Коллекция профессора Стаха - Самбук Ростислав Феодосьевич - Страница 3

— Я что-то плохо себя чувствую, — сказал он матери. — Тяжёлая работа не для меня.

Мать смерила сына пренебрежительным взглядом, и тот понял, что сейчас, постепенно распаляясь, она начнёт пилить его, и все кончится обычным скандалом. В другой раз он даже подлил бы масла в огонь. Но сегодня не хотел пререкаться. Заискивающе попросил:

— Ты, мама, скажешь, если спросят, конечно… Ну, что я больной и второй день уже лежу… Усекла?

— Тьфу! — плюнула в сердцах мать. — Ты по-человечески можешь разговаривать?

— Ну, того… — Лёха почесал пальцами босой ноги под коленом другой. — Я с одним типом поссорился, и милиция может расспрашивать… Так скажешь, что я болен, вчера никуда не выходил из дому.

Мать всплеснула руками и заплакала.

— И когда же ты ума наберёшься? Снова за старое?.. Мало тебя жизнь учила?

Она сердито высыпала из кастрюли картошку в корыто. Сунула в руки сына мялку.

— Накормишь кабана! — велела.

И Балабан покорно начал толочь картошку.

Но, как только мать вышла со двора, он с отвращением оттолкнул ногой корыто и достал папиросы. Выпустив несколько аккуратных колец дыма, встал и направился к сараю, где под дровами лежал пистолет. Ему так хотелось посмотреть на него, однако заставил себя остановиться. Высыпал картошку кабану, с любопытством наблюдая, как тот жадно жрёт, и вышел в сад.

Встал за развесистой яблоней так, чтобы видеть соседний двор. Дождался, когда на крыльце появилась бабка Соня, подошёл к невысокому забору, разделявшему усадьбы.

— Хороша у вас клубника! — начал он громко: бабка Соня плохо уже слышала и видела, хотя притворялась, что все в порядке, и сердилась, когда кто-нибудь сочувствовал ей.

Бабка не услышала, однако утвердительно закивала головой. Ответила на всякий случай равнодушно:

— Будь здоров, Лёшка. Как жизнь?

— Хороша у вас клубничка, — повторил Балабан громче, чуть не крича. — Я вчера вечером смотрел, как вы поливали грядки, и думал: что вы с таким урожаем будете делать? Мешок денег наторгуете.

Бабке Соне почему-то не понравились подсчёты Балабана, подозрительно стрельнула в него глазами и замахала руками.

— Какие там деньги?! Слезы, а не деньги…

«У-у, ведьма, у тебя по сундукам бы пошмонить — не одну сотню заначила!» — со злобой подумал Балабан, но, сладко улыбнувшись, проговорил:

— Я вчера вечером смотрел, как вы работаете, и думал: «Молодец бабка Соня, нам бы вот так… Никакая болезнь её не берет». А я вот… — закашлялся, — совсем расклеился…

— Погоди! — категорично сказала бабка. — Я тебе, Лёша, малинки дам, — забеспокоилась вдруг. — Как рукой снимет.

— Пил уже, — остановил её Балабан. — Я вчера хотел попросить у вас банки, но вы были заняты на огороде… — Он знал, что бабка Соня каждый вечер поливает клубнику. — И не заметили меня…

Это уже был намёк на её, бабкину, подслеповатость.

— Как не заметила! — обиделась она. — Видела как облупленного, ещё хотела спросить, почему вечер зря тратишь? Молодёжь идёт на танцы, а ты же, бедный, сколько лет жизни не видел!..

Балабан решительно остановил её:

— Да болен же я — говорю вам!

— Вот я сейчас банки принесу… — засуетилась бабка. Она сбегала домой. — Пойдём, поставлю — мать же на работе.

Когда бабка Соня, поставив банки, ушла домой, Лёха плюнул ей вслед и начал завтракать, да не удержался — злодейски огляделся и шмыгнул в сарай, плотно закрыв за собой двери.

Вытащил из-под поленницы чёрный, воронёной стали пистолет, перезарядил, прицелился, поискав мушкой цель, однако стрелять в сарае не стал, с сожалением вздохнул, переложил патрон в обойму, завернул пистолет в чистенькую тряпочку и, спрятав под дрова, пошёл завтракать. Не успел запить яичницу свежим молоком, как увидел в калитке знакомую фигуру участкового инспектора Хохломы.

Этот настырный лейтенант уже надоел Балабану; почувствовал, как заныло под ложечкой, а ладони вспотели.

Лёха нырнул в кровать, натянул одеяло до подбородка. Услышав стук в дверь, не ответил, дождался, пока участковый забарабанит ещё, и потом вяло отозвался:

— Входите…

Встретившись с внимательным и вопросительным взглядом Хохломы, съёжился под одеялом, но глаза не отвёл. Лейтенант, не попросив разрешения, сел на стул.

— Что, Балабан, захворал? — спросил сочувственно, хотя глаза остались серьёзными и даже колючими.

Лёха повернулся на бок, будто невзначай оголив спину, чтобы показать следы от банок.

— Угу… — пробормотал он. — Простудился…

— Летом! — сокрушённо покачал головой участковый. — Как же ты умудрился?

— Пивка холодного глотнул.

— Пивка… потом водки! — в голосе лейтенанта появились поучающие интонации. — Снова за старое, Балабан… Предупреждаю, если не устроишься на работу…

Лёха сел в кровати, умоляюще прижав к груди руки.

— Гражданин начальник, — произнёс вполне искренне, — вот оклемаюсь — и сразу на работу! Мать уже говорила с агрономом на плодорассаднике — там рабочие нужны.

Лейтенант одобрительно кивнул головой.

— Работа хорошая, и коллектив там неплохой.

— А то как же, — согласился Лёха, имея в виду совсем другое. В плодорассаднике бригадиром был его бывший одноклассник, и Балабан надеялся, что тот не станет придираться к его прогулам, да и вообще будет покрывать его. — Да, коллектив там неплохой, — подтвердил он и добавил: — Он поможет мне перевоспитаться.

— О-о! — улыбнулся Хохлома. — Вижу, ты начинаешь осознавать… — Очевидно, он прочитал бы Балабану небольшую лекцию о роли коллектива в воспитании бывших преступников, но вовремя вспомнил о цели своего посещения, запнулся и начал издалека: — Я вот вчера проходил мимо вас, хотел наведаться, но окна уже были тёмными…

— Мать допоздна возилась во дворе, а я лежал…

Видно, участковому надоело ходить вокруг да около.

— Ты никуда вчера не отлучался? — спросил он сурово.

— Да я же болен…

— Я спрашиваю.

— Никуда, гражданин начальник. Вот спросите хотя бы у бабки Сони…

— Спросим у кого надо. Поправляйся и оформляйся.

Лейтенант вышел. Балабан подождал, пока хлопнет дверь на крыльце, вскочил с постели и припал к щели между занавесками. Удовлетворённо усмехнулся: участковый свернул к бабке Соне. Знал старуху: коль уж сказала, что видела Лёху в саду, то не отступится, что бы ни было.

Балабан держал в руках небрежно свёрнутую газету, делая вид, будто читает. Тем временем его глаза внимательно следили за людьми, на минуту-другую садившимися к покрытому чернильными пятнами столу, чтобы заполнить кассовые ордера.

Сберкассу в помещении Главпочтамта Балабан избрал вполне сознательно, забраковав перед этим с полдесятка других. Тут сиди хоть час, и никто не обратит на тебя внимания, потому что в этом же зале помещается и междугородный переговорный пункт. Да и сберкасса перспективная: в самом центре — среди её клиентов должны быть люди денежные.

Надо было только дождаться того, кто возьмёт большую сумму. Хотя бы рублей четыреста или пятьсот, ну, пускай хоть триста, все прочее зависело от многих обстоятельств: куда пойдёт клиент, один или с кем-нибудь, каким транспортом воспользуется…

Балабан заметил, что одна женщина получила семьсот рублей. Он двинулся следом, но её ждало такси, и Балабан проводил её злым взглядом.

…Спиридон Климунда так спешил, что не обратил внимания на парня в полосатом пиджаке, который, подняв голову от газеты, цепким взглядом следил, как он считает десятки. Климунда спрятал деньги и направился к троллейбусной остановке. В тот же троллейбус сел и парень в полосатом пиджаке.

Климунда вышел на площади, и Балабан выпрыгнул вслед за ним. Подумал: сейчас тот зайдёт в магазин и истратит деньги на какое-нибудь барахло. Но эта мысль не смутила его.

Он уже жалел, что увязался за этим молодым человеком со спортивной выправкой. Лучше было бы дождаться какой-нибудь женщины, догнать её в пустом подъезде. Тогда можно было бы отобрать деньги культурно и вежливо, даже поблагодарить…