Самая главная победа (СИ) - "Elle D." - Страница 27

А поняв свой провал, естественно, обозлился.

- Сир Норан! - рявкнул Риверте, заставив Уилла от неожиданности подскочить на месте. - За каким чёртом вы врываетесь в палатку главнокомандующего?! У вас срочные сведения? Лагерь горит? Самозванный наместник Дизраэля лично явился сдаться?

Ещё месяц назад Уилла ошеломил бы и смутил этот поток. Но не теперь. Он сжал и разжал кулаки, ослабляя чудовищное напряжение, сковавшее всё его тело, и спросил:

- Почему вы от меня убежали?

Риверте откинул голову назад, словно уходя от удара. На его лице застыла маска оскорблённого достоинства - маска, вот именно. Уилл чересчур хорошо знал его и все его проклятые маски.

- Убежал? От вас? Не слишком ли много вы на себя берёте, сир Норан? К тому же если уж зашла речь о бегстве - я, право, очень рад, что вы подняли эту тему.

Уилл, слушая его надменный голос вполуха, жадно оглядел палатку. Вроде бы ничего особенного - широкий стол, заваленный картами и планами, несколько сундуков с документами и вещами первой необходимости, бутыль в соломенном чехле на земле, походная кровать...

И ещё одна кровать. Рядом с ней.

Уилл внезапно понял, что Риверте стоит так, что как раз загораживает эту вторую кровать. Не до конца, конечно, не заметить её всё равно было невозможно. У Уилла упало сердце. Иногда они, случалось, спали в одном шатре во время походов, но в этой кампании Риверте предпочитал ночевать один, кровать Уилла стояла в другой палатке, и...

И сейчас она была здесь. Уилл, моргнув, уставился на неоспоримый признак: маленькое чёрное пятнышко на одной из ножек. Оно появилось, когда он однажды тащил сложенную. кровать через лагерь и прошёл слишком близко к костру - от поленьев отскочила искра, оставив на ножке кровати небольшую подпалину. Это была его, Уилла, кровать. И ещё его одежда... сорочка и бриджи, чистые, выглаженные, аккуратно сложенные, лежали в изголовье. Словно дожидаясь его. Или уже перестав дожидаться.

Уилл медленно перевёл взгляд на Риверте. Лицо господина графа представляло собой застывшую маску чёрного бешенства. Уилл лично знал десятки людей, падавших замертво от этого испепеляющего взгляда. Этот взгляд повергал в ужас великих правителей, рушил стены городов и повергал в трепет целые нации.

У Уилла Норана этот взгляд вызвал только одно желание: подойти к Риверте и крепко, очень крепко, ну, очень-очень крепко его обнять.

- Фернан... - начал он, от потрясения совсем забывшись и начисто забыв, до чего Риверте ненавидит собственное имя.

И это стало последней каплей.

- Сир Норан, подите вон, пока я не посадил вас под стражу за дезертирство, - прошипел Риверте, и Уилл понял, что на сей раз он не шутит. Они провели вместе десять лет, Господи, десять прекрасных, удивительных лет, несмотря ни на что. Уилл знал Риверте лучше, чем кто бы то ни было в этом мире - но даже перед ним Риверте не мог, не смел быть настолько открытым и уязвимым, как в этот ужасный миг. Так близко впускать в свою душу он не мог никого на свете. Уилл запоздало понял свой промах. Не надо был бежать за ним, надо было позволить... что? Разломать эту злосчастную кровать и выбросить её через ветровую отдушину в куполе шатра? Пусть бы даже и так. Что угодно, только бы не видеть его таким уязвимым.

Уилл молча ступил назад, не поворачиваясь спиной, вышел и тихо опустил за собой ткань палатки.

Потом сел на голую землю у входа, сбросил наконец со спины свой сундучок, чью тяжесть почти перестал ощущать. И принялся ждать.

Риверте не выходил достаточно долго. Всё это время из палатки не доносилось ни звука. Уилл рассеянно оглядывал лагерь, и едва не пропустил легкий шорох ткани у себя над головой.

- Уильям, вы всё ещё здесь? Войдите, - сказал Риверте абсолютно спокойно. Его срывы бывали ужасны, но он всегда быстро брал себя в руки.

Уилл поднялся и вошёл.

Риверте успел перебрать бумаги на столе и даже привести их в относительный порядок - он часто делал так, когда старался успокоиться. Уилл увидел даже, что он успел начать какое-то письмо - на расчищенном столе лежали перо и бумага, на которой было нацарапано несколько строк. Злосчастная кровать стояла нетронутой. Риверте коротким кивком указал на неё Уиллу.

- Там ваша одежда, которую вы в спешке бросили, когда уходили. Сейчас она, как я вижу, весьма кстати. Приведите себя в порядок, я велю принести вам горячей воды.

И он вышел, как ни в чём не бывало, словно они расстались только вчера и абсолютно всё было в полном порядке.

Следующие несколько дней Риверте избегал Уилла самым виртуозным образом. Он не потребовал удалить из своего шатра его кровать, а Уилл решил не касаться больше этой щекотливой темы. Он чувствовал себя виноватым, представляя, как Риверте просиживал тут один длинными ночами, глуша вино и мрачно глядя на его пустую постель. Картинка была такой яркой, словно Уилл видел её собственными глазами - и теперь он понимал, что нечто подобное было неизбежно. Риверте слишком привык к нему, и что важнее - он привык, что Уилл рядом всегда, когда нужен. Сам он мог забывать о своём покорном любовнике на дни и недели, но стоило свистнуть, и Уилл оказывался у ноги, как самая преданная собака. После их вынужденных разлук они неизменно кидались друг другу в объятия, если, опять-таки, у господина графа было подходящее настроение и не находилось более важных дел. Думая обо всё этом, Уилл ощущал, как вина понемногу уходит, уступая место уже подзабытой обиде и злости. Он вспомнил, почему вернулся - не для того, чтобы снова стать одной из верных собак сира Риверте, о, нет. Уилл помнил Альваро. Помнил то, что происходило между ними - хотя сам до сих пор не понимал толком, что именно это было, - и помнил, что тот сказал ему напоследок. "Когда ты будешь готов, я тебя приму". Пока ещё Уилл не чувствовал, что готов, он не мог оборвать всё так резко... нужна была финальная точка.

Он собирался сразу же поговорить обо всём этом с Риверте, как только вернётся в вальенский лагерь. Но их встреча оказалась настолько странной, что благие намерения разом вылетели у Уилла из головы, а потом Риверте удивительным образом вернул всё в прежнее русло. Он всё так же целыми днями пропадал неизвестно где, и Уилл никогда не мог застать его в одиночестве. Вечерами ситуация не улучшалась - способность обходиться практически без сна всегда активизировалась в Риверте в критических обстоятельствах, одним из которых была очередная военная кампания. Уилл полуночничал в полной решимости его дождаться, но потом сдавался и засыпал, когда постель Риверте ещё не была разобрана на ночь - а когда просыпался поутру, она была уже собрана, словно граф вовсе не ложился или уделил отдыху, как обычно, не более двух часов. Однажды Уилл твёрдо решил не засыпать и непременно его дождаться - но Риверте ухитрился вообще не явиться в ту ночь в свою палатку. А на следующую устроил кутёж для своих офицеров, заставив Уилла напиться вместе со всеми, и Уилл снова уснул, и проспал до зари как убитый - чем Риверте наверняка воспользовался, чтобы отдохнуть самому. Уилла почти что восхищали все эти манёвры, но так не могло продолжаться вечно. Рано или поздно им всё же придётся поговорить, он это знал, и Риверте это знал. И почему Риверте это делает, зачем оттягивает неизбежное, продлевая мучения для них обоих, Уилл понять не мог.

На пятый или шестой день Уиллу наконец повезло. Он лёг вместе с общелагерным отбоем и притворился спящим - это не всегда ему хорошо удавалось, но на сей раз он приложил все усилия, благо ему не требовалось прикидываться долго, достаточно было, чтобы Риверте не просто заглянул в палатку и тут же удрал, а вошёл в неё. И он достиг своего - Риверте, похоже, несколько успокоился за прошедшие дни и расслабился, ошибочно решив, что, раз Уилл снова здесь и уже пятую ночь подряд спит с ним рядом, то всё снова будет, как прежде.

Но сир Риверте серьёзно просчитался на сей раз. Уилл, лёжа спиной ко входу, услышал едва различимый шорох и мягкие шаги. Когда на него упала тень, он резко сел, скинул ноги с кровати и сказал: