Дочь последнего дуэлянта - Бенцони Жюльетта - Страница 3

– Откуда вы все это знаете? – поразилась изумленная принцесса.

– Эта история была у моего отца одной из самых любимых, и он часто ее рассказывал. А что касается де Брезе…

– Прошу вас, будьте милосердны, пощадите меня, – засмеялась госпожа де Конде. – Если их история столь же впечатляюща, мне не избежать ночью кошмарных снов! Мне вполне достаточно воинов с частичками тела и сумасшедшей матери!

– Однако вы мне не сказали, какой ответ получил господин принц.

– Министр милостиво согласился на его нижайшую просьбу. Иначе я не была бы в таком гневе. Близится Рождество, а свадьба состоится скорее всего в феврале. Тяжкое испытание! Стоит мне о ней подумать…

– Так постарайтесь не думать!

– Это очень трудно. А что бы вы сказали, если бы мы сейчас с вами отправились навестить госпожу де Рамбуйе? – неожиданно предложила принцесса и поднялась с канапе. – У нее дышишь совсем другим воздухом, куда более приятным. Что вы на это скажете?

– Скажу «нет, спасибо». Воздух, которым там дышат, для меня чересчур эфирен.

– Думаю, что моя дочь уже там. Я поеду и заберу с собой вашу милую Изабель и очаровательного Франсуа…

Милая Изабель, которая вот уже добрых четверть часа подслушивала под дверью, сочла, что сейчас самое подходящее время, чтобы как можно скорее удалиться, и, подхватив юбки, бесшумно, как кошка, понеслась на противоположный конец галереи. Вообще-то она ничего не имела против визита в особняк на улице Сен-Тома-сюр-Лувр, где маркиза де Рамбуйе устроила литературный салон, но сейчас ей больше всего нужно было одиночество, чтобы хорошенько подумать об услышанной новости, которая интересовала ее больше всего на свете. Решение было одно – парк, где, конечно же, в декабре никто не станет ее искать, тем более что уже стало смеркаться.

Зайдя к себе в комнату и накинув теплый плащ с капюшоном, Изабель, никого не встретив в коридорах, углубилась в парк, торопясь в свой любимый уголок. Это был заросший акацией небольшой фонтан в виде чаши, на которую опирался локтями ангелок с пухлыми щечками. Он смотрел на изящный бассейн, куда стекала вода. А возле бассейна стояла каменная скамейка и располагала к самым чудесным мечтам. Фонтан находился в стороне от великолепного особняка Конде, славного малыша никогда не навещали, поэтому Изабель сделала его своим доверенным лицом и другом. Но не только потому, что он был одинок. Этот малыш напоминал Изабель другого кудрявого ангелочка, не менее обаятельного, хотя этот играл с водой, а другой дул в трубу, ангелочка, обосновавшегося в церкви Преси, возле любимого замка ее детства, о котором она хранила самые счастливые воспоминания, несмотря на то что жизнь там была куда скуднее и беднее, чем у родственников Конде. Может быть, там ей было легче воскрешать мятежную тень отца, которого она так и не успела узнать. Ей не исполнилось еще и года, когда его голова покатилась по черному помосту на Гревской площади. Но всем своим пылким сердцем она обожала ослепительное виденье – своего отца, который весело смеялся, окруженный ореолом мелькающих блестящих шпаг.

Благодаря портрету, висящему в спальне ее безутешной матери, Изабель знала, что отец ее был красив, с волосами темными, как у нее самой и ее брата Франсуа, родившегося после его смерти, тогда как старшая сестра Мари-Луиза была в мать – светловолосой, с огненным дерзким взором и лукавой улыбкой, приоткрывавшей чудесные белые зубы.

Горестные, но горделивые воспоминания вдовы помогли девочке соткать об отце легенду. Лелея эту легенду, Изабель, ставшая подростком, высоко возносилась в своих мечтах. Странные это годы – годы перехода от детства к юности. Детскую пухлость сменяет угловатость и неуклюжесть, которым предстоит смягчиться, обретя плавность и гармонию. Сердце трепещет, словно птенец, пробующий летать, но еще не знающий, куда полетит. Как хотелось Изабель стать такой же прекрасной и обольстительной, как ее обожаемый отец – Франсуа де Монморанси де Бутвиль!

К величайшему изумлению Изабель, ее сердце, обнаружив тем самым весьма спорный вкус, учащенно забилось при виде юного Людовика де Бурбон-Конде, герцога Энгиенского, когда он три года тому назад, наконец, вернулся в семейное гнездо и в тот блестящий круг, главной звездой которого была его мать.

До этого здесь его видели нечасто. Принц Конде, будучи губернатором Берри, редко когда выезжал оттуда и поселил своего сына в замке Монтрон, позаботившись, чтобы тот получил солидное образование, основанное на изучении классиков. Неожиданное решение для человека, который по всем своим манерам, характеру и даже внешнему виду – жирные редкие волосы на голове, обвисшие усы, неряшливая одежда – никогда не искал внимания и одобрения общества. Скажем больше, принц Конде никогда на подобное одобрение и не рассчитывал, так как обладал весьма умеренными талантами полководца, еще более умеренной храбростью и полным отсутствием обаяния: его постоянно недовольное лицо никому ничего хорошего не обещало. Если принц что-то любил, то только золото, и эта его любовь не ведала насыщения. Он не любил никого, и в особенности свою жену, которой не мог простить ее всем известной страсти к беарнцу – покойному королю Генриху IV. К тому же, имея склонность к мужчинам, он не ценил ее ослепительной красоты, которую заметил лишь в Бастилии, куда его привело очередное смутьянство и куда она за ним последовала. Оценив ее красоту, он время от времени одаривал жену вниманием. У Шарлотты было несколько выкидышей, затем она родила троих детей: дочь Анну-Женевьеву, ставшую такой же красавицей, как и мать, старшего сына Людовика, внешне некрасивого, но обладавшего обаянием и величием, и младшего Армана, принца де Конти, некрасивого и нескладного. Родив последнего сына, бедная принцесса получила возможность отдохнуть, к мужу она ничего кроме неприязни по-прежнему не испытывала. В самом деле, что может быть ужаснее супружеского долга, который исполняется не только без любви, но и с отвращением? А если прибавить к этому еще и ревность нелюбимого мужа… И то, что в таком аду было прожито целых три года… Но теперь она жила в Париже, а принц по большей части пребывал в Берри.

И вот, отложив в сторону книги и закрыв классную комнату, Людовик, герцог Энгиенский, вернулся, к великому огорчению своего отца, в Париж под крыло матери, чтобы обрести лоск и манеры, достойные принца, пропитаться атмосферой королевского двора и высшего света, посещая Королевский манеж, основанный когда-то господином де Плювинелем и перешедший в руки господина де Бенжамена. Обучение искусству владения оружием и езде на лошади в этом манеже достигло совершенства. А что касается манер и умения вести себя в гостиных, то тут юного принца могла обучить всем тонкостям его мать – своим обхождением и умением вести беседу она была не менее знаменита, чем госпожа де Рамбуйе, а прелестные подруги ее дочери только оттеняли ее очарование. И вот, когда принц приехал и Изабель впервые увидела его, она не смогла его забыть.

Хотя своим узким костистым лицом, покатым лбом и тонким длинным носом, похожим на лезвие кинжала, Людовик нисколько не походил на героя ее мечты, а скорее на волка. Беспорядочная грива темных волос, пробивающиеся усы и бородка, кожа, будто бы туго обтянувшая череп. Вдобавок юноша, хотя был изящен в движениях и недурно сложен, был не высок. Беда небольшая, ему только исполнилось семнадцать, он мог еще подрасти. Но забыла Изабель обо всем, встретив его взгляд. Глаза у юноши были необыкновенными – в их бездонной синеве светился ум, а улыбка, хотя зубы выдавались немного вперед, была очаровательной.

Но он лишь скользнул взглядом по смотревшей на него девочке. Ей тогда исполнилось двенадцать, она ничем не могла привлечь его взгляд, даже нарядом – чего и хотеть, бедная родственница! – и прозвище «черносливинка» говорило все, что можно было о ней сказать. Но как сжалось сердце Изабель, когда она увидела восторженную нежность юного герцога Энгиенского по отношению к своей старшей сестре! Да, Анне-Женевьеве было восемнадцать лет, и она блистала редкостной красотой: молочно-белая кожа, светлые шелковистые волосы, переливающиеся на солнце всеми оттенками золота, широко распахнутые бирюзовые глаза, тонкая талия и медлительная изысканность движений, от которой млели все поэты салона госпожи де Рамбуйе. Дочь унаследовала красоту своей матери, а Шарлотта де Конде и в сорок шесть лет оставалась одной из первых красавиц королевства, до сих пор воспламеняя мужские сердца. Среди прочих она покорила сердце обольстительного кардинала де Ла Валетта, который уже долгие годы оставался ее любовником и ближайшим другом ненавидимого ею кардинала де Ришелье.