Восемь знамен - Савадж Алан - Страница 34

Глава 6 ЛОГОВО ПОРОКА

Подгоняемая попутным восточным ветром «Королева Янцзы», большая, тяжело груженная джонка вошла в реку, в честь которой получила свое имя. Свежий ветер нес ее вверх против течения и помог подняться по Янцзы выше города Циньцзян. Затем ветер унялся, но дом после долгого путешествия оказался уже так близко, что стоило потрудиться «через не могу», и Мартин Баррингтон приказал своим людям спустить весла на воду. Китайские моряки с готовностью выполнили приказ: как-никак Нанкин был и их домом. Мартин знал, что столь же охотно они подчинились бы и в открытом океане, потому что плавать на судах Дома Баррингтонов считалось привилегией и великой честью.

Под грохот барабанов и трескотню шумих огромная джонка медленно приближалась к якорной стоянке у городской стены Нанкина. На подходе к причалу Мартин встал на корме у борта — высокий, сильный, вылитый Баррингтон, вот только суровое выражение лица несколько смягчалось округлостью черт, унаследованных от матери-голландки. Его костюм не отличался от обычного наряда богатых китайских купцов: просторная куртка и мешковатые штаны, ботинки из мягчайшей лайки, плоская широкополая шляпа — спасение от летнего зноя. В Сингапуре, процветающей британской колонии, откуда он держал путь, Мартин носил синий плащ-макинтош и кепи, напоминая себе и остальным о своем происхождении. Это, впрочем, не мешало англичанам считать его изменником.

Несмотря ни на что ему нравились поездки в Сингапур. Они давали возможность увидеться с сестрой Саскией, которая не обращала внимания на клеймо дочери ренегата и жила душа в душу со своим мужем, армейским офицером. Кроме того, эти поездки позволяли Мартину держать руку на пульсе европейской торговли, благодаря которой и процветал, собственно, Дом Баррингтонов. Враждебность окружающих он относил не к своему прошлому, а скорее к настоящему: ни один европейский корабль не допускался севернее Жемчужной реки, и все товары Дома Баррингтонов перевозились в китайских джонках. Английские капитаны торговых судов и их владельцы, естественно, ревновали, они спали и видели, как бы открыть для себя протяженное китайское побережье и еще более протяженную реку — Янцзы.

Однако эти мечты так и оставались мечтами, поскольку затрагивали интересы Дома; как бы ни менялась политика Англии и Индии, Баррингтоны не намерены были терпеть конкуренцию, и об их решимости в Сингапуре хорошо знали.

«Королева Янцзы» скользила к своим стояночным буям, возле них уже поджидал сампан, команда которого готовилась завести на джонку причальные концы. Сюда же подтягивались другие сампаны для разгрузки джонки. С первого из них на ее борт перебрался Адриан Баррингтон.

Братья обменялись рукопожатием. Тридцатилетний Мартин был на два года младше, но крупнее и выше старшего брата. Они очень походили друг на друга, однако Адриана отличала сдержанность, почти суровость. Никто никогда не ставил под сомнение его справедливость и честность, но тем не менее он смолоду пользовался репутацией тяжелого человека и несговорчивого покупателя. Мартин выглядел более открытым и добродушным. Возможно, это объяснялось тем, что он не нес никаких административных обязанностей в Доме, хотя его и нагружали сверх всякой меры каждодневными делами.

— Ну как? — спросил Адриан.

— Товаров под завязку, — ответил Мартин. — А у вас?

— Он еще жив, если ты это имеешь в виду.

— А Джейн? А дети?

— О, они прекрасно себя чувствуют. Ты же знаешь, что нас, Баррингтонов, благословила сама фортуна.

С началом разгрузки братья отправились на берег и вошли в город через ворота в высящейся прямо над водой стене. Нанкин был самым знаменитым городом Китая, на протяжении столетий он служил императорской столицей, занимая удобное положение в центре страны на крупнейшем водном пути. После вторжения маньчжуры приказали переместить столицу в Пекин, и тот превзошел предшественника размерами и значимостью, однако нанкинцы рассматривали эту узурпацию не иначе как временную.

Улицы кишели людьми — возможно, самыми счастливыми в Китае. Многие еще помнили кошмар более чем четвертьвековой давности, когда вся торговля остановилась из-за пиратов во главе с Чжэн И, а затем его женой Чжэн И Сао. Не забыли они и о том, что нынешний глава местного купечества Роберт Баррингтон плавал тогда капитаном на корабле «Леди-Дракон». Однако они помнили также, что Роберт Баррингтон, занимающий ныне достойное положение в маньчжурской иерархии, в те времена встал на защиту народа хань, и эта борьба позволила ему добиться процветания, поскольку он не уронил себя в их глазах, как и сама легендарная Чжэн И Сао… Получив пост адмирала маньчжурской империи, Сао больше не ступала на палубу корабля, со своим приемным сыном и любовником Чжэн Бао она не покидала роскошных поместий, пожалованных ей правительством.

Для практичных китайцев самым важным являлось то обстоятельство, что мир и благополучие все-таки удалось восстановить, невзирая даже на свойственные Сыну Небес причуды. Они до сих пор, наверное, испытывали чувство облегчения по поводу столь ранней смерти императора Цзяцина: в 1820 году по христианскому летосчислению его сразил удар молнии. Удивительно символично — ведь вся его жизнь представляла собой длинную цепь бедствий, величайшей из которых стал триумф пиратов. Присущая ему непредсказуемость была продемонстрирована всему миру, когда в 1816 году вторая британская торговая миссия во главе с графом Амхерстом покинула Китай, так и не встретившись с императором, поскольку неуклонно отстаивающий свои привилегии Цзяцин потребовал, чтобы все члены посольства, включая графа, девять раз коснулись лбом земли на предполагаемой аудиенции.

Фиаско этой миссии позволило Баррингтонам вдохнуть с облегчением: кто знает, какие привилегии получила бы Англия, будь Амхерст допущен к аудиенции, и какими нежелательными последствиями все это обернулось бы для Дома. И все-таки у них, как и всех остальных, камень упал с души, когда император Цзяцин на Небесной колеснице отправился к праотцам, представ перед ними под именем Жэньцэун хуанди. Бразды правления империей перешли к старшему сыну — довольно редкий случай в китайской истории; покойный император, несмотря на свое имя (Цзяцин означает «Высокое счастье»), оставил лишь пять сыновей, не в пример бессмертному отцу, который произвел на свет пятнадцать возможных наследников Трона Небес.

Новый император Миньнин, который взял себе имя Даогуан, означающее «Сияние Истинного Принципа», сразу проявил себя личностью более сильной, нежели отец. За прошедший десяток с лишним лет Китай вновь открыл для себя, что значит находиться под правлением молодого и энергичного монарха, а не под пятой какого-нибудь сластолюбца или продажного премьер-министра. Император Даогуан не нарушил ни одного данного отцом обещания; привилегии Дома Баррингтонов даже расширились, они получили разрешение торговать по всей реке и более того — направлять свои сампаны на север по Великому каналу до самого Пекина. Баррингтоны соответствовали единственному критерию, который интересовал нового императора: они зарабатывали много денег, а значит, платили большие налоги и приносили пользу маньчжурской власти. Этот путь вел всех к процветанию и счастью.

Их склады на речном берегу неуклонно разрастались, так же как и дом, который Роберт Баррингтон облюбовал некогда для себя с Миной и своей семьи. Теперь он превратился в настоящий дворец с мраморными полами и обшитым лакированными панелями фасадом, окруженный великолепным садом, в котором птичье пение соперничало своим сладкозвучием с журчанием струящейся воды и шелестом высоких ив, свесивших ветви над крохотными прудами и протоками, над живописными горбатыми мостиками.

Навстречу Мартину на открытую веранду высыпало все семейство. Дети Адриана, пятилетний Джеймс и трехлетняя Джоанна, с разбега бросились в объятья дяди. Волосы у них были соломенного цвета, с чуть заметным рыжеватым отливом. За детьми степенно следовала Джейн. Завитки каштановых волос обрамляли ее белоснежное лицо. «И тело наверняка такое же белое», — подумал Мартин; эта мысль уже не в первый раз приходила ему в голову. Почти по-баррингтоновски четкие черты лица дышали решимостью бросить вызов окружающему миру; Мартин никак не мог понять, отражали они присущие от природы свойства или же этот характер закалился под давлением необычных обстоятельств ее жизни.