Дверь внитуда - Фирсанова Юлия Алексеевна - Страница 63

По счастью, других альтернативно одаренных, стремящихся в банк вечером, вместо того чтобы сидеть дома перед телевизором или гулять в парке, было немного. Я получила талончик, выбрав операцию «Перевод денежных средств», и уселась на диванчик, ожидая вызова.

Свободную минутку до подхода очереди я использовала на звонок другу, то есть соседке по даче — Катюхе, ибо мы в ответе за тех, кого приручили. В моем случае — оставили на Земле, вытащив из-за двери ВНИТУДА, пожалели, накормили, приодели и отправили на природу.

Телефон Катерина взяла не сразу, и голос ее звучал не с обычной деловитостью «я тороплюсь, говори, чего надо, и разбежимся». Появилась в интонациях какая-то ленивая расслабленность удачно поохотившейся крупной кошки.

— Привет, Гель.

— Привет. Как там мой родственник, не докучает?

— В земле с Лизочком копаются, сажают, роют, играют. — Катюха по-девчачьи хихикнула. — Без дела ни минутки не сидит. Домовитый! Забор поправил, полки в сарае сделал, ступеньку починил, корзинку Лизке сплел, шляпу, крючки для одежды из деревяшек вырезал. Золотые руки у парня. Кормлю их вместе. Пачкаются тоже на пару, правда, моется твой Роман сам, хотя я бы не отказалась ему спинку потереть.

— Эй, ты полегче на поворотах, он юноша стеснительный и непорочный, — предостерегла я. — Свою девственность отдаст только жене! Если у тебя несерьезно, клинья к нему не подбивай, сердце вдребезги разобьешь!

— А может, серьезно? — Катерина призадумалась над «может» или «не может».

— Вот когда определишься, тогда и действуй, — благословила я и, перейдя к теме меркантильной, напомнила: — Если деньги кончатся на еду или Ромке понадобится чего, позвони. Сам-то точно не решится.

— Позвоню, — согласилась соседка и объявила: — Диковатый он у тебя, неиспорченный, в технике ни черта не понимает. Из староверов, что ль, каких? Но Лизке нравится. Она мне знаешь чего вечером сказала: «Вот бы Рома мой папа оказался». Она его даже дядей не зовет, Рома, и все.

— Я же говорила, в глухомани жил, потому в городе ему плохо с непривычки. До осени он точно на даче жить будет, время присмотреться у тебя есть. Вдруг да сбудется дочкина мечта? — намекнула коварная я, радея о том, как бы получше пристроить бывшего минотавра в надежные женские руки.

— Присмотрюсь, — кажется, совершенно серьезно пообещала соседка, и на этой жизнеутверждающей ноте мы распрощались.

Подошла моя очередь. Мелодичный женский голос, делавший паузы в самых непредсказуемых местах, пригласил меня проследовать к окошку номер четыре.

Слава богу, я не напоролось на подружку из соседнего дома, работающую тут, а то пришлось бы чего-нибудь выдумывать насчет нежданно-негаданно приваливших денег. И версия «нашла на улице мешок с долларами» явно не прокатила бы.

Девушка в окошке спокойно выслушала объяснения, приняла реквизиты, и совместными усилиями за пятнадцать минут мы сделали все, что нужно. Даже сторонних комментариев моим действиям не последовало. А что смотрела сотрудница банка на меня такими глазами, как небось некогда в Питере и на юродивую Ксению не глядели, так за погляд денег не берут.

Домой я возвращалась тем же телепортационно-кустовым методом. Пусть не очень удобно и несколько волосинок оставила на особо охочей до сувениров ветке, зато быстро. Несколько мгновений дезориентации в пространстве — и на месте. Почти тот же процесс, что и в маршрутке, только в маршрутке подольше.

Бросив на тумбочку бумаги, я сменила обувь на домашние тапочки и, щелкнув замком, открыла дверь на площадку с твердым намерением немножко помусорить.

Нет, не в том причина, что лавры Старухи Шапокляк не дают спать по ночам. Причина была проста, как пять копеек, и проистекала из главной российской беды — дураков, строящих дороги и за ними ухаживающих. По весне требовалось не меньше нескольких десятков хороших дождей, чтобы смыть накопленный на обочинах и вздымающийся барханами пустыни песок. А до тех пор он немилосердно лип к обуви и умудрялся не только обосноваться на дерюжке у порога, но и распространиться по всему дому, чтобы скрипеть на паркете и забиваться в ковры. Единственным методом борьбы с этим стихийным бедствием был перманентно мокрый коврик у входной двери снаружи и выбивание обуви подошва о подошву за пределами квартиры.

Я как раз собиралась выколотить туфельки, да меня отвлекли вопли из съемной квартиры. Через дверь, прикрытую, но не закрытую на замок, слышался набирающий обороты скандал. Слов было не разобрать, но тембр голоса и интонации говорили о многом. Голосила женщина.

Поскольку оба постояльца были, вне зависимости от расы, созданиями пола мужского, у Конрада я даже имела возможность лицезреть физическое доказательство принадлежности к носителям Y-хромосомы, то сразу становилось понятно — возмущается какая-то посторонняя дама.

Ни вампир, ни кайст не казались мне любителями темпераментных выяснений отношений на повышенных тонах а-ля мавританские страсти, поэтому я решила немножечко вмешаться. Если не вовремя и не в свое дело влезу, лучше потом извинюсь. Оба ведь много для меня делали, так что долг платежом красен. Я торопливо постукала туфлю о туфлю, аккуратно убрала их на полочку и двинулась грудью на амбразуру. Рывком распахнула дверь в соседнюю квартиру.

Ледников равнодушной статуей со скрещенными руками высился в коридоре, Конрад, отслеживающий происходящее с полубрезгливым-полувеселым любопытством, вальяжно растекся по стене, как по вертикальному дивану, в проеме арки гостиной. Это свои. Они молчали. Чужая брюнетистая, чуть перезрелая, фигуристая дамочка с очень хорошим макияжем, в платье цвета платка тореадора скандалила вдохновенно, без пауз для потенциальных оправданий.

— …узнаю последней! Случайно! Если бы Громов не обмолвился, когда ты собирался мне сказать, что переехал? Или ты теперь, Сереженька, по другой части? Рубашку тебе голубую с люрексом подарить?! — хрипловатым контральто с периодическими переходами в змеиное шипение вещала разгневанная особа.

Упс, кажется, меня угораздило напороться на обоже Ледникова. Симпатичная, только сразу видно, что стерва. Или просто очень любит его, вот и ревнует по-черному, до звездочек в прозрачно-зеленых глазах? Интересно, она тоже из «Перекрестка»? Или из осведомленных кругов определенного толка, вроде господина Кольцова? Судя по платью и камешкам в ушках, не бедная дамочка, далеко не бедная. Но новых нервов и любви на денежки не купишь, что ж она так разоряется, себя не жалеючи?

Я чуть-чуть посочувствовала брюнетке, но только самую малость. Куда в большей степени, чем сочувствие, она вызывала во мне странное и все нарастающее, хорошо еще, что в арифметической, а не в геометрической профессии, раздражение. Как она вообще смеет орать в моей квартире на моих… э-э-э… друзей и обвинять их неизвестно в чем? Таким образом истолковав для себя причину злости и признав ее веской, я пошла в атаку, повысив голос. Хочешь, чтобы тебя услышали в многодетной неглухонемой семье, научишься драть горло.

— Сергей Денисович, заселяясь в квартиру, вы гарантировали не только поддержание порядка в помещении и своевременное внесение квартплаты, но и отсутствие беспокойства соседям. Они пожилые люди, плохо переносящие скандалы и крики, — объявила я.

— Прошу простить, Гелена Юрьевна, более подобное не повторится, — извинился Ледников подчеркнуто чопорно, но довольный блеск глаз я идентифицировать успела.

Многие мужчины не любят выяснять отношения и тем паче ругаться с женщинами. Им гораздо проще дать в морду своему же брату мужику, чем попытаться что-то объяснить созданию пола противоположного. Особо не любят они разборок сердечных. Это мне все Стаська рассказывал. Пока не женился, братец тем еще донжуаном был и своих пассий предпочитал передавать с рук на руки друзьям, проворачивая дело таким образом, что не он от нее переметнулся к другой, а девица хвостом крутанула. А если не получалось, то пытался на подольше исчезнуть из поля зрения настойчивой пассии. Ляпнуть же в лицо: «Давай расстанемся, надоела» — было выше сил храброго во всех других сферах брата. Не знаю уж, как у Ледникова с этой бабой-ягодкой, бывшая она или нынешняя, но в любом случае отношения с ней куратор выяснять не рвался. Потому я продолжила монолог в защиту слабого мужского пола: