Белая сорока - Лускач Рудольф Рудольфович - Страница 3

— Ничего не могу понять. Как только конюх привел их к саням, начали фыркать и отчаянно лягаться. Попытался их запрячь сам, и по-хорошему, и по-плохому — все напрасно. Пришлось капитулировать перед упрямыми кобылами… — Лесничий беспомощно развел руками. Было видно, что он огорчен. Со вздохом добавил: — Очень перед вами виноват, друзья… Но, пожалуйста, пойдемте в дом.

Нас встретила хозяйка и двое юрких мальчишек. Сложив вещи, мы привели себя в порядок и сели ужинать в просторной комнате.

Аппетит был хороший, мы вовсю работали за столом, разговор смолк. После еды он разгорелся с новой силой и, разумеется, прежде всего коснулся нашей сумасшедшей езды. Нас интересовало, не могли ли лошади учуять волка или медведя.

Лесничий нерешительно сказал:

— Разве что медведя…

Постепенно разговор перешел на завтрашнюю охоту, в которой должно было принять участие девять стрелков и сорок пять загонщиков. Разгорелся спор, как лучше расположить силы, а я решил покинуть охотничьих стратегов и вышел из избы, чтобы на свежем ветре немного охладить голову, разгоряченную в сильно натопленной комнате несколькими стопками водки.

Ночь была без звезд. Метель уже улеглась где-то за горушкой в белую постель, раскиданную в низине. Я с наслаждением вдыхал свежий чистый воздух. Снежные перины, которые сегодня разорвались на небесном куполе, одарили землю таким теплым покрывалом, что, казалось, защитили ее от ледового дыхания наступающей зимы.

Прохаживаясь около дома, я неожиданно услышал голоса и смех. Яркие огни, которые нас вчера так приветливо встретили, уже погасли, и очертания здания погрузились во тьму. Лишь несколько окошек светилось. Любопытства ради я к ним приблизился.

Из полуоткрытой форточки одного окна, оседая на слегка замерзшем стекле, тянулся слабый дым. Я не видел, кто находится в комнате, но было слышно, как там разговаривали:

Молодой мужской голос несколько раз повторил:

— …удалось, удалось… Вот уж повезло, проклятье…

— Еще как! — хрипло захохотал другой, и тотчас же раздался голос еще одного:

— Перестань! Теперь ты выиграл пари и смеешься, но подождем до завтра. Видали, как все получилось? Гостей из Ленинграда пришлось везти на совхозных санях…

— Только не чертыхайся, старый. Иначе я за тебя много не дам, а будешь молчать, все обойдется, — ответил тот, который до этого смеялся.

— Зачем ты, собственно, все это затеял? — опять спросил молодой голос.

— Разве ты не понимаешь шуток? — хрипло ответил тот, которого спрашивали.

— Шутки — шутками, а хулиганить зачем? И молодого в грех вводишь… — сказал третий.

У меня нет привычки подслушивать, но на этот раз я изменил доброй привычке и осторожно приблизился к окну: ведь речь явно шла о нас… Сквозь замерзшее окно с трудом различил три смутные фигуры. Одна из них замахала рукой, и я услышал:

— Бутылку водки заработали. И насмеялись за чужой счет тоже вдоволь. А теперь за дело. Советую быстро уничтожить все следы медвежьего сала, будь оно неладно. Я согрею вам воду. Не дай бог, лесничий завтра утром вздумает осмотреть сани…

С трудом удержался я от желания войти в комнату. Ведь я понял, что они натворили. Мне было известно, что лошади не переносят запаха медвежьего сала и ни за что не приблизятся к предмету, который им намазан. Вот почему Богданову не удалось запрячь своих лошадей! И хоть я собственными ушами слышал, что это была лишь шутка, не оставалось ни малейшего сомнения в их явно недобрых намерениях. У меня были все основания «поблагодарить» шутников, но после некоторых размышлений я решил отложить это на более позднее время.

Я вернулся в избу, где мои друзья все еще обсуждали завтрашнюю охоту, которая должна была принести нам две или даже три телеги зайцев. Учитывая, что снегу в лесу много, телеги, конечно, следовало заменить на сани. Какая разница: телеги или сани, главное, что зайцы обязательно будут!

В конце концов все устали и отправились спать.

Еще затемно разбуженные Куриловым, мы быстро оделись, наскоро позавтракали и вышли в заснеженный лес. Место сбора охотников и загонщиков находилось в трех километрах, рядом с местечком, название которого — «Лягушечий рай» — свидетельствовало, что там болото. И в самом деле — было там три маленьких озера, в которых лягушечьему стаду жилось столь хорошо, что оно размножалось, как саранча; это-то и привело к тому, что рай стал для лягушек адом.

Однажды сюда залетел предприимчивый аист и при виде лягушечьего эльдорадо восхищенно завертел клювом. Он, очевидно, не был индивидуалистом и, едва полакомившись лягушечьими лапками, взмыл вверх, чтобы сообщить своим братьям и сестрам о приятной находке. Через несколько дней на благословенные озерки прилетела большая стая аистов. И для лягушек настали черные времена.

Это старая история — с тех пор не только аисты, но и другие птицы стали здесь летом постоянными гостями. Жители окрестных деревушек нежно заботились о семьях аистов, потому что от возможности завести гнездо у этих птиц зависит вступление в брак и, разумеется, способность дать жизнь следующим поколениям. На деревьях, сараях, на крышах домов и даже на церквушке ближайшей деревни Амосовки люди укрепили колеса от телег, переплели их соломой, ветками — и новоселье для аистов было готово.

В Амосовке жил даже «домашний» аист. Однажды дети нашли раненого аистенка и принесли в школу. Учителю удалось вылечить неожиданного пациента лишь в конце осени, когда остальные аисты уже давно улетели в теплые края. Аистенок, которого назвали Сашей, остался на зиму в школе. Ребята таскали ему сладости, но больше всего Саша любил мышей и рыбу. И ему так тут понравилось, что он не улетел и следующей осенью.

Весной Саша нашел себе подружку, с которой и поселился прямо на крыше школы. Из любви к супругу и аистиха привыкла к такой необычной жизни среди людей. А двое их детей — маленькие аистята запросто ходили по школьному двору и брали пищу прямо из рук.

Но осенью молодежь улетела, и аистихе тоже захотелось последовать ее примеру. В дело вмешался один хитроумный школьник. «Саша, — пообещал он главе аистиной семьи, — ты не останешься в одиночестве, не бойся…» И тут же с помощью остальных ребят подрезал аистихе крылья.

Хочешь не хочешь, пришлось ей остаться со своим другом, и впервые в жизни она перезимовала в негостеприимных краях. Холода она, однако, перенесла хорошо, и прижилась со своим аистом в Амосовке навсегда.

Всю эту аистиную историю мне рассказал лесник Макаров по пути к месту сбора. У «Лягушечьего рая» нас уже поджидали остальные, и после короткого совещания все принялись за дело. Каждому стрелку определили свое место, я был восьмым. Поскольку девятого стрелка не оказалось, очередь на мне и кончалась, и я стал на перекрестке просек у узкой тропы, где разместились остальные.

Не успел я еще как следует оглядеться на своем месте, как передо мной в чаще раздался шум — кто-то тяжело продирался сквозь ветки, ломая их на ходу. Я побыстрее заменил в ружье патроны с дробью на патроны с пулями: пожалуй, меня ожидала встреча с большим зверем. При этом я успел заметить, что мой сосед шагах в пятидесяти от меня также переменил патроны и напряженно ожидал, кого это выгонят ему навстречу.

Это был лось. Он шел с поднятой головой, увенчанной рогами, которые в верхних своих частях расширялись, как большие лопаты. Я на мгновение затаил дыхание, ожидая, куда выйдет могучий зверь. Видел я его в промежутках между большими деревьями или когда он огибал своим сильным телом маленькие деревца.

Где-то назойливо закричала сойка, словно предвещая беду.

Охотник должен вести себя очень тихо и быть внимательным. Большим проступком считается курение. Тем не менее именно этот проступок я и допустил. Расстояние до загонщиков было велико, но я не учел, что они сразу же выгонят зверя. Кроме того, охота предполагалась на зайцев. Кто же знал, что навстречу выйдет лось?

Вот почему, вопреки всем правилам, придя на свое место, я тотчас же закурил сигарету. Эта легкомысленность не прошла для меня даром. Почуяв запах табачного дыма, лось изменил направление и теперь приближался к охотнику, стоящему на тропе далеко от меня.