Противостояние. Книга первая (СИ) - "Сан Тери" - Страница 33

Наставник присел на край кровати, а я притворился глубоко спящим, гадая о цели его прихода и не находя причин. Неужели Канто выбила из колеи очередная моя попытка встать? А чего он ждал? Что я смирюсь со своим жалким положением? Смешно. Айгура никогда бы не сделал меня своим учеником, будь это так, да и я никогда бы не смог быть учеником Канто с подобным отношением к жизни – не выдержал бы тренировок.

Попытка, кстати, закончилась удачно. Я имел законный повод для гордости - не меньший, чем когда совершал былые первые успехи. Ноги по-прежнему плохо слушались, отказываясь подчиняться командам, но существовали специальные техники, позволяющие управлять телом. Сначала я научился садиться, а затем и вставать, самостоятельно держась за столбик кровати. Было бы наивно полагать, что Канто не знает, но раз не вмешался - значит, согласился с моим выбором.

Он плотно работал с Наргисом. Он мог тренировать весь мир. Мне больше не было до этого дела, а ему не было дела до меня. Словно выпав из поля зрения друг друга, мы разом утратили интерес... Но я знал: если смогу доказать ему, что он ошибается, всё вернётся на круги своя. Я должен был ему доказать. Единственным верным другом и помощником оставался меч, висевший на стене в ножнах. Люди, ухаживающие за калекой, не подумали убрать арсенал. Оружие служило стимулом. Меч помог мне встать, он стал моим выбором.

Я пытался добраться до клинка. Ради возможности почувствовать в пальцах тяжесть рукояти прилагал усилия день за днём, движимый верой: случится чудо. Тело вспомнит само, а клинок вернёт ему силу. Не успеет разгуляться весна, как я смогу ходить - до того, как растает снег, укрывший горы в этом году удивительно рано.

До оружия я добрался, придерживаясь ладонями за стену, используя руки в качестве опоры для ног. Последние не желали двигаться, и мне приходилось нагибаться, браться за одну, переставлять, браться за другую... Простое упражнение отняло практически все силы, но я понял, что оно эффективно, и решил, что буду практиковаться каждый день. Когда я дополз до клинка - уже не дышал, а жадно хватал воздух, с агонией выброшенного на берег пескаря. По телу стекал пот, руки дрожали от напряжения, приходилось останавливаться и отдыхать. А достигнув вожделенной цели, я столкнулся с новой преградой. Оказалось, что вытащить меч одной рукой стало непосильной задачей. Отпустить опору я не мог, ибо утрачивал равновесие. С клинком удалось справиться, однако это слабое усилие опрокинуло меня на пол. В этом-то положении - в обнимку с ножнами и мечом - меня и застал мастер Канто.

Хорошее настроение как ветром сдуло. Но у меня хватило сил пошутить, а Айгура не был бы моим учителем, если бы не ответил на шутку. Минут пять мы честно ехидничали в адрес друг друга из положения стоя и лёжа.

Мастер совершенно не собирался меня поднимать, заявив, что раз я добрался до места назначения, значит, и обратно вернуться в состоянии. Встать я не мог. Унизительно было перед ним ползти, и сама мысль о том, что придётся извиваться на брюхе мимо его ног, - а с него, может, и сапогом наступить станется - решительности не прибавляла.

На улице было холодно. Медленно выстуживался пол. Дверь наставник оставил открытой, позволяя снежному ветру беспрепятственно задувать внутрь. Из одежды на мне были только штаны. Пришлось шевелить задницей. Айгура Канто всю жизнь был бесчувственной скотиной, и в очередной раз это доказал, преспокойно усевшись в кресле, и даже бровью не повёл в моём направлении, чтобы помочь.

"А был таким душкой все эти дни. Вот куда, спрашивается, делась человеческая забота?"

"Правильно, разбилась о человеческий кретинизм".

Чтобы прочитать ответ во взгляде учителя, не нужно было быть физиономистом. Наставник прекрасно оценивал ситуацию, но, видимо, для понимания мне требовался урок. Не знаю, извлёк ли я из него пользу - скорее, мрачное раздражение - однако упрямство пересилило гордость. Обычно мне не приходилось сожалеть об отсутствии Наргиса, но сейчас мне его впервые остро не хватало. Хмет не позволил бы мне ползти по полу, и плевать ему было бы на тысячу мастеров Канто. Вероятнее всего, он бы заохал и перенёс меня на кровать, бросая на учителя строгие осуждающие взоры. Умел он иногда посмотреть так, что даже мне совестно становилось. Правда, у Канто совесть отсутствовала по умолчанию. Надеяться было не на что.

Мастер молчал, пока я - красный, пыхтя от усилий, но не позволяя себе выпустить из рук клинок - саженками продвигался к новой цели. Затылком я ощущал острый немигающий взгляд. В конце концов Айгуре это надоело. До кровати оставалось меньше метра, когда чужая сила подхватила меня под мышки и забросила на кровать - рывком, но осторожно, оберегая спину. В результате этого эксперимента могу уверенно заявить: ничто человеческое Канто не чуждо. По крайней мере, временами - мне искренне хотелось на это надеяться.

Он воздержался от реплик. Чувствовалось, что мастер взбешён. Устраивая меня обратно, Айгура принялся безжалостно бороться за клинок, пожелав вырвать его из моих рук. Я не отдавал, хотя понимал, как смешны и тщетны в таком состоянии мои потуги. Несколько секунд мы боролись: он тянул к себе, я - назад... Я победил. Что-то изменилось в глазах учителя, и я сам не поверил в то, что почувствовал. Рука его дрогнула, отступила, оставив мне право, словно глупому цыплёнку с червячком в клюве, бахвалиться тем, как он одолел задиру-петуха.

Канто не мигая смотрел чёрными птичьими глазами. Я угрюмым волком пялился в ответ, готовый зарезать, если попытается тронуть клинок снова. Может, руки мои и слабы, но - пусть попробует, проверит. Неожиданно зрачки Айгуры увеличились в размере. Ночь дрогнула, покрываясь пеленой дождя. Мастер резко отвернулся, обозревая потолок, окно напротив - словно увидел там нечто более занимательное. А затем, постояв спиной ко мне, стремительно вышел, так ничего и не сказав, но выразив очень многое.

Жалость и сочувствие чужды убийце. Они способны сломить волю. Эмоции разрушают равновесие.

Этой ночью Айгура Канто пришёл вовсе не затем, чтобы жалеть.

Он заговорил со мной, заговорил о прошлом, о множестве вещей. О Белой госпоже, что была его первой женой, о моей сестре Роксолане, увидев которую он потерял покой. О том, как подставил Белую госпожу и бросил, оставив умирать со смертельной раной, которую нанёс собственной рукой за то, что она желала остановить его и убить соперницу.

Рассказывал о любви к Роксолане, о том, что, желая добиться ответной страсти, довёл её до безумия. О том, как лучшие мечники храма сошлись в поединке, готовые сражаться за потерявшую рассудок женщину – женщину, чья красота становилась гибелью для любого, кто соприкасался с ней. Решив положить этому конец, он ослепил Роксолану и изуродовал кислотой. Но и тогда Тиер Тан не отказался от неё. Айгура находился в бегах, скрывался от храма, однако никогда не забывал о своей ненависти, живя ради возможности отомстить. Он рассказал о том, как разыскал их, но, побоявшись схлестнуться напрямую, сдал инквизиторам. Тиер Тана не было в тот момент рядом, его беременную жену увезли в Илларию.

...Началась первая волна. Церковь была ослаблена, только поэтому Тиер Тану удалось невозможное. В одиночку он взял приступом Илларию, желая вызволить жену или забрать её труп. Неизвестно, удалось ли ему это. Тиер Тан исчез. Никто и никогда больше не слышал о нём. Скорее всего, безумец погиб, пытаясь сотворить невозможное. Канто некуда было идти, и он вернулся в храм. В другое время его бы казнили, но пришли отчаянные времена, клану требовалась любая помощь, а он был лучшим бойцом. Магистр Гавейн принял Канто и запретил мстить.