Ты, я и Париж - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 37

— Почему?

— Ну, во-первых, потому что Антип лошадей любит намного больше людей, а во-вторых, любая из этих лошадок стоит бешеных денег, вот он и дрожит над хозяйским имуществом.

— А нам точно не влетит? — спросила Тина, опасливо оглядываясь на охранника.

— Не волнуйся, — Серафим пришпорил своего коня. — Мы же ничего противозаконного не делаем, прокатимся часок, лошадей выгуляем.

Роща была потрясающей: вековые дубы верхушками подпирали небо, под копытами лошадей тихо похрустывали прошлогодние желуди, солнечный свет путался в ветвях и рассыпался на сотни ярких бликов. Из-за этого окружающий мир казался мозаичным. Трудно было представить, что вблизи человеческого жилища сохранилось такое заповедное место.

Лошадям тоже нравилось в роще, они повеселели, со спокойного шага перешли на легкую рысь. Мальчик, нетерпеливо всхрапывая, рвался вперед, безымянная лошадка старалась не отстать. Ее радостное нетерпение передалось и Тине. Захотелось ощущения полета, когда ветер в лицо и сердце бьется быстро-быстро, в унисон перестуку копыт, когда всадник и лошадь становятся единым целым.

Тина попробовала, и у нее почти получилось: точно почувствовав ее невысказанное желание, безымянная лошадка рванула вперед, на целый корпус опередила Мальчика, а потом…

А потом их полет закончился. Лошадка споткнулась на ровном месте, с жалобным ржанием рухнула на землю, Тину выбросило из седла. Последнее, что она запомнила перед тем, как отключиться, — это солнечные блики в прорехах молодой листвы.

Сознание возвращалось медленно, по-пластунски заползало в раскалывающуюся черепную коробку. Следом вполз голос:

— Эй, Тина, ты меня слышишь?

Она открыла глаза, моргнула — два Серафима слились в одного, испуганного и очень бледного.

— Как ты? — Он помог ей сесть.

— Что произошло? — Тина ощупала голову, на затылке наливалась здоровенная шишка.

— Кажется, у твоей лошади сломана нога. — Серафим кивнул на безымянную лошадку, с жалобным ржанием пытающуюся встать с земли.

— Но как же? — борясь с тошнотой и головокружением, Тина встала на четвереньки, подползла к лошадке. — Мы же ничего такого не делали, просто катались. Что теперь будет?

— Не знаю! — рявкнул Серафим. — Сейчас подтянется Антип со своими архаровцами, и от нас с тобой мокрого места не останется. Он за Ласточку никого не пожалеет.

— Ласточку? — Тина погладила лошадку по морде. — Ты же говорил, что не помнишь, как ее зовут.

Серафим поморщился, сказал недовольно:

— Не помнил, а теперь вот вспомнил. Какая разница?!

А разница была, и очень большая! Еще вдень ее приезда в поместье Антип предупреждал отца, что у Ласточки проблемы с ногой и выезжать на ней нельзя. С тех пор не прошло и недели, лошадь еще не успела оправиться, а они устроили скачки. Доскакались…

Антип появился через пару минут, не обращая внимания на Тину и Серафима, бросился к Ласточке, ощупал покалеченную ногу и зарычал:

— Кто?! Кто разрешил?!

Серафим, в отличие от Тины, если и испугался, то виду не подал, процедил сквозь зубы:

— А с каких это пор мы должны перед тобой отчитываться?

— У Ласточки была травма! — Антип подошел к ним вплотную. — Ветеринар запретил на ней выезжать.

Серафим равнодушно пожал плечами:

— А откуда нам было знать? Она же даже не хромала.

— Ты знала! — Антип вперил в Тину ненавидящий взгляд. — Ты слышала, что Ласточка нездорова! — он перешел на свистящий шепот: — В конюшне полно других лошадей, а ты выбрала именно ее. Почему?

— Я не знала, что это Ласточка, — Тина попятилась.

— Ты врешь! На стойлах есть таблички с кличками лошадей.

Таблички? Она не видела никаких табличек. Серафим сказал, что не знает, как зовут лошадку, и она поверила. А оказалось, что это та самая Ласточка, и Серафим знал…

Голова закружилась, чтобы не упасть, Тина оперлась спиной о ствол дерева, перекошенное яростью лицо Антипа стало расплываться.

— Ты ответишь, — донеслось до нее, словно через толстый слой ваты, а потом Антип резко отвернулся, принялся раздавать команды своим «архаровцам».

Тина сделала глубокий вдох, потерла глаза, пытаясь восстановить утраченную резкость.

— Эй, ты в порядке? — Серафим попытался обнять ее за плечи.

— Отвали!

— Что случилось? — он растерянно улыбался. — Ты расстроилась из-за этого хромого ублюдка? Наплюй!

— Ты знал! — она ткнула Серафима пальцем в грудь.

— Что знал?

— Ты знал, что это Ласточка!

В небесно-голубых глазах родственничка мелькнуло что-то такое, едва уловимое, а потом Серафим рассмеялся:

— Зачем мне тебя обманывать? Это паранойя!

Тина нервно дернула плечом. Она не знала зачем. Наверное, затем же, зачем Амалии понадобилось выставлять ее пугалом на семейном ужине. Причина наверняка была, только думать над ней сейчас не хотелось. Потом, когда перестанет болеть голова, Тина разложит все по полочкам и постарается понять, что происходит. А пока надо держаться подальше от Серафима.

На них больше никто не обращал внимания, все сгрудились вокруг Ласточки. Как она там, бедная?.. Подойти и спросить Тина не отважилась, побоялась вызвать новую вспышку гнева, не оглядываясь на Серафима, побрела к выходу из рощи. Про Ласточку можно будет спросить и у Надежды Ефремовны, она всегда в курсе того, что творится в доме.

В поместье их уже ждали: на подъездной дорожке нервно прохаживалась Анна Леопольдовна.

— Яков Романович хочет вас видеть, — сказала она, внимательно разглядывая перепачканную травой и землей Тинину одежду.

— Антип уже настучал? — поинтересовался Серафим, передавая поводья подоспевшему конюху.

— Антип сказал, что Ласточка сломала ногу, — Анна Леопольдовна перевела взгляде Тины на Серафима. — Вы понимаете, что это значит?

— Яков Романович вне себя? — предположил тот.

Домоправительница покачала головой, сказала:

— Боюсь, вы не до конца представляете масштабы произошедшего. Клементина, что с вашей одеждой?

— Упала.

— При других обстоятельствах я бы порекомендовала вам переодеться перед визитом к отцу, но сейчас на это уже нет времени. Яков Романович ждет вас в своем кабинете.

— Обоих? — уточнил Серафим.

— Обоих, — Анна Леопольдовна кивнула, направилась к дому.

Да, они действительно плохо представляли себе масштабы произошедшего. Отец был в ярости. Нельзя сказать, что его гнев обрушился только на одну Тину, Серафиму тоже попало, но ей досталось несоразмеримо больше.

Ласточка оказалась не просто очень породистой и безумно дорогой, купленной у какого-то арабского шейха за нереальные деньги, она была скаковой лошадью, очень способной, очень перспективной. До тех пор, пока «одна маленькая неуправляемая дрянь, наплевав на то, что лошадь недавно перенесла травму, не решила на ней прокатиться». А у лошади теперь такой перелом, что о скачках можно забыть навсегда. Все, она теперь «отработанный материал», и ее легче пристрелить, чем поставить на ноги.

Тина, до этого момента даже не пытавшаяся возражать и оправдываться, вздрогнула, с мольбой посмотрела на отца:

— Ты шутишь?

— Я никогда не шучу такими вещами. — Отец взял со стола мобильник, бросил в трубку: — Антип, через пять минут!

— Что — через пять минут?! Что он должен сделать через пять минут?! — Тина сорвалась на крик.

— Клементина, — отец устало потер глаза, — ты уже взрослый человек и должна понимать, к каким последствиям могут привести твои выходки.

— Я поняла! Что через пять минут?!

— Понимание — это хорошо, но недостаточно. Пойдемте со мной, — отец распахнул дверь, ведущую на террасу, — я хочу вам кое-что показать.

— Идем же, — шепнул Серафим и почти силой выволок Тину из кабинета. — Когда он в таком состоянии, лучше слушаться.

Отец уже стоял на террасе и смотрел куда-то вниз. Чтобы не упасть, Тина вцепилась в перила, проследила за взглядом отца. На подъездной дорожке стоял фургон для перевозки лошадей, она видела такие по телевизору. Со стороны хозпостроек к фургону шел Антип, в руках у него было ружье. Поравнявшись с фургоном, он остановился, запрокинул голову, посмотрел, кажется, прямо Тине в глаза.