Дочь последнего дуэлянта - Бенцони Жюльетта - Страница 2

– Не беспокойтесь, рука у меня твердая.

Обреченные поцеловались, прощаясь навеки. Де Шапель, который всегда был вторым, умер первым. Де Бутвиль последовал за ним. И, пока палач дважды поднимал свой тяжелый меч, толпа, преклонив колени, читала «Salve Regina…»[2].

Так в двадцать семь лет принял смерть Франсуа де Монморанси, граф де Бутвиль и де Люкс, сеньор де Преси, Бленкур и Бондеваль. Его юная супруга двадцати лет подарила ему двух дочерей: Мари-Луизу двух лет и Изабель-Анжелик, которой не исполнилось еще и года. Третий их ребенок должен был родиться через семь месяцев…

Часть первая. Дамы семейства Конде

1. Один-единственный взгляд!

Дверь осталась приоткрытой, но даже если бы она была плотно закрыта, гневный голос госпожи принцессы[3] был бы слышен не только во всех уголках особняка, но достигал бы и парка. Все затаили дыхание.

– Он встал на колени, кузина! Вы слышите?! На колени перед омерзительным кардиналом, чтобы тот согласился отдать за нашего сына, герцога Энгиенского, свою племянницу, уродицу двенадцати лет, чья матушка была сумасшедшей. Она считала, что у нее стеклянная задница, и боялась сесть, чтобы не разбить ее! Хорошеньких наследников мы дождемся от этого создания! По знатности мой сын достоин руки принцессы королевской крови! Пусть даже рождение дофина Людовика два года тому назад и его брата в сентябре этого года и отодвинуло нас в списке претендентов на престол. Но как знать, выживут ли королевские дети и достигнут ли совершеннолетия?

– У королевы Анны могут быть еще дети, – мягко проговорила госпожа де Бутвиль. – И не будем забывать, что Месье[4], брат ныне царствующего короля Людовика XIII, герцог Орлеанский, тоже жив и здравствует.

– Но сыновей у него нет и никогда не будет!

Шарлотта де Конде, в ярости метавшаяся по будуару, внезапно остановилась и села рядом с кузиной, не пытаясь скрыть слезы, выступившие у нее на глазах.

– Муж у меня трус! Он ничуть не лучше герцога Орлеанского! Больше всего на свете он любит золото! Как я могла согласиться выйти за него, ведь я… Ведь я… Я могла бы стать королевой Франции!

Госпожа де Бутвиль приложила все усилия, чтобы не улыбнуться. Ее дорогая Шарлотта никогда не забывала – и не давала забыть другим! – что в пятнадцать лет пробудила такую безумную страсть у короля Генриха IV, что он намеревался вступить в войну с Нидерландами, лишь бы вернуть во Францию свою любимую, которую негодный Конде – ее муж! – силой увез из Франции и доверил заботам инфанты Изабеллы-Клары-Эугении и ее мужа, эрцгерцога Альбрехта, правителя страны и наместника короля Испанского. Неслыханный скандал, безумная история, которую тем труднее было забыть, что конец ей положил нож Равальяка… Но именно в этот миг Элизабет де Бутвиль отважилась задать вопрос, который, несмотря на близкую дружбу, задавать прежде не отваживалась:

– Я слышала, король вас любил до безумия, ну а вы? Вы хоть немного любили его?

– Я?! Я его обожала!

– Могло ли такое быть? Ему было пятьдесят шесть, а вам – пятнадцать!

– Сразу видно, что вы его не знали! Вы сказали пятьдесят шесть? Но он был моложе, обаятельнее, веселее, влюбленнее и нежнее любого молодого человека того двора, да и теперешнего! Единственный упрек, который я могу бросить ему, – это то, что он принудил меня выйти замуж за принца Конде, который во всем был его противоположностью. Но он знал, что принц предпочитает молодых людей, надеялся, что наш брак будет формальностью. Роковая ошибка! Его убили, а я до сих пор принцесса де Конде…

– И у вас трое детей, о появлении которых вы, я думаю, не сожалеете?

– Конечно, нет! Моя дочь Анна-Женевьева – ангел красоты, но я не уверена, что во всем остальном она тоже ангел, несмотря на свою набожность. Мой старший сын, герцог Энгиенский, увы, некрасив… Но его некрасивость покоряет – у него орлиный огненный взгляд. Я не сомневаюсь, он будет великим воином. Он достоин принцессы, а его отец хочет женить его на племяннице Ришелье, который обагрил руки кровью вашего дорогого супруга и моего любимого брата. Из-за кардинала и нашего «доброго» короля единственным де Монморанси остался ваш юный Франсуа, но ему отказано и в наследстве, и в герцогском титуле!

Госпожа де Бутвиль не проронила в ответ ни слова. Несмотря на прошедшее время, а миновало уже больше четырнадцати лет, любое напоминание о черном дне казни пробуждало в ней боль, иной раз дремлющую, но никогда не гаснущую. К этому горю в семье прибавилось и другое: пять лет спустя после катастрофы любимый брат госпожи де Конде, молодой и бесконечно обаятельный герцог Анри де Монморанси, последовал по той же кровавой дороге. Но причиной на этот раз была измена. Герцог ненавидел кардинала де Ришелье и позволил Месье – младшему брату короля, герцогу Орлеанскому – вовлечь себя в открытую войну против королевской власти.

Мятежников разбили под Кастельнодари, и герцога де Монморанси, получившего семнадцать ран, приговорили к смерти и казнили в Тулузе в 1632 году – через пять лет после де Бутвиля. В то время, как Месье, герцог Орлеанский, верный себе, поспешил откреститься от своих соратников, расплатившись их жизнями за свое раскаяние.

Эта вторая смерть еще больше сблизила Шарлотту де Конде и молодую вдову отважного дуэлянта Франсуа де Бутвиля. Шарлотта, заботясь о будущем трех сирот, взяла их к себе: Мари-Луизу, Изабель, которой было тогда немногим больше года, и Франсуа, родившегося после смерти отца.

Поступив так, она следовала как сердечному расположению, так и присущей ей любви к справедливости: с семьей де Бутвиль обошлись жестоко. Де Бутвили были из бедных Монморанси, осуждение главы семьи на казнь отняло у них последнее. Львиная доля всего, чем они владели, отошла в королевскую казну, включая парижский особняк на улице Прувер. У вдовы сохранился лишь маленький замок с деревенькой Преси-сюр-Уаз и некоторые земли. Что же касается завещания герцога Анри[5], то им пренебрегли, а у Шарлотты де Конде после казни брата отобрали в ту же казну великолепные замки Шантийи, Экуэн и другие владения.

Узаконенное ограбление было последней каплей, которая переполнила чашу терпения Шарлотты. Ее прекрасное Шантийи, владение, которое она так любила! Из-за вошедшей в поговорку скупости ее отца замок в Шантийи год из года ветшал и все же был еще великолепен, и она, несмотря на то что лишилась матери, провела там в детстве немало счастливых часов среди парков, прудов и лесов благодаря доброте своей тети Дианы, герцогини Ангулемской. Диана покровительствовала ее, столь неожиданной, любви с королем-беарнцем и старалась скрасить начало ее такого несчастливого брака с Конде… Слабохарактерного, жалкого труса, который, будучи французским принцем крови, не постыдился валяться в ногах у всемогущего и за это тем более всеми ненавидимого министра, чтобы тот соизволил отдать его сыну руку ничем не привлекательной девчонки! Только из-за того, что она его племянница! А для Шарлотты сын был светом в окошке, все ее надежды были сосредоточены в нем.

– Кровь Бурбонов смешается с кровью бывшего епископа Люсонского, самой ничтожной кровью во Франции!

Шарлотта, сама того не замечая, размышляла вслух и обратила на это внимание, только когда ее кузина тихо проговорила:

– Но какой в этом смысл? Чего ждет ваш супруг от кардинала?

– Его богатства, чего же еще? Король сделал Ришелье баснословно богатым, ограбив нас с вами! Вас и меня! Конде думает – не сомневаюсь, что кто-то намекнул ему на это! – что после заключения брака эта ничтожная девица может стать наследницей Ришелье!

– Не слишком ли вы суровы к ней? Мне кажется, она де Майе де Брезе, не так ли?

– Да. И что же?

– Даже если эта семья за долгие века растеряла прежний блеск, она не стала менее древней и менее знатной. Это очень достойные дворяне. Так утверждал мой отец, одержимый историей, обожавший крестовые походы, о которых мне часто рассказывал. В те времена, когда Иерусалим был столицей королевства франков, де Майе там были не на последнем месте. После смерти своей жены Жак де Майе вступил в Орден тамплиеров и стал в нем маршалом. Он прославился даже среди врагов своей доблестью, и, когда смерть настигла его в сражении при Тивериаде, люди султана Саладина почли для себя за честь сберечь частички его тела. Они носили их как реликвии, веря, что они наделят их такой же силой и мужеством.