Александр Суворов - Григорьев Сергей Тимофеевич - Страница 50

У моряков свои понятия о чинах и субординациях. Сэр Бушприт потому упорно и держался за наименование «капитан-командор», что считал этот чин выше армейского генерал-майора. Уже одного этого было достаточно, чтобы между Суворовым и сэром Бушпритом возникли нелады. А главная беда состояла в том, что они в одной существенной черте сошлись характерами. Суворов был мастером язвительной шутки, и сэр Бушприт был порядочным шутником. Во всем остальном они расходились, начиная с внешности.

Суворов при маленьком росте был коренаст и юношески подвижен, даже став пожилым человеком. Сэр Бушприт – высок, долговяз, но грузен и медлительно-важен.

Черты суворовского лица некрупны, тонки. Лицо его никогда не застывает, оно – как море в свежий, шквалистый ветер. У капитан-командора черты крупные, будто вырубленные топором, на лице застыло деревянное выражение.

У Суворова глаза слегка навыкате, голубые, все время искрятся, а в гневе способны сверкать молниями. Глаза капитан-командора сидят в глубоких впадинах, словно высверленные коловоротом корабельного брызгаса – плотника, мастера по сверлению дыр. Взор его мутный, холодный, цвет глаз стальной.

Нос у сэра Бушприта длинен, очень велик, за что он и получил свое прозвище. Как будто плотник, мастеривший лицо капитан-командора, не совсем правильно высверлил дыру и вколотил в нее нагель[161], отчего капитан-командор ходит задрав нос кверху на манер бушприта корабля.

Сэр Бушприт говорил, словно командовал, срываясь на высоких нотах. Он плохо понимал по-русски, так как не хотел знать иного языка, кроме английского, будучи непоколебимо уверенным в том, что этот язык – отец всех прочих, а потому все должны его понимать. Суворов, в отличие от сэра Бушприта, говорил звучным басом, знал несколько языков, за исключением родного языка командора, и очень жалел, что не мог объясниться с ним по-английски.

Инструкция, данная Суворову перед его отъездом в Финляндию, имела пробел: капитан-командор не был ему подчинен. А между тем оборона шхер[162] была немыслима без флота. Для выбора мест береговых батарей требовалось произвести промеры у берегов.

Суворов нанес сэру Бушприту визит на рейде, чтобы просить его содействия. Генерал-аншеф сделал промах, не прибегнув к переводчику. Капитан-командор понял просьбу как приказание и надменно ответил:

– Кто вы есть, господин генерал? Здесь море, корабль; на земле я вас слушать; здесь флот, государь мой. Имейте флот маленький чин – мичман, тогда я вас слушать. Хэлло!

Суворов молча откланялся, а на другой день на флагманский корабль «Северный орел» явился адъютант Суворова и вручил сэру Бушприту запечатанный пакет. В нем капитан-командор нашел прошение.

Командир «Северного орла» капитан-лейтенант Прончищев, негласно исполняющий должность переводчика при флагмане, сообщил, что генерал-аншеф Суворов, граф Рымникский и граф Священной Римской империи, Андрея Первозванного, Александра Невского и многих других орденов кавалер, почтительно просит в первый удобный для капитан-командора день сделать ему, Суворову, экзамен на мичмана для производства в первый на флоте офицерский чин.

Сэр Бушприт, став в тупик, спросил совета у Прончищева. Тот ответил, что по форме и по сути дела отказать Суворову в его просьбе нельзя.

– Тем более, – значительно прибавил Прончищев, – его сиятельство граф Суворов в морском деле вовсе не мальчишка. Еще командуя береговой обороной Херсонского района, он имел дело с флотом. Устраивая оборону Крыма, Суворов дружил с адмиралом Федором Федоровичем Ушаковым, и даже тот слушался его советов. На Дунае под руководством графа Суворова был адмирал де Рибас… Да и у нас Суворову подчинена гребная флотилия. Будьте уверены, господин командор, генерал-аншеф не хуже нас с вами знает и морской устав и практику…

Сэр Бушприт призадумался и для верности отправился на быстроходном галиоте в Кронштадт, а оттуда в Петербург, чтобы испросить совета у наследника престола, генерал-адмирала Павла Петровича, как поступить.

Суворов воспользовался отсутствием капитан-командора и с согласия Прончищева повторил на практике то, что знал по книгам и уставам, а также из опыта на Буге, Днепре и Дунае. На экзамене ему предстояло отвечать на разные вопросы об оснастке корабля: о рангоуте, мачтах, реях, марсах, стеньгах, о стоячем и бегучем такелаже, о парусах – как их ставить и убирать.

Вахтой во время хода корабля под парусами командует лейтенант, начальник вахты, а мичманы – его помощники, по одному на каждую из трех мачт корабля. Чтобы командовать одной мачтой, надо знать несколько сот названий, которые постепенно изучаются на практике. У Суворова недоставало времени: сэр Бушприт мог вернуться на эскадру в любой день.

Командир «Северного орла» поступил с небывалым претендентом на мичманский чин, как учитель по ступает с любимым учеником, когда надо его спешно приготовить к ответственному испытанию, – в этом случае ученика натаскивают. Прончищев был не прочь проучить надменного сэра Бушприта, а Суворов с озорным увлечением отдался в распоряжение учителя, облачившись в матросскую одежду. Пять дней подряд Прончищев маял команду своего корабля парусными учениями. Матросам показалось очень лестным, что с ними наравне тянет шкоты, лазит по вантам, ставит и убирает паруса, крепит снасти, вяжет узлы и сплеснивает тросы[163] сам Суворов. Они дивились неутомимому проворству, цепкости генерал-аншефа со смешной тугой косичкой седых волос. А на других кораблях огорчались, что Суворов будет держать экзамен не у них. Вся эскадра – от командиров кораблей до юнг и коков – нетерпеливо ждала, с чем вернется из Кронштадта сэр Бушприт, каково будет повеление генерал-адмирала, – по слухам, Павел Петрович Суворова недолюбливал.

После пяти дней отсутствия капитан-командор возвратился из Кронштадта.

«Произвести мичманский экзамен генералу Суворову не откладывая, по всей строгости, без послабления, рассмотреть при сем, что генерал Суворов действительно к исполнению сей должности прямо способен, образовав для сего испытания нарочитую комиссию из командиров кораблей практической эскадры во главе с капитан-командором» – таково было повеление генерал-адмирала.

Если верить сэру Бушприту, Павел Петрович прибавил: «Старик чудит. Надо дать ему урок». В этих словах заключалось второе, негласное повеление: «Провалить!»

Но, не совещаясь, командиры кораблей, каждый за себя, решили: «Не проваливать!»

На баке «Северного орла» матросы тоже тревожились за исход испытания:

– Выдержит?

– Наш-то Суворов? Выстоит… Только не вздумал бы Бушприт с ним в жмурки играть. Вот это будет беда!

Прончищев говорил Суворову, чтобы он не робел, отвечал на все вопросы смело, решительно, не задумываясь.

– На-кось ты, боюсь! – с усмешкой отвечал Суворов. – «Немогузнаек» не терплю, а вдруг завтра придется самому ответить: «Не могу знать!»

– А вы, граф, говорите пространнее, что в голову придет, да побольше всяких «тако», «паче» и «поелику». Чем больше вы скажете, тем меньше он поймет.

Суворов гневно блеснул глазами:

– Мой стиль не фигуральный, а натуральный при твердости моего духа. Вралём я не бывал. От беды не бегал. На ногах не качался. Не лукавил. Не разумею изгибов лести!

Суворов гневался, и капитан-лейтенант Прончищев опомнился: напрасно ему взбрело в голову давать советы, и кому – Суворову!

Утром на корабль «Северный орел» к назначенному времени съехались командиры кораблей практической эскадры «Благополучие», «Счастье», «Слава России» и фрегата «Воин». Вся комиссия состояла из пяти человек при капитан-командоре Нанинге.

Суворов не заставил себя ждать. В десять часов утра он пришел на рейд под парусом на одномачтовой сойме[164] и ступил на правый, почетный трап «Северного орла».