Противостояние. Книга первая (СИ) - "Сан Тери" - Страница 32

Не могу сказать, что меня не уязвила эта новость.

Я был вторым учеником Канто, и по всему выходило, что последним. Существовали недомолвки и негласное мнение, что ученика мастера Канто погубила Иллария.

Он не желал повторения трагедии, но не устоял перед искушением воспитать отпрыска Сильвермэйна. История сбывалась, словно проклятие тяготело над ним, искупление за жизни, что он отобрал в своё время. Судя по всему, не таким уж тяжким бременем оказалось прошлое, раз Айгура озаботился тем, чтобы Наргис нашёл в храме своё предназначение.

Наргис был взрослым, но, по мнению Канто и Гавейна, прыткий хмет получил неплохую подготовку. Его навыками бойца грех пренебрегать, стоило посмотреть: может, со временем из него получится толк со временем.

Это известие не вызвало во мне эмоций, которые непременно пробудило бы к жизни ранее, но словно отдалило от учителя, умалив и перечеркнув ранее проявленную заботу, которую - в свете новых событий - я оказался неспособен оценить. Человек - жалкое существо, ревность, зависть и корысть терзают его, мешая мыслить здраво. Вот и я в своих израненных чувствах уподобился такому человеку, с грустью принимая факт, что "Айгура так скоро нашёл мне замену".

Но я жил в храме, воспитывался среди убийц, был насквозь пропитан духом этого места, мне не пришлось лелеять разочарование. Сентиментальность чужда природе призраков, а время – безжалостный бог - не стояло на месте. Всё случившееся виделось закономерным следствием событий. Ничего иного я не мог ожидать, но всё же: понимание того, что учитель отказался от меня столь быстро, лишив шанса доказать свою состоятельность, царапнуло изнутри. Царапнуло и успокоилось, окружив холодным безразличием. Не знаю, из какой глубины потерь и лишений возник и образовался этот прочный панцирь, но он оказался идеальным средством защиты. Средством, позволяющим отключать эмоции, оставлять только мысли. Пришедшее из глубины. Принятие ситуации, а может быть - очередной самообман.

Ничто в этом мире мне не принадлежит, потому что всё, что бы я ни пожелал сделать своим, может оказаться утраченным в один момент. Никаких связей между людьми нет и не может быть. Любовь - иллюзия, любые чувства - ложь и обман, тщетная надежда слабых стать более сильными, защищая то, что им дорого. Мне абсолютно нечего было защищать, а если бы и существовало хоть что-то драгоценное, именно оно сделало бы меня уязвимым. Я видел перед глазами примеры и не желал их повторения.

Убийца одинок, такова его природа, обусловленная необходимостью. Рассчитывать предстояло исключительно на себя и собственные навыки.

Может, это и к лучшему. Мне хотелось побыть одному, наедине с собой, без "жалельщиков", мешающих действовать и привести задуманное в исполнение.

Занятия, на которые отправлялся хмет, помогли избавиться от его навязчивого присутствия. Он уходил, и, стоило двери захлопнуться, я отбрасывал одеяла, с головой ныряя в новую жизнь. Ареной для тренировок стала кровать, деревянные спинки превратились в столбы для отработки ударов. Предстояло начинать с нуля, учиться заново, сражаясь с собственным телом - вопреки всему. Но именно такое "вопреки" заставляет горы сходить с места.

Воля человека - река, текущая вспять. Я пытался совершить невозможное. Прорыть свежее русло, разобрать сдерживающую воду плотину. Мне предстояло привыкнуть и приспособиться к тому, чем я стал, научиться действовать без скидки на инвалидность, но с учётом новых возможностей тела.

В случае успеха я возьму в руки оружие, в случае поражения... Я не верил в поражение. Для меня существовало только одно поражение - собственная смерть.

Но что такое смерть в понимании воина? Я уже был мёртв, а близкие люди, проявляя заботу, пытались запретить делать то единственное, что могло меня оживить. К счастью, всё чаще и чаще я оставался один. А оставшись - принимался действовать. Я приходил в себя и не нуждался больше в неусыпной денной и нощной заботе. То же, в чём я нуждался, никто из моих невольных опекунов мне дать не мог.

На тот момент, по скудости своей, мне не открылось понимание, что иногда друзей не выбирают - они сами стремительно входят в нашу жизнь росчерками поступков, добровольных обязательств, которые принимают на себя ради нас. Иногда из чувства долга и ответственности, но чаще потому, что мы им просто дороги. Стоит ли дорожить этим - каждый человек решает для себя. Говорят, свет истины незрим. Мы проклинаем богов за то, что они соглашаются с нашим выбором, но делаем этот выбор сами.

Как и предвидел учитель, дела мои пошли на поправку. Через некоторое время стало понятно, что я останусь жив. Более того, я выздоравливал - если мерить обычными человеческими мерками. Но если мерить мерками ведьмаче... Моя способность к регенерации ослабла, а возможно, просто исчезла. За несколько недель на больничной койке я практически не продвинулся на пути восстановления. Это понимали все, кроме меня. Очевидная моя бесполезность стала для Канто поводом заняться обучением Наргиса.

Чему он его учил, какой опыт передавал - мне не было ведомо, но, похоже, что-то откладывалось в хметской голове. Наргис сделался тих и задумчив, не пытаясь больше радостно фальшивить в моём присутствии. Отмалчивался, выполнял свою работу, стремясь скорее уйти, иногда не ночевал дома. Странное поведение хмета угнетало, вызывало страх и тревожные предчувствия.

Когда Наргис смотрел на меня... Лучше бы не смотрел. Я ненавидел жалость, она унижала, но по-другому не мог истолковать чужой взгляд. Наргис глядел тоскливым взором побитой собаки, которой не всё равно, что думает о ней хозяин. Псина совершила предательство и ощущала себя виноватой. Но потом глаза его светлели, мрачная задумчивость сменялась решительностью и твёрдостью намерений - словно он принял некое решение и собирался его осуществить. Затем решимость снова уходила, сменяясь острой безнадёгой. Я забеспокоился, начиная подумывать: а не одержим ли мой хмет идеей взять Илларию приступом?

Следовало поговорить о нём с Канто. Айгура умный человек, не полезет в воду, не зная дна, следовало объяснить это и Наргису. Но теперь, спустя несколько недель, Айгура редко наведывался в мою хижину. С уходом за телом, с тренировками и массажем справлялся Наргис. А потом его заменил один из слуг.

Обо мне забыли, выбросив как сломанную вещь. Я принял этот факт совершенно спокойно.

И тем сильнее удивило меня ночное присутствие мастера Канто. Сколько дней прошло с того момента, как он навещал меня вот так, невозбранно? Что побудило великого учителя снизойти до скромной обители никчёмного ученика?

Сказалось отсутствие магистра? Вряд ли. Старик и раньше покидал храм по делам, отлучаясь на месяцы. Официально за старшую оставалась госпожа Эвей. Неофициально распоряжался Канто и несколько советников, управляясь с делами, поддерживая жизнь и распорядок на должном уровне. О том, кто входил в совет, многие в храме не догадывались. Информация была строго засекречена. Такие правила диктовали условия жизни.

Например, только в двенадцать лет, вступив в круг посвящения, я узнал, что старик садовник, мирно подстригающий кусты в храме и метущий дорожки возле статуй, безобидный дед, которого мы не раз дразнили, забрасывая камнями - один из тех, кто допущен в этот самый совет. Более того, ему достаточно пальцем щёлкнуть, чтобы наши дурные головы разом расстались с телами. Но он никогда не использовал свою власть, только посмеивался и вздыхал, жалуясь на нравы нынешней молодёжи, которая совсем от рук отбилась. А я-то удивлялся, почему наставница с нас восемь шкур спускала без видимой причины. Причины существовали всегда. В храме Лунных стены имеют глаза и уши. Никогда не стоило об этом забывать.