - У королевы есть муж?

- Я об этом и не подумала. Нет, зачем муж?

- Конечно, - подхватил Малевский, - зачем муж?

- Silence![Тише! (фр.)] - воскликнул Майданов, который по-французски говорил плохо.

- Merci, - сказала ему Зинаида. - Итак, ко ролева слушает эти речи, слушает музыку, но не глядит ни на кого из гостей. Шесть окон раскрыты сверху донизу, от потолка до полу; а за ними темное небо с большими звездами да темный сад с большими деревьями. Королева глядит в сад. Там, около деревьев, фонтан; он белеет во мраке - длинный, длинный, как привидение. Королева слышит сквозь говор и музыку тихий плеск воды. Она смотрит и думает: вы все, господа, благородны, умны, богаты, вы окружили меня, вы дорожите каждым моим словом, вы все готовы умереть у моих ног, я владею вами... А там, возле фонтана, возле этой плещущей воды, стоит и ждет меня тот, кого я люблю, кто мною владеет. На нем нет ни богатого платья, ни драгоценных чнмней, никто его не знает, но он ждет меня и уверен, что я приду, - и я приду, и нет такой масти, которая бы остановила меня, когда я захочу пойти к нему, и остаться с ним, и потеряться с ним там, в темноте сада, под шорох деревьев, под плеск фонтана . Зинаида умолкла

- Это выдумка? - хитро спросил Малевский. Зинаида даже не посмотрела на него.

- А что бы мы сделали, господа, - вдруг заговорил Лушин, - если бы мы были в числе гостей и знали про этого счастливца у фонтана?

- Постойте, постойте, - перебила Зинаида, - я сама скажу вам, что бы каждый .из вас сделал. Вы, Беловзоров, вызвали бы ею на дуэль; вы, Майданов, написали бы на него эпиграмму . Впрочем, нет - вы не умеете писать эпиграмм, вы сочинили бы на него длинный ямб, вроде -Барбье, и поместили бы ваше произведение в "Телеграфе". Вы, Нирмацкий, заняли бы у него .. нет, вы бы дали ему взаймы денег за проценты, вы, доктор - Она остановилась. - Вот я про вас не знаю, что бы вы сделали.

- По званию лейб-медика, - отвечал Лушин, - я бы присоветовал королеве не давать балов, когд.а ей не до гостей...

- Может быть, вы были бы правы. А вы, граф...

- А я? - повторил со своей недоброй улыбкой Малевский..

- А вы бы поднесли ему отравленную конфетку.

Лицо Малевского слегка перекосилось и приняло на миг жидовское выражение, но он тотчас же захохотал.

- Что же касается до вас, Вольдемар... - продолжала Зинаида, впрочем, довольно; давайте играть в другую игру.

- Мсьё Вольдемар, в качестве пажа королевы, держал бы ей шлейф, когда бы она побежала в сад, - ядовито заметил Малевский.

Я вспыхнул, но Зинаида проворно положила мне на плечо руку и, приподнявшись, промолвила слегка дрожащим голосом:

- Я никогда не давала вашему сиятельству права быть дерзким и потому прошу вас удалиться - Она указала ему на дверь.

- Помилуйте, княжна, - пробормотал Малевский и весь побледнел.

- Княжна права, - воскликнул Беловзоров и тоже поднялся.

- Я, ей-богу, никак не ожидал, - продолжал Малевский, - в моих словах, кажется, ничего не было такого. . у меня и в мыслях не было оскорбить вас... Простите меня.

Зинаида окинула его холодным взглядом и холодно усмехнулась.

- Пожалуй, останьтесь, - промолвила она с небрежным движением руки. Мы с мсьё Вольдемаром напрасно рассердились. Вам весело жалиться. . на здоровье.

- Простите меня, - еще раз повторил Малевский, а я, вспоминая движение Зинаиды, подумал опять, что настоящая королева не могла бы с большим достоинством указать дерзновенному на дверь.

Игра в фанты продолжалась недолго после этой небольшой сцены; всем немного стало неловко, не столько от самой этой сцены, сколько от другого, не совсем определенного, но тяжелого чувства. Никто о нем не говорил, но всякий сознавал его и в себе и в своем соседе. Майданов прочел нам свои стихи - и Малевский с преувеличенным жаром расхвалил их. "Как ему теперь хочется показаться добрым", - шепнул мне Лушин. Мы скоро разошлись. На Зинаиду внезапно напало раздумье; княгиня выслала сказать, что у ней голова болит; Нирмацкий стал жаловаться на свои рев-матизмы...

Я долго не мог заснуть, меня поразил рассказ Зинаиды.

- Неужели в нем заключался намек? - спрашивал я самого себя, - и на кого, на что она намекала? И если точно есть на что намекнуть... как же решиться? Нет, мет, не может быть, - шептал я, переворачиваясь с одной горячей щеки на другую... Но я вспоминал выражение лица Зинаиды во время ее рассказа, я вспоминал восклицание, вырвавшееся у

Лушина в Нескучном, внезапные перемены в ее обращении со мною - и терялся в догадках. "Кто он?" Эти два слова точно стояли перед моими глазами, начертанные во мраке; точно низкое зловещее облако повисло надо мною - и я чувствовал его давление и ждал, что вот-вот оно разразится. Ко многому я привык в последнее время, на многое насмотрелся у Засекиных; их беспорядочность, сальные огарки, сломанные ножи и вилки, мрачный Вонифатий, обтерханные горничные, манеры самой княгини - вся эта странная жизнь уже не поражала меня более... Но к тому, что мне смутно чудилось теперь в Зинаиде, - я привыкнуть не мог... "Аван-тюрьерка" [авантюристка, искательница приключений (фр aventunere)], - сказала про нее однажды моя мать. Авантюрьерка - она, мой идол, мое божество! Это название жгло меня, я старался уйти от него в подушку, я негодовал - и в то же время, на что бы я не согласился, чего бы я не дал, чтобы только быть тем счастливцем у фонтана!..

Кровь во мне загорелась и расходилась. "Сад... фонтан... - подумал я. - Пойду-ка я в сад". Я проворно оделся и выскользнул из дому. Ночь была темна, деревья чуть шептали; с неба падал тихий холодок, от огорода тянуло запахом укропа. Я обошел все аллеи; легкий звук моих шагов меня и смущал и бодрил; я останавливался, ждал и слушал, как стукало мое сердце - крупно и скоро. Наконец я приблизился к забору и оперся на тонкую жердь. Вдруг - или это мне почудилось? - в нескольких шагах от меня промелькнула женская фигура... Я усиленно устремил взор в темноту - я притаил дыхание. Что это? Шаги ли мне слышатся - или это опять стучит мое сердце? "Кто здесь?" пролепетал я едва внятно. Что это опять? подавленный ли смех?., или шорох в листьях... или вздох над самым ухом? Мне стало страшно... "Кто здесь?" повторил я еще тише.

Воздух заструился на мгновение; по небу сверкнула огненная полоска; звезда покатилась. "Зинаида?" - хотел спросить я, но звук замер у меня на губах. И вдруг все стало глубоко безмолвно кругом, как это часто бывает в средине ночи... Даже кузнечики перестали трещать в деревьях - только окошко где-то звякнуло. Я постоял, постоял и вернулся в свою комнату, к своей простывшей постели. Я чувствовал странное волнение: точно я ходил на свидание - и остался одиноким и прошел мимо чужого счастия.

XVII

На следующий день я видел Зинаиду только мельком: она ездила куда-то с княгинею на извозчике. Зато я видел Лушина, который, впрочем, едва удостоил меня привета, и Малевского. Молодой граф осклабился и дружелюбно заговорил со мною. Из всех посетителей флигелька он один умел втереться к нам в дом и полюбился матушке. Отец его не жаловал и обращался с ним до оскорбительности вежливо.

- Ah, monsieur le page! [А, господин паж! (фр )] - начал Малевский, очень рад вас встретить. Что делает ваша прекрасная королева?