Белая сорока - Лускач Рудольф Рудольфович - Страница 4

Вот-вот должен был раздаться выстрел, но его не было. И тут я вспомнил, что отстрел лося — царя северного леса в Стране Советов запрещен.

Размышляя об этом, я не заметил, как около меня очутился Богданов. Он тихо сказал:

— Будь внимательней: сейчас выскочит лиса.

Я уже приготовился спустить курок, но тут вспомнил, что перезарядил ружье пулями, которые годятся лишь на лося, медведя или другого крупного зверя. В одно мгновение переломил ружье — патроны с пулями выпали в снег — и дослал в затвор патрон с дробью как раз в тот момент, когда лисица пересекала просеку, торопясь в лесную чащу.

Выстрелил — мимо. Дробь легла около лисицы, подняв снежный фонтанчик. От испуга лиса совершила большой прыжок, повернулась и устремилась прямо на меня. Иногда бывает, что и зверь теряет голову, удирая, он ошибочно меняет направление.

Это стоило лисице жизни: второй раз я уже не промахнулся. При взгляде на прекрасную добычу во мне окончательно утихло угрызение совести по поводу того, что я только что грубо нарушил охотничьи правила и курением отпугнул лося. Я не двигался с места. Голоса загонщиков приближались, то тут, то там гремели выстрелы. Пожалуй, мне повезло больше, чем соседям, потому что многие зайцы, удирая от других охотников в заросли молодняка, перебегали просеку как раз передо мной. Ружье било без промаха, мало кто из косых ушел. Перед концом первого гона я положил девятого зайца.

Начало охоты было многообещающим. Все вместе мы уложили тридцать семь зайцев, двух лисиц и трех глухарей.

Вслед за первым начался второй гон. Стрелки остались на месте, только повернулись, а загонщики отправились гуськом вдоль лесного подроста. Отойдя на определенное расстояние, они снова разошлись в стороны, затем цепью обложили очередной участок леса и снова погнали зверье на стрелков.

На этот раз нам повезло меньше — подстрелили всего двенадцать зайцев. Ничего удивительного в этом не было. Косые оказались проворнее: наши предыдущие выстрелы не обещали им ничего хорошего.

Следует сказать, что речь идет о лесных зайцах, или беляках, которые на зиму меняют свой мех, становятся совершенно белыми, в отличие от полевого зайца, так называемого русака, который зимой носит ту же одежду, что и летом, только немного светлее. Беляки меньше, чем русаки, а бегают — ого-го! Молния не достанет, не то что ружье, как говорят охотники, которым не везет.

Следующие гоны не принесли сенсации. Все шло по плану, загонщики хорошо знали свое дело, и к полудню у нас уже было сто пятьдесят зайцев, шесть глухарей, двенадцать тетеревов и три лисицы.

— Вот это урожай! — ликовал Курилов, и мы согласно кивали.

Настало время обеда. Я и не предполагал, что друзья Курилова запаслись водкой и коньяком: это противоречило правилам охоты.

Лесничий с кислым выражением лица наблюдал, как Суржин наливает в стакан водку и предлагает ее остальным охотникам.

— Не будет у вас надежной дроби, если намочите ее водкой, — предостерегающе сказал он.

Суржин, однако, не внял его словам, но Преворов на всякий случай поставил стакан возле себя.

А я, признаюсь, поддался искушению. Был голоден и, прежде чем достали закуску, выпил дважды. «Стаканчик» был внушителен — через минуту я ощутил действие сорокаградусной. Слегка закружилась голова, и от дальнейших возлияний пришлось отказаться.

— Не нести же нам обратно полупустые бутылки, — заявил Суржин, а Преворов сказал:

— Эх вы, пьете, как курицы, а утверждаете, что справитесь с медведями… Давайте еще по одной, и в вашем желудке будет как в хорошо натопленной комнатке. Ни пуха ни пера!

Скоро моя «комнатка», к сожалению, была чересчур натоплена.

Казалось, что глаза разбегаются в разные стороны, а когда я встал, то почувствовал удивительную легкость в ногах. Они двигались как бы сами собой, но при каждом шаге все больше увязали в снегу.

Лесничий нас внимательно осмотрел и покачал головой:

— С такой веселой компанией, пожалуй, до зайцев не доберешься. Как бы вы друг друга не перестреляли… Будьте внимательнее! А впредь так и знайте: отберу все бутылки еще дома, до охоты.

Увидев, что Суржин размахивал ружьем перед самым носом одного охотника, он сердито пригрозил, что немедленно отправит его домой, если тот не будет обращаться с оружием осторожней. Угроза возымела действие, и страсти улеглись, хотя я испытывал некоторое опасение перед следующим, послеобеденным гоном.

И было отчего. Мои щеки горели, в голове жужжали пчелы, захотелось петь, чтобы заглушить противное жужжание, но я сдерживал себя, пока Богданов не отошел, и лишь потом затянул песню о Байкале. В эту минуту не только любое озеро, но и море мне было по колено.

Только замолк — вижу: прямо на меня скачет заяц. Нажимаю курок — нет выстрела. Забыл, что в затворе стреляный патрон. Заяц же уселся на снег, словно догадавшись, что мне его не достать.

У меня нет привычки стрелять в сидящего зайца. Поэтому, не таясь, я вставил новый патрон, но заяц вдруг прыгнул, стремглав промчался совсем рядом со мной и был таков.

Веселое настроение, как и желание петь, разом прошло. Злость охватила меня. Ведь я стал наглядным примером того, какой вред приносит пьянство на охоте.

С досадой забросил ружье на плечо. Пока алкоголь не выветрится из головы, мне делать здесь нечего. Пошел, одному богу известно куда, и очень скоро провалился в снег по пояс. Сидел в сугробе, размышляя, что же будет теперь? Наконец вспомнил, что у меня есть таблетки модного тогда лекарства квадронал — от головной боли. Быстро открыл коробочку и прочел, что лекарство применяется при мигрени и при алкогольном опьянении… Ага, как раз то, что надо. Проглотив две таблетки, как грешник, ждал спасения. И должен признаться: то, что было обещано в надписи на коробочке, исполнилось. Через двадцать — двадцать пять минут почувствовал, что в голове как будто бы прояснилось, глаза реагируют на неподвижные предметы нормально.

Для того чтобы лекарство полностью оказало свое действие, я еще несколько минуток посидел в своем сугробе, потом бодро встал и направился к друзьям, которые обо мне вовсе не думали и постреливали где-то неподалеку своих зайцев.

Шел я, шел, карабкаясь в снегу, и не заметил, как начало темнеть. Неужели я сидел в снегу больше часа? В конце концов понял, в чем дело. Черные облака снова закрыли небо огромной толстой периной, которая разорвалась, и из нее посыпался густой снег. Где-то вдалеке по-прежнему раздавались выстрелы. Скоро я уже не видел впереди себя дальше чем на три-четыре шага.

Куда я попал?

Куда же теперь?

Мгновение стоял в нерешительности, потом направился вдоль стены высокого леса, который был едва виден сквозь поднявшуюся метель. Я надеялся, что снова донесутся выстрелы и таким образом я смогу определить направление, в котором надо идти. Но лес молчал, и лишь падающий снег да завывание ветра нарушали тишину…

Несколько раз увязал в сугробах, однажды провалился в какую-то яму, из которой выбрался с большим трудом. При этом оказалось, что я потерял ушанку, и снег набился мне в уши и рот. Отряхиваясь, провел рукой по ружью, желая убедиться, что оно в порядке. И начал плутать дальше…

Наконец вышел на просеку, о которой знал, что она тянется лесом с севера к югу. Оставалось определить, где север. Ориентироваться можно было только по ветру, который сегодня дул с юго-запада, и поэтому я подался влево от просеки. Весь в снегу, усталый и замерзший, я чувствовал себя отвратительно. В голову лезли самые неутешительные мысли.

И тут вдруг откуда-то сверху раздался предостерегающий крик:

— Стойте, дальше ни шагу!

Замер на месте, огляделся вокруг — никого.

— Кто тут? — громко спросил я, снимая ружье с плеча.

— Осторожней, медведь! — раздалось совсем близко надо мной.

Поднял голову, оглядел соседние деревья. И тут обнаружил на густой ели, которую заслоняла осина, сидящего человека.

— Тьфу! — облегченно сказал я. — Как вы меня испугали. Почему вы сидите на дереве?