Песнь Хомейны - Роберсон Дженнифер - Страница 33

Как толмоора Финна.

Я кивнул:

– Что ж, хорошо. Иди же в Хомейну-Мухаар и исполни свой долг.

– Господин мой, – он еще мгновение стоял на коленях, быть может, впервые преклоняясь перед королем, а не перед богом, потом поднялся. И – исчез почти мгновенно, скрылся за густой порослью, не проронив ни слова на прощание. Но, как ни странно, арфа все еще звучала – так, словно самый воздух пел.

– Идем, – сказал, наконец, Финн, – Дункан ждет нас.

Я несколько мгновений безмолвно смотрел на него:

– Дункан? А как он узнал, что я вернулся? Финн ухмыльнулся:

– Вы забываете, господин мой – мы в некотором роде находимся в Обители, он явно развлекался. – Здесь лиир. И болтливые женщины в придачу, – ухмылка стала еще шире. – Можешь винить меня или Сторра – или Кая, поскольку именно он, как говорит мне Сторр, и поведал Дункану о твоем возвращении. Мой братец

– рухо – ждет, и с некоторым даже нетерпением.

– Дункан в жизни никогда не был нетерпеливым, – я раздраженно прошагал к своему коню и смел в седло. – Ну, ты едешь? Или я еду без тебя?

– А теперь кто из нас нетерпелив? – не дожидаясь ответа, которого я, впрочем, и не собирался давать, он вскочил в седло и поехал вперед, указывая дорогу.

Я увидел Дункана раньше, чем он меня: он был слишком занят своим сыном. Я решил, что это и есть его сын: мальчику на вид было как раз лет пять, а лицо его было не менее серьезным, чем у его отца. Он был маленьким воином-Чэйсули, в коже и сапогах, только золота на нем не было: он еще не был мужчиной, не был связан с лиир. Это у него еще в будущем.

Мальчик внимательно слушал отца. Черные волосы, вьющиеся, как и у всех Чэйсули в детстве, обрамляли смуглое лицо, а желтые глаза горели любопытством.

Я было подумал, что он мало что унаследовал от матери – и тут мальчишка улыбнулся. Я увидел словно отражение Аликс и почувствовал боль от того, что Донал был сыном Дункана, а не моим.

Дункан быстро наклонился и, подхватив мальчишку на руки, поднял его и посадил на плечо. Он обернулся, улыбаясь знакомой тихой улыбкой – улыбкой финна – и я понял, что очень мало знаю Дункана. Я всегда видел в нем соперника, мужчину, который желал ту же женщину, что и я, и который завоевал ее, когда я не смог этого сделать. Я видел в нем человека, который увел свой народ от границы пропасти туда, где оставалась надежда выжить. О прочем я и не думал.

Теперь же я задумался, кем он был для Чэйсули – и для того мальчонки, которого нес сейчас на плече.

А мальчишка смеялся. Его голос был чистым сопрано, звучал чуть похоже на голос девочки – с возрастом это уйдет, сердечный, открытый, не таящийся ни о г кого. Несомненно, Донал знал, как это – прятаться и скрываться, поскольку именно этим он и занимался все пять лет своей жизни, но смелости он из-за этого не утратил. Дункан и Аликс следили за тем, чтобы он чувствовал себя хотя бы относительно свободным.

Обитель внезапно ожила. Гул голосов и смех детей стал служил теперь словно бы дополнением к этой сцене. Глядя на Дункана и его сына я понимал, что вижу будущее Хомейны. Сын, рожденный от Дункана, без сомнения будет править Чэйсули по смерти своего отца. Будет ли мой сын править вместе с ним? Мухаар Хомейны и вождь клана Чэйсули… Под их властью суждено возродиться народу, и земле оправиться от войны, Хомейне – стать лучше и сильнее, чем она когда-либо была.

Я рассмеялся. Мой смех, в отличии от сопрано Донала, звучал басовито, и на миг голоса приутихли. Я увидел, как удивление на лице Дункана сменяется узнаванием, а затем – гостеприимной радостью. Он ссадил сына с плеча и остался ждать, пока я спешусь.

Но сперва я подошел к Доналу, а не к его отцу. Мальчик, такой маленький по сравнению с отцом, смотрел на меня настороженно. Он знал, что чужаки зачастую приносят беду, а потому смотрел на меня, как на возможную опасность.

Рядом со мной он казался совсем малышом – я был еще выше ростом, чем Дункан. Я тут же опустился на одно колено, чтобы не быть похожим на голодного демона, нависающего над ребенком. Теперь мы были как бы равны: высокий принц и маленький мальчик, оба – воины. Прошлое, настоящее и будущее.

– Я – Кэриллон, – представился я, – и я благодарю богов, что ты здесь, дабы помочь мне.

Настороженность исчезла, уступив место узнаванию. Я видел в его лице удивление, неуверенность и растерянность – но в то же время и гордость. Донал вынул ручонку из широкой ладони отца и встал передо мной, нахмурившись, сосредоточившись, его загорелые щеки залил темный румянец. Он был милым мальчиком, а со временем обещал превратиться в красивого мужчину. Чэйсули вообще красивая раса.

– Мой жехаан служит тебе, – мягко сказал он.

– Верно.

– И мой су-фоли.

Я подумал о стоящем за моей спиной Финне:

– Да. Это прекрасно.

Донал смотрел на меня пристальным взглядом, в котором больше не было ни сомнения, ни нерешительности. На его лице ясно читалось, что он до конца понимает смысл тех слов, которые собирается сейчас произнести.

– Тогда и я буду служить тебе.

Маленькая клятва маленького мальчика. И все же я ни на йоту не сомневался ни в его серьезности, ни в его чести. Все Чэйсули таковы, это у них в крови.

Донал станет воином лишь через годы, но я не сомневался в том, что он не изменит слову.

Я положил руки на его хрупкие плечи, внезапно почувствовав себя слишком большим и неуклюжим, как и рядом с моей матерью – во мне было не слишком много нежности. И ни капли отцовских чувств.

Зато я хорошо знал, что такое честь и гордость, и умел уважать их – даже в пятилетнем мальчишке.

– Если бы рядом со мной мог встать Чэйсули, это был бы ты, – сказал я ему.

Он ухмыльнулся:

– У тебя уже есть мой су-фоли! Я рассмеялся в ответ:

– Да, и я благодарен ему. Я не сомневаюсь, что он еще долго будет рядом со мной. Но если мне понадобится еще один, я знаю, к кому обратиться.

Он смутился – все-таки он был еще юным, совсем мальчишкой. Доверительность между нами исчезла: я снова стал принцем, а он – всего лишь сыном Дункана, и теперь было не время для клятв верности.

– Донал, – сказал Финн за моей спиной, – если хочешь служить своему сюзерену так же, как я, позаботься о его коне. Иди и присмотри за ним.