Дочь последнего дуэлянта - Бенцони Жюльетта - Страница 4

Нежная привязанность, соединившая герцога Энгиенского и его пленительную сестру, вызвала у Изабель де Бутвиль ревность, тем более горькую, что прекрасная Анна-Женевьева не без издевки сама сообщила ей об их необыкновенной дружбе. Издевки Изабель ей не простила.

«Придет день, и она мне за нее заплатит», – поклялась она себе. И стала уговаривать мать отправить ее в любимое Преси, где никакие беспардонные вторжения не будут помехой ее мечтам.

У госпожи де Бутвиль достало тонкости понять, какие муки терзают сердце дочери, и в один чудесный день она нашла возможность поговорить с ней о том, что так волновало девочку. В этот день они прогуливались вдвоем по берегу Уазы, любуясь ее кружевными, затененными ивами и зарослями ольхи водами, куда более чистыми, чем вода в Сене, по которой плавали шаланды и баржи и где ссору уток с зимородками могло оборвать вылитое в воду ведро помоев.

Мать и дочь шли молча, наслаждаясь свежим воздухом и ароматом цветущих лип. Госпожа де Бутвиль ласково взяла Изабель под руку.

– Меня очень порадовало, Изабель, что вы пожелали вернуться домой именно сейчас, когда особняк Конде кипит празднествами, которые наша добрая кузина дает в ознаменование начала светской жизни ее сына Людовика.

– Вы разве не любите праздников, мама?

– Люблю, но не очень. Особенно когда они не прекращаются. И заметь, никогда еще вокруг Анны-Женевьевы не толпилось столько подруг.

– Вы думаете, каждая надеется стать невестой молодого герцога Энгиенского?

– Скорее всего… Хотя что может быть нелепее? Как Суассоны, Конде – принцы крови. Только очень знатная девушка, наделенная вдобавок немалым приданым, может рассчитывать стать герцогиней Энгиенской. Выбирать невесту для сына будет сам принц де Конде. Так что есть ли смысл в несбыточных надеждах?

– Между тем ходят слухи, что…

– Пусть ходят! С ними, как всегда, поторопились. Узнав свет, ваш кузен должен будет испробовать себя на военном поприще. Только после этого будет решаться вопрос о его женитьбе.

Изабель ничего не ответила.

Между тем слухи не утихали, и невестой герцога называли племянницу кардинала. Поговаривали даже о тайном обручении. Затем разговоры прекратились. Госпожа принцесса с облегчением вздохнула: подобные толки крайне болезненно действовали на нее. Не говоря уж о ее дочери. Мысль о женитьбе любимого брата доводила Анну-Женевьеву до неистовства. При этом у нее хватало здравого смысла, чтобы понимать: род Конде должен продолжаться, иметь наследников, но, по ее мнению, только особа королевской крови, эрцгерцогиня или инфанта могла стать продолжательницей их рода! И вот теперь вновь оживлялись слухи о нежеланной Майе-Брезе как о невесте герцога! Собственно, никакой неожиданности в этом не было, просто кардинал ненадолго прикрыл двери, не позволяя гулять сквознякам. Он ничего не имел против того, чтобы в свете знали, что принц королевской крови ищет руки его племянницы, при этом дамы семейства Конде не должны были слишком уж волноваться по этому поводу. Прежде чем думать об обручении, юный герцог Энгиенский должен был принять боевое крещение и показать, на что он способен. В его военных способностях сомневались, он мог пойти в своего незадачливого отца…

Однако в отличие от де Гиза-старшего, который терпел поражение во всех последних кампаниях, потерпел фиаско в битве при Доле в 1636 году и был наголову разбит при Фонтараби полтора года спустя, Людовик Энгиенский, прибыв к осажденному Аррасу, не только повел себя с завидной храбростью, но и показал те редкостные качества, которые говорили о том, что в будущем он может стать выдающимся полководцем… Женщины обезумели от восторга…

Вот о чем размышляла Изабель, сидя возле своего любимого фонтана в глубине парка темным декабрьским вечером. Значит, вскоре ей предстоит увидеть, как ее герой венчается, хотя в ней пламенело предвкушение чего-то совершенно неожиданного с той поры, как он вдруг остановил на ней свой дерзкий взор…

Старшая сестра Изабель, Мари-Луиза, была от рождения хороша собой, и ее спокойная красота не обещала никаких сюрпризов. Сама Изабель походила скорее на куколку, которой только со временем предстоит стать бабочкой. Но она никуда не торопилась, и в конце концов оказалось, что сложена она, как нимфа, что у нее обворожительное личико, золотистая кожа, пышные блестящие каштановые волосы, маленький вздернутый носик, большие темные с золотыми искорками глаза и розовые губы, которые всегда были готовы раскрыться в насмешливой улыбке, показывая самые прелестные в мире зубки. В противоположность медлительно-томной Анне-Женевьеве крошка Изабель была живой ртутью. Поглядев на нее, ее мать иной раз готова была чуть ли не плакать.

– Вы женственны во всем, дитя мое, – вздыхала она, – и все же, смотря на вас, я вспоминаю вашего отца. Ваш брат тоже похож на него… Вернее, был бы похож, если бы не злосчастный горб…

– Постарайтесь забыть о нем, матушка! Небольшая выпуклость на спине неприятна, не спорю, но она не лишает Франсуа обаяния и живости, в которых никто ему не отказывает. Госпожа принцесса не отпускает его от себя, говорит, что сделает своим пажом, и возит с собой повсюду. В голубой гостиной госпожи де Рамбуйе его тоже принимают очень хорошо. Он всегда весел, всегда любезен! Я уверена, что, когда придет время и он будет участвовать в военных кампаниях, он станет замечательным воином благодаря своей храбрости и умению владеть оружием. Всеми своими достоинствами он обязан вам, маман, вашим заботам, которыми вы окружили его с рождения. Ведь многие считали, что наш Франсуа не жилец.

– Вы очень любите брата, Изабель?

– Даже трудно себе представить, как я его люблю! Франсуа, мой дорогой, любимый маленький братик! И я думаю точно так же, как госпожа принцесса: последний из де Монморанси будет не на последнем месте! Я уверена, Франсуа не только с честью будет носить наше древнее имя, но прославит его еще больше!

– Сколько, однако, пыла! – воскликнула, смеясь, госпожа де Бутвиль. – Можно подумать, что Господь наделил вас пророческим даром.

– Я была бы за него благодарна, но пока просто повторяю слова госпожи принцессы. Учителя, которых она наняла для Франсуа, хвалят его за серьезность и прилежание в учебе, но как только он выходит из классной, он готов смеяться, шутить и шалить. А еще ухаживать за дамами, и все дамы от него в восторге[6].

На этом они прекратили свой разговор. Элизабет де Бутвиль предпочитала хранить в себе беспокойство, которое ей внушала необыкновенная привязанность Шарлотты де Конде к малышу Франсуа. Из-за нее юный Конти, третий ребенок принцессы, мог проникнуться к нему неприязнью, а то и возненавидеть…

Мальчик родился тщедушным, болезненным, с еще более нескладной фигурой, чем у Франсуа. Мать мало им занималась, потому что Его Высочество принц забрал сына из женских рук, как только уверился, что он сможет достигнуть без досадных случайностей взрослого возраста и жить нормальной жизнью. Этого сына принц предназначил церкви и отдал сначала в Клермонский коллеж в Париже, а потом отправил к иезуитам в Бурж, где условия были несколько иными. Отец хотел, чтобы мальчик получил солидное образование и сделался из хилого юнца светочем Ордена. Честно признаться, надежд было мало, но пока все их и питали.

Очевидная привязанность принцессы Шарлотты к «малышу Бутвилю» вызывала у ее любезного супруга постоянные едкие замечания:

– Вы, право слово, не надышитесь на уродца! Будь он вашим сыночком от одного из ваших обожателей, вряд ли бы вы носились с ним больше!

– Вы совершенно правы, больше бы не носилась. Этот мальчик – последний, кто носит знаменитое имя моих предков. Хотите вы того или нет, но он Монморанси, истинный Монморанси, уж я-то знаю!

– Нашли чем гордиться! Хотите вы того или нет, но он как был, так и останется уродцем!

– Мне жаль, что вы так бедны словами, а еще больше я сожалею о том, что у вас мало не только слов, но и чувств. Да, у Франсуа горб, но он так изящен, весел, непосредственен и мил, что его заметные всем достоинства заставляют забыть о недосмотре природы. К тому же он очарователен, полон ума, остроумия, благородства, хотя, боюсь, значение последнего слова вам неизвестно! Временами он напоминает мне моего обожаемого брата Анри, которого ваш любимый кардинал отдал в руки палача в Лионе, точно так же, как отдал парижскому палачу за пять лет до этого отца Франсуа…