Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Поэзия Латинской Америки

Коллектив авторов

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Поэзия Латинской Америки - Коллектив авторов - Страница 50

Изменить размер шрифта:

Погребение

Слушайте, что говорят, когда проезжает гроб.

Кампоамор

Когда уйду из жизни жалкой,

немало дам вздохнет в тоске.

(С Инес встречался я за свалкой,

с Хуаною — на чердаке.)

Бормочет поп, уныл, как галка,

фарс на латинском языке;

в цилиндре кучер катафалка

мертвецки пьян на облучке…

Два-три венка, плохие речи,

а я беспомощен!.. «Что, печень?» —

персоны важные шепнут.

А Исабелла, Роса, Зоя

воскликнут: «Сердце золотое!» —

и про себя: «Какой был плут!»

ЛЕОН ДЕ ГРЕЙФФ[140]

Перевод С. Гончаренко

Сонет

Как? Трубка вкупе с бородой — и их союза

довольно, чтоб я слыл поэтом? Да, но я ж

отнюдь не потому свой байронский вояж

по департаменту (служебную обузу)

рифмую… Не нужны мне лавры толстопуза,

которому в башку втесалась эта блажь:

потеть, скрипя пером… И вот он входит в раж,

и зá косы дерет похищенную музу.

Вот взяты в оборот Бодлер, а с ним — Верлен;

злодей Артур Рембо, и чувственный Рубен;

отец Виктор Гюго — и тот в работу пущен…

Пусть сохнут пашни, исстрадавшись по зерну,

ржавеют поршни и в стране бюджет запущен…

Возвышенней зевать, уставясь на луну!

Рондо

Когда любовь ушла… Когда любовь ушла,

забудем про любовь, и только привкус грусти

с собою унесем. И лишь глаза опустим

над тем, что было — пламя, а стало вдруг — зола…

Когда любовь ушла… Когда любовь ушла…

Забудем про любовь, в только привкус грусти

с собою унесем в нирвану бытия,

где ты — уже не ты и я уже — не я…

Забудем про любовь, и лишь глаза опустим

над тем, что было — пламя, а стало вдруг — зола…

И тихо улыбнувшись полузабытой страсти,

полузабытой страсти, полусмешной напасти,

почувствуем, как снова она нас обожгла.

Песня

Повымерли давно сирены… Или

они и вовсе, может быть, не жили?

Их пение, звучащее из пены,

на песню трубадуры положили.

Вы не были сирены

или были?

То ветер ли трепещет над песками?

Волна ли это плещется о камень?

Мерещится мне плач

печали трубной…

Ах, трубадур, тебе ведь так нетрудно

заставить вещей силой сладкогласца

то в пение, то в пену окунаться

хоть дюжину сирен…

Или тринадцать.

Баллада о море, которого я не видел,

написанная строками разной длины

Да, я не видел моря.

Эти очи —

два марсовых, буравящих пространство,

два светляка, блуждающих в ночи

в излучинах космических пучин,

стальные очи викинга — в их взгляде

клубится ужас обморочной пади, —

мои глаза, питомцы вечных странствий

в пространстве звезд, в лазоревом просторе

не видели еще ни разу

моря.

Его лучистая, излу́чистая зыбь

мою мечту ни разу не качала.

Призывный плач сирен не слышал я…

Вся в ртутных высверках, морская чешуя

мои глаза

не жгла слепящим жалом.

Меня еще ни разу не глушили

набат штормов его и штилей тишина:

крутая циклопическая ярость,

а вслед за ней — безмолвная усталость,

когда внезапно, утомясь от бурь,

оно лощит серебряные блики,

кропя луной сапфирную лазурь…

Я знаю наизусть,

как пахнут волосы любимой… Знаю.

Я пил взахлеб медвяный аромат

девичьих локонов и лебединой шеи,

я столько раз вдыхал весенний сад

грудей, белее лепестков лилéи…

Я жег в курильницах таинственный сандал,

нирвану обещающий… Я часто

такими благовоньями дышал,

что и не снилось магам Зороастра[141]!

Но я не знаю запаха восхода,

набухшего соленой влагой йода.

Мои запекшиеся губы

не холодило терпкое вино

морской волны…

Мои запекшиеся губы,

мои безумные, бормочущие, жаждущие губы,

мои горчащие тоской и гневом губы

не пенящейся брагою волны —

вином любимых губ опьянены.

Я побратался с облаками,

я им брат.

Брат облакам, поющим парусами

«Летучего голландца»… Чудакам,

гонимым зачарованно ветрами,

мятущимся, задумчивым умам,

плывущим в одиночестве над нами.

Я странник полночи,

я старый мореход,

бортом судьбы о рифы ночи тертый.

Угрюмые моря ее и фьорды

давно изведал мой упрямый лот.

А вы, мои сомнамбулические сны!

Вы — корабли, разбитые о скалы,

запутанные карты и корсары…

Хмельная прихоть зреющей волны!

Мои глаза — скитальцы по вселенной,

извечные паломники ночей:

тишайших, бальзамических ночей,

трагических, тоскою рвущих вены…

На дне моих мифических очей —

осколки затонувших сновидений:

виденья

наслаждения и пени,

смертельной боли скрюченные тени,

и призрак мщенья, жаждущий прощенья,

и в пропасти высокая звезда,

и свет любви, замешанной на горе…

Все это вместе сплавили во взоре

мои глаза, не видевшие моря,

не видевшие моря

никогда!