История любовных похождений одинокой женщины - Сайкаку Ихара - Страница 24

В тайном приюте любви для отвода глаз имеется лавка, отгороженная от улицы двумя раздвижными рамами и бамбуковой шторой. В ней навалена всякая всячина: железные гарды, дешевые мэнуки, шнуры для хаори, старая бумага для вееров, нэцукэ в виде львов. Весь этот хлам, выставленный только для вида, стоит, самое большее, двести мон, а между тем, смотрите-ка, хозяева носят нелатаное платье и кормят семью в пять-шесть человек. До самого пятого месяца, когда уже совсем тепло, они горой наваливают зимние одеяла на сундук. Даже перед большими годовыми праздниками аккуратно расплачиваются со всеми долгами уже первого или второго числа. Тимаки [145] у них готовят по две-три связки…

В праздник мальчиков танго клеят из бумаги воздушного змея и просят художника-любителя изобразить на нем битву похитителя тысячи мечей Бэнкэя с юным Усивакамару [146]. Художник малюет все наоборот: разбойнику Бэнкэю делает глаза с изящным узким разрезом, а Усивакамару изображает страшилищем.

Но не думайте, что у хозяев ни в чем нет смысла. На удобных двойных полках, всегда под рукой, стоят в ряд чарочки. Все наготове для гостей: кастрюли для согревания вина, сушеные летучие рыбы в глиняных горшках, вареные бобы в чашках с крышками. Никогда не переводится закуска. Для гостя, который не в силах много пить, это большая радость!

— А ну, хозяюшка, нет ли у тебя чего-нибудь новенького? — спрашивают посетители у входа.

— Как же, как же, есть девушка, служившая в столице на улице Каменных оград, есть дочка одного самурая, потом еще знаменитая гетера из квартала Симмати — на любой вкус, — плетет хозяйка небылицы.

Гость и сам это прекрасно понимает, но все же загорается любопытством:

— А сколько лет этой дочке самурая? Она бела лицом? Я знаю, что бесполезно здесь требовать девицу с хорошими манерами. Была бы только собой недурна… Позови ее!

— О, если она вам не понравится, то я готова сейчас же уплатить вам целый рё серебра, — бьется об заклад хозяйка, а сама шепчет скороговоркой своей дочке лет двенадцати: — Пойди попроси госпожу Хану, чтобы она принарядилась и пришла к нам сюда. Если у нее кто-нибудь есть, то скажи, что она мне нужна на минутку помочь кроить платье. Да постой, постой, купи на обратном пути уксуса.

Хозяин с плачущим ребенком на руках уходит к соседу играть в сугороку [147] по маленькой. Хозяйка прибирает комнату в глубине дома, ставит дрянные ширмы, оклеенные старым календарем, стелет полосатый тюфяк, кладет на него два новеньких деревянных изголовья, а если надо устроить гостя получше, то из одного рё серебра она берет себе моммэ пять бу. Неплохо наживается в мгновение ока!

Спустя короткое время с черного хода слышится стук сандалий. Хозяйка, подмигнув гостю, встает и выходит навстречу. Пришедшая женщина торопится переодеться. На ней простое светло-синее платье из бумаги, рукава без разреза, в руках узел. Торопливо развязав его, она достает белое нижнее платье и второе, нарядное: на алом фоне вышиты круги, изображающие колеса парадной повозки. Рукава с широким разрезом. Расшитый золотом пояс с рисунком в виде пионов и виноградных лоз сначала завязывает спереди, как принято у гетер, но, услышав, что она сегодня дочка самурая, торопится перевязать узел сзади, как подобает скромной девушке. Эта наивная хитрость сразу бросается в глаза.

На ней носки «межи в поле» с бумажными шнурками, за пазухой листки ханагами, сложенные пополам, в руках веер с поддельной позолотой и черными косточками. В этом наряде она точно перерождается, такой у нее великолепный вид!

Выйдя к гостям, «дочка самурая» вдруг начинает лепетать на манер благородной девицы. Усаживаясь, раскидывает подол веером вокруг ног, как где-то ей довелось подсмотреть, но в то же время всячески старается показать свой нижний пояс из белого шелка. От вина она отстраняется с таким видом, будто никогда его в рот не брала. На любовном ложе ведет себя скромно и покорно подчиняется прихоти мужчины, памятуя, что она «дочка самурая». Но вдруг ни с того ни с сего ляпнет:

— А кожу для доспехов [148] с цветками вишни мы послали перекрашивать заново в столицу…

Услышишь такое — от смеха бока заболят, сразу видно, что о воинских доспехах у нее никакого понятия, но ведь нельзя же совсем промолчать, и гость спрашивает:

— Как тебя нарекли?

— Я секты Дзёдо, — смотрит она недоуменно.

У этой девушки рукава с разрезом, как у совсем молоденькой, хотя лет ей уж двадцать пять. Вот все, что о ней известно, и все же становится от души ее жаль.

Она деликатно не торопит гостя покончить с выпивкой, может быть потому, что берет целых четыре моммэ. Девушка подешевле, которой платят вполовину меньше, одевается соответственно своему положению. Поверх полосатого платья из беленого холста она свободно повязывает пояс цвета светлого яичного желтка.

Не успеет такая девица выйти к гостям, как принимает страдальческий вид:

— Ах, я сегодня прямо взопрела от жары! Но только собралась принять ванну и развела огонь под котлом, как тут за мной и пришли. Извините, так вся в поту и лезу в гостиную…

И тут же начинает вытирать себе плечи… Настроение у гостей вконец испорчено!

Из своих двух моммэ девушки должны восемь бу отдать хозяевам дома. А те, которые получают сто мон за одну встречу, платят четыре бу.

Самые дешевые, те, которые берут чистоганом восемь бу, очень плохо одеты. Они стараются скрыть от гостей, что на них косимаки в заплатах.

Разговор у них без всяких тонкостей:

— Опротивел мне дрянной холст из Нары! Гостей нет, живот подвело…

Поглядят на ступки, в которых готовят мисо.

— Вы не ешьте этого лука, он вреден для желудка. А-а, да никак белые дыньки, первые в этом году! Наверно, за них берут еще по пяти мон за штуку, — надоедают они своей дурацкой болтовней.

Когда такая женщина принимает гостя, то хнычет без всякого повода и встает, не дождавшись, пока мужчина завяжет пояс. «До свидания! Встретимся еще, если на роду написано», — прощается она и торопится получить деньги. Ей, видите ли, домой пора.

Служанки постоялого двора — подруги на одну ночь

Дорога — скучное дело, но зато можно остановиться по пути и купить любовь случайной подруги на одну ночь. Эта встреча — мимолетней сновидения, но радостно стряхнуть с себя дневную усталость и позабыть тоску о своей милой родине и о той, которая там осталась.

Я испытала все превратности судьбы продажной женщины и, покинутая всеми богами и буддами, пала так низко, что стала служанкой на постоялом дворе в Фуруити, провинции Исэ, где дует божественный ветер. Иначе это селение зовут «Дзидзо [149] на полдороге», потому что оно расположено как раз на полпути между двумя знаменитыми храмами. Я тайно стала принимать гостей из всей окрестности, меня звали попросту девкой. Рядилась я в обноски с плеч тайфу из квартала Симабары.

В тех местах сложили песенку:

Кто бы ни пел ее, она всегда звучит так насмешливо!

Для увеселения там весной устраиваются спектакли. Местные лицедеи переняли кое-что у столичных актеров. Получается вовсе неплохо. Они участвуют и на пирах, забавляя гостей.

Я тоже обновила свое прежнее искусство, восхищая изящными манерами неискушенных провинциалов, и всячески им угождала, но увы! Если смотреть сбоку, то на лице моем становились видны морщины, а в нашем мире больше всего ценят юность. После выпивки меня приглашали редко, и жить мне становилось все труднее.