Батальон смерти - Родин Игорь П. - Страница 52

Вот так и тянулась наша жизнь. Ночи и дни проходили в дискуссиях. Керенский к тому времени утратил почти полностью свою популярность в солдатских массах, которые все больше и больше проникались большевистскими идеями. Разногласия между Керенским и Корниловым достигли критической точки. Керенский по телефону просил главнокомандующего направить в Петроград верные правительству войска, очевидно понимая, что дни его сочтены. В ответ Корнилов через генерала Алексеева потребовал от Керенского письменного распоряжения о наделении главнокомандующего чрезвычайными полномочиями по восстановлению дисциплины в армии. Казалось, Корнилов был согласен спасти Керенского при условии, что тот даст ему возможность спасти фронт.

Однако Керенский, по-видимому, стремился лишь восстановить пошатнувшийся авторитет и упрочить свое положение. Поэтому он выступил против Корнилова, публично заявив, что тот добивается неограниченной власти, и призвал рабочих и солдат подняться против главнокомандующего. В результате произошло столкновение между революционными массами и корниловской Дикой дивизией. Корнилов потерпел поражение. Керенский торжествовал, и в тот момент казалось, что он добился своего. Все радикальные силы объединились, и Керенский как спаситель революции от контрреволюционного мятежа снова стал кумиром солдат и трудового народа.

Бо?льшая часть армии встала на сторону Керенского, когда он обратился за поддержкой против Корнилова. Но это заблуждение продолжалось недолго. Мало-помалу Керенский опять стал терять столь неожиданно завоеванное доверие масс, поскольку не дал им долгожданного мира.

Тех солдат и офицеров, которые выступали на стороне Корнилова, стали называть «корниловцами». Их считали контрреволюционерами, защитниками старого режима или попросту врагами народа.

Отсутствие военных действий на фронте создавало угнетающую обстановку. В один дождливый день я выслала группу наблюдателей на ничейную землю и приказала девушкам открыть огонь в случае появления противника. Наблюдая за продвижением группы, я вдруг заметила, как человек десять германцев направились к нашим окопам. Они шли без опаски, держа руки в карманах, что-то насвистывая и напевая. Я прицелилась в ногу одного из них и выстрелила.

Через секунду весь фронт всполошился. Разразился скандал. Кто посмел совершить такое?! И германцы, и русские кипели от ярости. Несколько девушек прибежали ко мне, сильно взволнованные.

– Начальник, зачем вы сделали это? – спрашивали они, увидев в моих руках винтовку, из дула которой еще струился дымок после выстрела.

Тут же в наш окоп поспешили некоторые солдаты, мои друзья, чтобы предупредить меня об опасном недовольстве среди солдат и их угрозах. Я сказала, что увидела, как германцы подошли к моим девушкам и пытались заигрывать с ними. Но этот довод не показался солдатам убедительным. Они перенесли пулеметы в первую линию окопов и уже готовились всех нас перестрелять. Но, к счастью, мы были вовремя предупреждены и успели спрятаться в боковой траншее. Пулеметы прочесали нашу позицию, не причинив нам никакого вреда. Огонь в конце концов прекратили лишь по требованию председателя полкового комитета. Он вызвал меня к себе для объяснений. Я попрощалась с девчатами, полагая, что, вероятнее всего, со мной поступят так же, как с полковником Белоноговым.

Меня встретили угрозами и бранью.

– Убить ее!

– Она корниловка!

– Давай кончай с ней быстро!

Комитетчики окружили меня, сдерживая толпу. Несколько ораторов выступили в мою защиту, но не сумели усмирить солдат. Потом мою сторону принял один из уважаемых солдатами офицер. Он заявил, что я была права и что если бы он оказался на моем месте, то действовал бы точно так же. Дальше ему говорить не дали.

– Ага, ты тоже корниловец! – заорала толпа. – Убить его! Убить!

В мгновение ока офицера сбросили со стула, и кто-то стукнул его по голове. Минута, и солдаты затоптали его насмерть.

После этого толпа двинулась ко мне. Но комитетчики схватили меня и утащили в тыл, где спрятали в блиндаже. Одну из моих девчат, Медведовскую, поставили у входа для охраны.

Тем временем девушки, узнав о случившемся, прибежали ко мне на выручку. А толпа солдат разбрелась по всей позиции, разыскивая меня, и некоторые подошли к блиндажу, в котором я укрывалась.

– Где Бочкарева? Пропусти, мы проверим, не там ли она! – кричали они.

Караульная предупредила, что у нее приказ стрелять, если кто-то осмелится подойти ближе. Но они подошли. Раздался выстрел. Пуля угодила одному из солдат в бок.

Бандиты закололи бедняжку штыками.

Комитетчики и мои друзья, коих набралось около сотни, настаивали на том, чтобы меня судили, а не устраивали самосуд. Девчонки все до одной готовы были умереть за своего начальника прямо тут же, на месте. Мои защитники вывели меня из блиндажа, чтобы проводить к месту открытого суда.

Разраставшаяся толпа теперь все больше теснила их, подступая все ближе и ближе. Обе стороны боролись за меня. Была достигнута договоренность: оружие в этой схватке не применять. Людское море бушевало. Мои девчонки дрались, как разъяренные тигрицы, пытаясь сдержать толпу. Но время от времени кому-то из толпы удавалось прорваться через сдерживающую цепь и ударить меня. Борьба разгоралась, удары сыпались на меня все чаще, и наконец я потеряла сознание. Мои друзья сумели все же вытащить меня из окружения бунтовавшей толпы и спрятать в надежном месте.

Жизнь мне спасли, но избита я была изрядно. Мое избавление стоило жизни преданной мне девушке и одному из моих бескорыстных друзей. В сопровождении нескольких девчат меня отправили в Молодечно. А батальон вывели с передней линии в резерв. Но даже там девчонки не чувствовали себя в безопасности. Их оскорбляли, к ним приставали, называли корниловками. Ежедневно происходили скандалы. Часто били окна в казармах. Офицеры были бессильны перед наглецами, да и редко вмешивались в конфликты. Инструкторы старались изо всех сил защитить меня и батальон, объясняя всем недругам, что мы стоим вне политики.

Однажды утром из штаба в Молодечно за мной прислали автомобиль. В штабе я встретила одного из офицеров нашего корпуса. Он рассказал, что девушки из батальона оказались в невыносимых условиях. Им приказали разъехаться по домам, но они ждали меня и отказывались выполнить приказ, до тех пор пока их начальник не распустит батальон своей властью. Девушек посылали рыть запасные траншеи, чтобы хоть как-то изолировать и защитить от солдат. Они прекрасно справлялись с заданием, но, как только возвращались, солдаты снова начинали к ним приставать. Совсем недавно группа солдат напала ночью на блиндажи, в которых были размещены девушки. Они избили караульную и вломились в помещение. Поднялась паника. Некоторые девушки схватили винтовки и стали стрелять в воздух. Шум привлек внимание инструкторов и многих других солдат, среди которых было немало порядочных парней. Они-то и спасли положение.

Но что можно было сделать? Жизнь для батальона стала совершенно невыносимой, по крайней мере на этом участке фронта. Трудно было понять, почему так изменились солдаты всего за несколько месяцев. Давно ли они чуть не боготворили меня, а я любила их? Теперь же они словно взбесились.

Встретившийся в штабе офицер посоветовал мне расформировать батальон. Но для меня это было бы равноценно тому, чтобы признать провал моего дела и безнадежность положения в стране. Я к этому не была готова. Нет, я не распущу свою часть. Я буду сражаться до конца. Однако офицер смотрел на все иначе. Если свои же солдаты направили пулеметы против батальона, не знак ли это того, что моему делу пришел конец? Разве не растерзала бы меня толпа, если бы не мои девчата и сочувствующие мне солдаты, мужественно выступившие в мою защиту?

Я решила ехать в Петроград и просить Керенского перевести меня на тот участок фронта, где шли бои. Перед отъездом я повидалась со своими девчатами. Какая это была трогательная встреча! Как они обрадовались, узнав о том, что я собираюсь ехать в Петроград. Оставаться здесь девчата больше не могли. Они готовы были сражаться с германцами и погибнуть на поле брани, сносить любые пытки и даже умереть от рук врага, но совершенно не предполагали, какие муки, издевательства и унижение им придется претерпевать от своих же солдат. Когда формировался батальон, такое и в голову не приходило.