ВьЮжная Америка - Романенко Александр Юрьевич - Страница 12

Прошло минут семь. Впереди меня оставалось три человека.

«Немного, — подумал я, — скоро пройдем».

И снова стал спорить с женой о том, как правильно выбирать туфли на каучуковой подошве. Я не обувщик, но это не мешает мне знать, что так называемый «натуральный» каучук на подошвах китайских башмаков — всего-навсего вид пропиленовой пластмассы. Однако переубедить Валентину означало бы разрушить все ее идеалистическое мировоззрение. Я не иду на подобные крайние меры, я лишь спорю по мелочи.

Пролетело еще минут пять или шесть. Впереди меня — те же три человека. В душу закрадывается подозрение, что сидят они здесь с самого утра и, вконец окоченев, уже не реагируют на окружающую действительность. Иначе почему никто из них не возмущается, не пытается поторопить конторских? И хотя мое место в буквальном смысле с краю, я выхожу вперед и начинаю если не требовать, то хотя бы спрашивать. Мне мило улыбаются, уточняют мои желания, обещают все сделать в мгновение ока (фразу «ун моменто» я понимаю даже без разговорника, у меня, очевидно, определенный лингвистический талант). Но в конце концов все сводится к гостеприимным жестам, указующим на тот же проваливающийся диван.

Короче говоря, мы ушли несолоно хлебавши. Я прочно вписал торговый знак этого банка в свою память, чтобы уже никогда и ни под каким соусом не пользоваться его услугами, даже если мне предложат там тринадцать и две десятых годовых.

Так как в том районе Кито обменные пункты — редкость, то нам пришлось прошагать с километр. Я подходил к каждому встречавшемуся на пути охраннику и с выражением удивления и надежды произносил волшебное слово «камбио», совершенно бессмысленное в данном контексте. Это не мешало охранникам мгновенно входить в мое незавидное положение и, сокрушаясь об оставшихся сотнях метров, услужливо тараторить неизвестно что, заставляя меня принимать на веру направления взмахов их рук. Но и следующий охранник подвергался моему нападению. Только увидев черное одноэтажное строение, вполне соответствующее описаниям (из которых я как раз и понял единственно, что оно «нэгро», то есть черное), мы наконец свободно вздохнули и уже не обращали внимания на грабительский курс и значительные потери при обмене.

На выходе из обменки на нас набросилась стайка фантастически чумазых маленьких оборванцев, вопящих звонкими голосами свое волшебное слово (таких слов, заменяющих фразы и целые абзацы, в Кито оказалось немало):

— Лимпио! Лимпио! Лимпио!

Это означает либо «чистка», либо «чищу», либо «чистильщик», как вам угодно. Чистка касается только ботинок, и только мужских. Женские интересуют чистильщиков в тех исключительных случаях, когда женщина сама обращается к ним с вопросом о чистке, да и то, если ее башмаки черные.

На мне кремовые летние туфли с пряжечками, почти сандалии. На Валентине — вообще нечто светло-серое, плетенное из неизвестного материала, напоминающего шпагат или лыко (если кто-то знает, что такое лыко; я-то знаю, однажды при мне лыком подвязывали виноградную лозу, и я даже рискнул дотронуться до лыка рукой).

— Лимпио! — неуверенно прокричал мальчуган лет, наверное, трех и ростом примерно мне по колено. У каждого из пацанов — ящичек с ручкой и крошечная табуреточка. Вам предлагается занять любую удобную для вас позу на табуреточке, возвышающейся над землей на целых пятнадцать сантиметров. Впрочем, вы также вольны присесть на уличную скамейку или вообще на траву. Мы не раз и не два наблюдали чистку типа «вертикаль», когда отдавшийся на растерзание чистильщикам гражданин предпочитал стоять на месте и не дергаться, пока ему гробят туфли и безнадежно пачкают носки.

А в один прекрасный день я любовался еще более экзотической сценкой, достойной кисти импрессиониста: толстенький вальяжный метис, по всему видно, купчик среднего пошиба, блаженно улыбаясь, уминал жаркое с бобами, а в это самое время, согласно его милостивому позволению, чумазый пятилетний мальчишка сидел под столом и, стараясь изо всех сил, натирал башмаки купчика ваксой. Удивительным образом и чистка и обед завершились одновременно. Объевшийся бобами купчик покрутил ногой, осмотрел ботинок и выдал от щедрот своих «ун миль», ту самую сверхуниверсальную тысячу сукров. Оба остались довольны. Но вид оборванца смутил американского туриста, скучавшего над своим брэкфастом. Турист подозвал официанта, купил большой картонный стакан ананасового сока со льдом и отдал его пацану (в тот день было особенно душно перед сильной грозой). Пацан прошепелявил что-то в благодарность и, выскочив на улицу, позвал крошечную девочку, вероятно сестру, и вручил ей стакан. При этом у него был вид настоящего мужчины, добытчика и покровителя слабых. Черные глазенки его сестры выражали восхищение, преклонение, страх, любовь и преданность — все в одном взгляде.

Отбившись от чистильщиков, мы купили три жареных банана. Если вам хочется знать, что такое жареные бананы, поезжайте лучше в Мелаку, что на западном побережье Малайзии. Там знают толк в этом деле. Настоящий банан для жарки огромен, как слоновый бивень, он красный на сломе и жгучий на вкус. Его невозможно съесть целиком, он сытный и питательный, как окорок гуся. И вот именно он-то, нарезанный дольками малазийский банан, обсыпанный сухарями и специями, облитый хитрыми соусами, жарится в раскаленном кукурузном масле. Трудно передать всю прелесть правильно изжаренного банана. Он напоминает украинские блины моей бабушки, которых я мог бы съесть сколько угодно, если б не боялся печальной участи великого баснописца.

У индейцев вкусы, диаметрально противоположные малайцам. В Кито жарят обыкновенный, столовый, как сказали бы в Москве, банан, и жарят бездарно, на углях, положив целый, ничем не пропитанный и не обсыпанный фрукт на железную сетку. Такое блюдо может показаться вкусным разве что с дикого голода. Правда, оно не дорого, всего лишь ун миль, но и смысла в китийских жареных бананах нет никакого.

Зато есть смысл в мандаринах. Мы купили длинный пакете мандаринами, примерно килограмма полтора, за четыре тысячи. Здесь много сортов мандаринов, и те из них, которые мы в России знаем как извечный компонент новогоднего подарочного кулечка, считаются местными гурманами дешевкой, дичком. Настоящую цену дают за красномясые мандарины, какой-то гибрид, сочный, душистый и медово-сладкий. То, что мы купили на улице, было тоже вкусно и необычно. Но всякая уличная покупка много дороже, чем покупка на рынке, а так как Валентина обожает гулять по рынкам вне зависимости от того, что там продается, то мы решаем побывать в местном раю фермерской торговли в ближайшие же дни и узнать наконец истинные цены.

Покружив по магазинам и купив часть из приговоренных к покупке мелочей, мы сделали привал на углу Колон и Сэйс-де-десьембрэ. Надо сказать, что китийцы приучены кем-то к ориентиру именно по углам улиц, а не по самим улицам. Привычка эта въедливая: заразившись ею, уже почти невозможно выздороветь — так и будешь всю жизнь, в любой стране, определять свое местоположение ближайшим перекрестком.

Если вы говорите китийцу, что ваш офис находится на улице Вентимилья, то это ровно ничего не значит. Китиец будет ожидающе заглядывать вам в глаза, как вы смотрите в глаза заики, надолго запнувшегося на трудном слове. Китиец даже станет помогать вам, будет говорить: «И? И?», что означает примерно то же, что и на русском, то есть: «И что еще? Что дальше?» Вентимилья — очень короткая улица, потеряться на ней совершенно невозможно, однако вы обязательно должны назвать хоть что-нибудь, что пересекает ее неподалеку от вашего офиса. И тогда китиец облегченно вздыхает — все, он узнал наконец-то ваш адрес.

То же касается и всех столичных таксистов. Даже если я говорю, что место, куда мы направляемся, расположено «сэрко» (рядом) с чем-то выдающимся, например, со стадионом или Дворцом Быков, таксист все равно измучит меня окольными вопросами, пока ему не удастся выяснить, какой именно перекресток наиболее отвечает конечной точке его маршрута. В этом непростом деле карта города служит незаменимую и уникальную службу. Забыть в отеле карту — значит потерять время, деньги и нервы, объясняясь с таксистами.