Суворовец Соболев, встать в строй! - Маляренко Феликс Васильевич - Страница 16

— Если б я знал, что надо шпагат делать, я б костюм захватил. Ну ладно, для вас, сченки! – Он повернулся спиной к зрителям, опёрся на дужку кровати и принялся размахивать ногами, потом, вытягивая одну ногу, приседать на другой, наконец, сложив руки на груди, перекатил мышцы, набрал полную грудь воздуха и тут же раскрылся в шпагате на малиновом паркете.

— У даёшь, у молодяга… — потянулся одобрительный гул.

— Могу и ноги за голову, — похвастался Воробей и тут же, оказавшись в таком лягушачьем положении, самодовольно оскалился тупой улыбкой.

Санька прыснул, но Витька серьёзно похвалил:

— Молодяга. Вообще без костей. Ну просто резиновый.

— Гуттаперчевый мальчик, — вспомнил Серёга Яковлев название книги.

— А в тумбочку, наверно, не залезешь? – вдруг озабоченно спросил Витька.

— Нет, в тумбочку ему, наверно, не залезть, — качнул головой Санька.

— В тумбочку? Да я сейчас… да в тумбочку — раз плюнуть, — говорил Воробей и, торопясь, выбрасывал на пол полотенца, сапожные и одежные щётки, кожаные тапочки, асидол, трафаретки и щёточки для чистки пуговиц. – В тумбочку, да я не только в тумбочку, да я... – попробовал сунуться Колька, но у него ничего не вышло. Тогда он вытащил и швырнул второпях верхний ящик с мыльницей, зубной пастой и зубными щётками на кровать.

— Ну глянь, глянь! Говорил – не залезть! Все пять пиявок тебе на кочан!

Но даже обещанных пять пиявок, одной из которых хватило охладить пыл Карпычу, ещё больше раззадорили Витьку.

— Ты сначала лезь, а потом будешь долги отдавать.

Воробей попробовал втиснуться в пространство тумбочки, но не тут-то было. Тумбочка сопротивлялась своими фанерными боками, не пуская в своё чрево богатое тело Воробья.

— Слабо, слабо, — комментировал Витька.

— Слабо? Да я те пять пиявок отломлю, только не жалиться потом. На спор, счас, смотри… — Он задумался, сбросил кальсоны, смело, как в баню, шагнул к тумбочке, тряхнул плечами, поднырнул и втиснулся в фанерное пространство. Усевшись, он повернул голову и победно оскалился в улыбке.

И хотя толпа довольно-таки откровенно хвалила Кольку, Витька заволновался. Это было видно по краске, выплеснувшейся на его щёки и уши.

— Ну, молодяга, ну даёшь! Ну, резина, ну, гуттаперча…

Воробью нравилось такое положение и он, видно, не собирался вылезать. Он улыбался, радуясь своей новой квартире.

Когда Воробей освободился от тумбочки, Витька его похвалил:

— Тебе бы в цирке выступать, ноги поджимать и в ящик запираться, а фокусник бы пустоту шпагами изрезал на радость слабонервным. Вот бы деньги зашибал, не хуже, чем на севере.

Воробей радовался похвале, но Витька тут же поддел его:

— А вот между окон тебе точно не втиснуться! Слабо!

— Между окон? Да ещё на пять пиявок и на десять пирожков с ливером в буфете, давай, спорим? – протянул мощную руку Воробей.

— Чего спорить, чего спорить-то! Я тебе и так ещё две бутылки кефира куплю. Всё равно не залезешь.

— Ну смотри! – Колька решительно шагнул к окну, дёрнул шпингалеты и распахнул кряхтящую рваной бумагой раму. Придвинувшись спиной к задней раме, глубоко втянул живот, раскинул руки и, почти не шевеля глазами, приказал: — Закрывай!

Витька задвинул раму, защёлкнул шпингалет и отошёл.

Голый Воробей застыл в межоконном пространстве. И тут Витька, уже не сдерживая себя, захохотал, схватившись за живот, трясясь и булькая. Вслед за ним захохотала вся толпа. Голый Воробей, зажатый между рам, с повёрнутой головой и раскинутыми руками походил на ощипанную курицу…

В спальню неожиданно долетела команда:

— Смирно! Дежурный, на выход!

Из коридора донёсся голос командира роты:

— Товарищ генер-р-рал! Седьмая р-р-р-рота занимается по распорядку. Командир-р-р р-р-р-роты майор-р-р Сор-р-рокин.

«Р.», произносимое командиром роты, когда он волновался, дребезжало милицейским свистком.

Ребята сжались. Витька замахал руками, показывая на тумбочку.

— Давайте убирайте скорее.

Суворовцы лихорадочно бросились засовывать всё в тумбочку, выравнивать кровати, забыв впопыхах о Воробье, который беззвучно кричал что-то за оконными стёклами и мощными дубовыми рамами дореволюционных казарменных построек.

Едва успели захлопнуть тумбочку, как в спальне второго взвода оказалось столько генералов и полковников, что Санька моментально выпрямился, прижав руки к лампасам, и сосредоточил всё внимание на невысоком генерале с тремя вышитыми звёздами на погонах. Генерал шёл впереди.

— Это что за наглядное пособие? – строго спросил он, качнув головой в сторону окна, где уже беспомощно, в полуобморочном состоянии висел Воробей.

И тут Санька увидел округлившиеся от изумления глаза начальника училища и неестественно порозовевшее лицо командира роты.

— Что это за живой Иисус Христос? Кто его распял? – и, окинув взглядом сбившуюся в толпу малышню и могучее, но посиневшее от страха тело Воробья, вдруг спросил: — А почему голый?

— Воздушную ванну принимает, — раздался чей-то догадливый голос из свиты командующего.

— Убрать его, — вдруг прогремел свинцовый бас начальника училища. – Я с ним разберусь, товарищ генерал-полковник.

— Хорошо, — согласился командующий округом.

Майор Сорокин подскочил к окну, дёрнул щеколду, распахнул окно и едва успел поймать Воробья в полуобморочном, посиневшем состоянии. Кольку уложили на кровать, подбежавшие подполковники и полковники кинулись растирать его. От такой чести он, наконец-то, открыл глаза…

В канцелярии

За сколько дней можно узнать училище, в которое поступил, город, в который приехал, край, в котором живёшь? За сколько, если ты уже полгода находишься в казарме, а в ней всего-то два этажа: нижний – спальня и верхний – классы, бытовка, преподавательская, каптёрка старшины.

А в канцелярии командира роты Санька стоял впервые. Стоял во второй шеренге вместе с нарушителями воинской дисциплины, замуровавшими суворовца Воробьёва в межоконном пространстве, как говорил сейчас командир роты.

Для Саньки эта самая канцелярия была как несуществующая. Он её ни разу не убирал, не заходил, не заглядывал, не был. В канцелярию командира роты можно было попасть, чрезвычайно нарушив дисциплину.

Последний раз Санька видел, как в канцелярию заводили Борьку Топоркова. Борька, насмотревшись, как старшие суворовцы превращают выданные старшиной клёши в модные дудочки, тоже решил ушить брюки. Помогал ему в этой сложной операции и заодно научил ушивательному шву «назад иголку» его земляк из Хабаровска Витька Емельянов из третьей роты. После трудоёмкой работы Борька тяжело, с мылом, влез в брюки, которые, как трико танцовщиц, плотно облегали его тонкие ноги. Красные лампасы закрывали их, подчёркивая ярко выраженную колченогость. Когда Борька в обновке явился в казарму и на зависть седьмой роте манекенщиком прошёлся по ковру коридора, он встретился с её командиром…

— Брюки ушиваешь, а двойку исправить времени нет, — отметил майор Сорокин.

Так Борька стал первооткрывателем загадочной комнаты под названием канцелярия. В роту он пришёл счастливый и улыбающийся, а вышел оттуда с размазанными от слёз подтёками и самым несчастным. Вдогонку ему, как из милицейского свистка, перекатывалось разгневанное, дребезжащее «р» майора Сорокина:

— Бр-р-рюки пер-р-решить! Один нар-р-ряд вне очер-р-реди!

Борька стоял в наряде и благодарил своего земляка, который оказался хорошим человеком и не научил его отрезать образовавшуюся при ушивании складку за ненадобностью. Поэтому не полетело в Хабаровск письмо к родителям незадачливого модника. Ночью утюгом Борька вернул дудочки в первоначальный клёш…

Сейчас Санька боялся поднять голову и встретиться глазами с командиром роты, верхняя губа которого с выемкой, похожая на заячью, вибрировала и трепетала от возмущения.

— Товар-р-рищи сувор-р-ровцы! Непор-р-рядок! Безобр-р-разие! Кто это сделал? Сами маленькие, а Вор-р-робьёва между р-р-рамами… Кто пер-р-рвый придумал? Он же чуть р-р-разр-р-рыв сер-р-рдца от страха не получил!