История Икс - Моллой А. Дж. - Страница 19

— Э… — Я совершенно теряюсь, заикаюсь как дура. Смотрю то на маму, то на Маркуса. — Э… а… э…

Мама! Боже мой! Она пялится на Марка так, будто сам Иисус сошел с небес, чтобы подарить ей сумочку от «Булгари». На ее лице застыло обожание с примесью желания. Бесспорно. Я вижу это внезапное влечение!

Хуже того, я слегка смущена из-за мамы. Теперь я смотрю на нее глазами Марка: полноватая американка в одежде из универмага, в джинсах «Гэп», с растрепанными седыми волосами. Что он подумает?

Но почему меня должно волновать, что подумает Марк Роскаррик? Будь он неладен! Это моя мама, я безумно люблю ее, а он может катиться ко всем чертям в своем нелепом дорогом костюме. Какое он имеет право показывать свое превосходство?

А чего я так злюсь, если он меня не волнует?

— Икс?

Голос Марка внедряется в мои мысли. Спокойный, но твердый.

Вздрогнув, я прихожу в себя. Секунд двадцать я предавалась своим думам. Теперь Марк и мама оба смотрят на меня.

— Извините. Э… Извините.

Давай же, Александра, возьми себя в руки!

— Мам, это… Марк. Марк Роскаррик. Он… Он… — Говори же! — Он мой друг… Мы здесь познакомились. В Неаполе. — Просто супер! — А это, Марк, моя мама, — тараторю я. — Анджела. Из Сан-Хосе. Она в отпуске. Мы идем в «Гамбринус» выпить по чашечке кофе.

Загорелой рукой Марк берет ладонь моей матери, подносит к губам и легонько целует — грациозно и галантно, с забавной беззаботностью традиций Старого Света.

— Рад возможности познакомиться, — говорит он и пристально смотрит в ее спрятанные за очками глаза.

Мама чуть ли не падает в обморок.

— Разве это не мило! — фальцетом восклицает она. Голос ее звучит комично, будто она только что глотнула гелия. Такого я раньше не слышала. — Как же я счастлива познакомиться с вами! Так счастлива!

Бог ты мой!

— Ну, мам… Марк и я…

Я пытаюсь объяснить нашу дружбу, но в смущении замолкаю. Да и что тут сказать? Ах да, мам, познакомься с Марком. Он миллиардер, аристократ и увлекается древними садомазохистскими обычаями, а прошлой ночью он трахал меня до искр в глазах. Может, кофе выпьем? Мне даже хочется сказать все это. Похвастаться. Поделиться, что я — да, я, Алекс Бекманн, порядочная дочь и дважды победительница в номинации «Старая дева года» — поймала в силки роскошного миллиардера! А потом отшила!

Но не важно, о чем я думаю, мама занята своими мыслями: она пытается говорить по-итальянски.

Проблема в том, что она его совсем не знает! Она ведь никогда не говорила на иностранном языке. Изо всех сил стараюсь не залиться краской и не закрыть глаза от стыда, перевожу взгляд на пинии на углу площади, рядом с обшарпанным королевским дворцом, и слышу:

— Ага! — говорит мама. — Так… э… buon gonna, senor.

Senor? Она что, думает, он испанец?

— Due… — запинаясь, произносит она. — Senor Раскорр… Mie amigo.

Мама! Остановись! Прошу тебя!

Наконец она понимает, что выглядит нелепо. Вижу, как покрываются румянцем мамины щеки, ей очень неловко. Зачем Марк так унижает ее?

Не успеваю я ударить его или сделать какой-нибудь отвлекающий маневр — напасть на голубя, например, — как Марк с улыбкой касается ее плеча и дружелюбно смеется.

— Миссис Бекманн, — со свойственным ему спокойствием говорит Марк. — Per favore, печальная правда в том, что большинство неаполитанцев не говорят по-итальянски, так что не утруждайтесь из-за меня.

Всего лишь небольшая милая шутка, но ее хватает, чтобы вывести маму из смущения. Теперь она хихикает, как девчонка, стеснение ушло. Вот только мое смятение никуда не делось. Марк поступил по-джентльменски, мама опять чуть ли не падает в обморок, а мне сейчас очень хотелось бы улететь в Рим.

— Так вы направляетесь в «Гамбринус»? — обращается ко мне Марк.

— Да…

— Ты позволишь угостить тебя и твою очаровательную маму аперитивом? Это доставит мне огромное удовольствие.

Сейчас я не в той ситуации, чтобы отказываться. Марк знает, в какое кафе мы идем. А мама выглядит как собачка, которой только что пообещали стейк из Японии за триста баксов.

— Конечно, — нехотя уступаю я.

Мы пересекаем пьяцца дель Плебисчито, а когда добираемся до «Гамбринуса», официанты принимаются суетиться возле Марка. С раболепными поклонами и улыбками провожают до его привычного столика, самого лучшего столика в самом лучшем кафе Неаполя. Мы сидим втроем, пьем «Венециано» и смотрим на оживленную, в виде треугольника пьяцца Триесто и Тренто. Время от времени нам приносят напитки, а Марк все рассказывает моей матери увлекательные истории про Неаполь. Она смеется, попивая ярко-оранжевый коктейль, проглатывает крошечные кусочки прошутто и опять смеется.

Наконец Марк поднимается, оплачивает наш счет и дает щедрые чаевые официанту. В последний раз целует маме руку — наверное, она ее неделю мыть не будет — и исчезает в сумерках Неаполя.

Мама потрясенно смотрит на меня и качает головой:

— Ну надо же! Какой чудесный мужчина! Почему не поделилась, что у тебя такие замечательные друзья? Расскажи про него все!

Делюсь с ней парочкой фактов и еще немного привираю. Говорю, что встречала его на паре вечеринок в Марекьяро и Кьяйя. Подчеркнула, что мы друзья. Мама ошарашенно смотрит на меня и пьет «Венециано». Кивает и доедает последний кусочек вкуснейшей миниатюрной пиццы.

— Он ведь сногсшибательно красив, да?

— Мам!

— Разве нельзя сказать?

— Ну и что?

— Может, я и трехсотлетняя старуха, Алекс, но не слепая. И я по-прежнему женщина.

— Ну ладно, он ничего.

— Богат, наверное… Его манера… Манера одеваться и держаться. С уверенностью, что ли.

Бормочу что-то про «импорт-экспорт» и «парочку миллионов». Мама не отрывает от меня заинтересованного взгляда. Я ерзаю на стуле, как капризный ребенок. Все так предсказуемо. Не знаю, чего люди волнуются о старении. Всего-то и надо пообщаться с предками, и лишних лет как не бывало. Именно родители в считаные секунды могут снова превратить тебя в плаксивого, избалованного подростка. Волшебство какое-то.

Но пора двигаться дальше.

— Может, поужинаем? Съедим пиццу. Рядом с моей квартирой, на виа Партенопе, есть отличное местечко.

Мама кивает, вытирая губы салфеткой.

— Он женат? — тут же спрашивает она.

— Кто?

— Дорогая!

— Нет.

— Помолвлен?

— Не знаю. Да и откуда? Он встречается с моделями и актрисами. Ну, понимаешь, девушками из журнала «Пипл». Такими вот женщинами.

— Богатый красавец в поисках жены, — задумчиво произносит мама, рассчитывая что-то в уме.

— Мам, даже не пытайся выдать меня замуж. Помнишь, что было с Джеффом Миерсоном в Сан-Хосе?

— Но у него акции в «Эппл».

— Да он ростом всего пять футов и шесть дюймов.

— На свадьбу он мог бы надеть туфли на каблуках.

Мы вместе хохочем. Снова между нами воцаряется гармония разумности, как между мамой и дочкой. Встаем и под ручку идем к берегу, к ресторанам и пиццериям на виа Партенопе. Поедая «Маргариту» с соусом маринара, мама рассказывает семейные новости. Как мой младший брат Пол — сейчас спортсмен из высшей лиги, собиравшийся прежде заниматься медициной, — преуспевает в Техасском университете в Остине, как старший брат Джонатан — любитель покурить травку, который вряд ли когда-нибудь остепенится, — наконец взял себя в руки, начал встречаться с милой девушкой и нашел хорошо оплачиваемую работу в «Гугл», а значит, все-таки может остепениться.

Я с умилением слушаю все это, попивая «Монтепульчиано» — самое дешевое вино в меню. Ничего из сказанного мамой для меня не новость. На выходных я общалась с братьями по скайпу, как делаю каждую неделю. Но есть что-то успокаивающее в ее беззаботной, славной болтовне. Я будто снова в Сан-Хосе, сижу на большой кухне, где пахнет лимонами и выпечкой, солнце льется сквозь окна, а мама экспериментирует с шербетом и смеется, когда по сторонам летят брызги.

У меня было счастливое детство. Мои родители — добрые и любящие люди. Я обожаю своих братьев. Даже собачка и та была милой. Мне стыдно признаваться, но это правда. До двенадцати-тринадцати лет меня окутывало безмятежное счастье. Но в подростковые годы нахлынула скука, хотя, может, это было нечто глубинное — экзистенциональная апатия, которую нельзя искоренить. Я поехала учиться на Восточное побережье в надежде утолить жажду, но этого оказалось мало. Мне хотелось настоящего опыта! Чего-то большего! Жизнь ведь состоит не только из выпечки, шербетов, детишек и милой собачонки, какими бы чудесными они все ни были.