Бегство охотника - Мартин Джордж Р.Р. - Страница 33

— Это было бы логично, — повторил Маннек.

Тысяча вопросов разом буравили мозг Рамона. Возможно ли такое, чтобы все людские колонии, спонсируемые эниями, на деле служили тайными миссиями, предназначенными для выявления поселений вроде того, где обретался Маннек? Не обратятся ли серебряные энии в один прекрасный день против людей, как поступили они с этими бедными сукиными детьми? И если убежище пришельцев обнаружат, не означает ли это, что колония на Сан-Паулу выполнила свою миссию — как это у них… исполнила свое предназначение — и если так, позволят ли энии ей существовать дальше? И что такого сделал с ним сахаил, что он способен так думать, так чувствовать? Где кончается Маннек и где начинается он, Рамон? Во всей этой катавасии он ухватился за один-единственный вопрос, словно от ответа на него зависело абсолютно все.

— Зачем они это делают? — спросил он. — Почему они обратились против вас?

— Природа их функции сложна. Их течение обладает неизвестными нам свойствами. Они были подобны нам до тех пор, пока не перестали. Мы надеялись, что ты откроешь нам это.

— Я? — поперхнулся Рамон. — Да я только сейчас вообще узнал, что все это случилось. Как я могу объяснить вам, о чем думают эти pendejos?

— Человек схож с ними, — объяснил Рамон. — Он соучаствует в их функции. Вы обладаете пониманием убийства и предназначения. Вы убиваете так, как убивают они. Понимание того, что побуждает вас к убийству, объяснит и их побуждения. Свободу, которые дают крепкие напитки.

— Мы не такие. Я не соучастник их гребаного холокоста! Я геолог. Я ищу минералы.

— Но ты убиваешь, — настаивал Маннек.

— Да, но…

— Ты убиваешь себе подобных. Ты убиваешь тех, кто функционирует подобно тебе.

— Это совсем другое дело, — возразил Рамон.

— В чем заключается это различие?

— Пьянство здесь ни при чем. Просто все зашло, возможно, слишком далеко. Ну, поцапались мы с этим парнем. Но я ведь не ел его гребаных детей!

— Если бы мы поняли природу пожирателей и выражение их таткройда, мы могли бы снова направить их поток по предыдущему руслу, — произнес Маннек, и Рамон услышал в его голосе отчаяние. — Было бы возможно найти новый способ исполнения их функции. Но я не могу найти убедительного повода.

Рамон вздохнул.

— Можешь и не пытаться, — буркнул он. — Только зазря свихнешься. Их понять невозможно. Они же, мать их, пришельцы.

Глава 14

Рамон даже удивился тому, что смог заснуть, — и еще больше удивился тому, что проснулся, прислонившись к Маннеку: тот стоически сидел, похоже, ни разу даже не пошевелившись.

Впрочем, за время, что оставалось до рассвета, в сны Рамона трижды вторгались воспоминания. Первое воскресило в памяти игру в карты на борту энианского корабля по пути с Земли. Паленки в тот день чувствовал себя хорошо — что в последнее время случалось все реже — и настоял на том, чтобы вся бригада собралась порезаться в покер. Рамон словно снова держал в руках истертые, засаленные карты. От массивных энианских тел исходил едкий, кислотный запах, к которому примешивалась постоянная вонь перегретой керамики, словно кто-то оставил на сильном огне пустой глиняный горшок. У Паленки на руках оказался фулл, зато у Рамона — стрит, он и выиграл. Ему запомнилось, как осветилось лицо у старикана при виде своих карт, и как разочарованно потускнело, когда Рамон открыл свои. Рамон даже пожалел, что не сбросил своих карт, не открывая.

Пожалуй, это воспоминание единственное имело хоть какое-то отношение к тому взаимодействию с сознанием пришельца. Остальные два показались ему совершено случайными: первое — о том, как он принимал душ перед тем, как отправиться в бордель в Мехико, а второе — как он ел речную рыбину, запеченную в перце, вскоре после его прилета на Сан-Паулу. Во всех трех случаях воспоминания отличались такой отчетливостью, словно он физически переносился в прошлое и оказывался там, а не здесь, на траве, рядом с инопланетным чудищем. Каждый раз он на секунду просыпался, видел сидевшего рядом с ним неподвижным изваянием Маннека и каким-то образом понимал: тот знает обо всем, что с ним происходит, но не может посоветовать ничего, что помогло бы легче воспринимать эти незваные вторжения прошлого. Впрочем, Рамон и не просил об этом. В конце концов, это его сознание возвращалось к тому состоянию, в котором ему полагалось находиться, только и всего. Впрочем, подумал он, интересно все-таки, сколько лет прошло с тех пор, как другой Рамон в последний раз вспоминал о той партии в покер.

Утроласточки уже завели свое негромкое утробное пение, а небо на востоке начало светлеть. Кто-то с испуганным писком бросился наутек, когда Рамон встал, чтобы напиться. Судя по всему, это был какой-то небольшой хищник, обгладывавший останки jabali rojo. В кронах деревьев порхали тенфины и вертиголовки, то и дело шумно ссорясь из-за еды или самок. В общем, все как всегда, нормальная лесная жизнь со своей дурацкой борьбой. Твари крупнее, кузнечики и плосконоги, явившись на водопой, подозрительно косились в его сторону, но пить продолжали. Из воды выпрыгнула и с плеском плюхнулась обратно рыбина. Глядя на все это, Рамон немного расслабился, забыв на время о том, кто он, чего от него требуют и насколько призрачны его надежды.

Потом он вернулся в лагерь — зажарить и съесть еще сахарных жуков, привычно продемонстрировать инопланетянину физиологические функции человеческого организма и приготовиться к продолжению охоты. Кожа Маннека оставалась еще серой, но разводы на ней уже начали проявляться. Держался тот по-прежнему, пригнувшись немного к земле, и двигался осторожно, болезненно. «Жаль, — подумал Рамон, — что он не в состоянии оценить, насколько серьезно ранен пришелец — если тот вот-вот отдаст концы, ему не обязательно было бы придумывать хитроумные планы бегства. С другой стороны, что случится, если он вдруг не сможет освободиться от сахаила после Маннековой смерти? Страшное дело — оставаться прикованным к разлагающемуся трупу пришельца до тех пор, пока сам не умрешь с голоду… Или хуже того, если смерть Маннека станет одновременно и его смертью — они ведь обмениваются физическими импульсами через сахаил». Он как-то не думал об этом прежде, и мысль об этом не слишком ободряла. Все же, представься такая возможность, он обязательно рискнет…

Когда рассвело окончательно, Рамон и Маннек, не сговариваясь, поднялись и отправились дальше, вниз по течению. Следы, оставленные другим Рамоном, уклонялись к северу, хотя Прыжок Скрипача находился далеко на юге. Возможно, тот рассчитывал запутать погоню, выбрав наименее вероятный путь. Или надеялся найтитам деревья, более подходящие для постройки плота. А может, замыслил что-то еще, до чего Рамон еще не додумался.

Они шли молча, только опавшие листья и хвоя похрустывали под ногами, да заунывно ухала вдалеке anaranjada,[17] щебетали плоскомехи, заливались на лужайках уксусные цикады. Мягкий, пористый помет куи-куи подсказал Рамону, что это похожее на антилопу животное пробегало здесь вчера, а может, даже всего несколько часов назад. «В здешних местах, должно быть, хорошо охотиться», — подумал он и тут же ощутил какое-то неуютное беспокойство, причину которого не сумел установить.

Рамон предполагал выйти к реке до темноты. Другой Рамон наверняка находился где-то совсем близко. По его прикидкам, на постройку более или менее пристойного плота у него уйдет дня три — при наличии инструментов: топора, веревок. Ну и конечно, всех пальцев. У другого Рамона в этом отношении положение хуже, однако…

Однако в его положении умнее всего было бы смастерить что-нибудь на скорую руку — только бы держалось на воде и не тонуло под его тяжестью, — и сплавиться на этом ниже по течению, а уже потом, оторвавшись от погони хоть на какое-то расстояние, достроить плот надежнее. Рискованно, конечно: с одной стороны, выигрыш во времени, с другой — пришлось бы доверить свою жизнь сооружению, готовому вот-вот развалиться под тобой. Рамон шагал молча, размышляя, насколько был бы готов рискнуть он сам в подобной ситуации. Только рывок впившейся в его шею плоти напомнил ему о Маннеке.