Кратер Эршота - Пальман Вячеслав Иванович - Страница 14

…Сейчас начало нового, 1921 года. Я лежу в яранге моего друга Гавриила Протодьяконова с отмороженными ногами и опустошённой душой. Моего товарища, моего Володи, как я стал называть Владимира Ивановича Сперанского в конце нашего похода, уже нет в живых. Недолго осталось жить и мне. Это я знаю совершенно точно. Напрасно ты, добрый мой спаситель, призывал ко мне самого знаменитого и страшного шамана из далёкого Оймякона и почтительно стоял в углу, ожидая, пока старый бестия выгонит из меня злых духов. Бессилен он. Бесполезны и твои заклинания, о древнейший и умнейший из якутов, Тарсалын, прибывший в Золотую долину по просьбе моего хозяина от берегов широкого Омолона. Нет, ничто уже не сможет поднять меня. Я чувствую, что моя жизнь подходит к концу. И я спешу излить на бумаге, если мне хватит на это сил, события последних месяцев, в течение которых мы с Володей упорно шли па встречу с молодой Революцией и стали случайными виновниками необычных открытий, особенно нужных теперь освобождённым народам России…

Я не устаю твердить Гавриилу: «Друг мой, когда я умру, постарайся сделать так, чтобы эта тетрадь попала в руки хороших людей. Если же увидишь, что ею могут завладеть злые люди, лучше брось её в пламя твоего очага, но не покажи врагу. Ибо самое лучшее и ценное, что может дать природа человечеству, в руках отъявленных негодяев всегда может быть повёрнуто против народа, против человечества». Гавриил плохо понимает русский язык, но мои жесты, тон разговора и небольшой запас слов, какие он знает, делают своё дело. Он прекрасно понимает, что я хочу. Он обещает мне, добрый и честный старик, он смотрит на ме-ня с откровенной жалостью и грустью и много-много раз качает своей седой головой. «Да, да, Никита, я сделаю так, как ты говоришь… Злой человек не увидит твоей бумаги, которую ты так усердно мараешь своей чёрной палочкой. Лучше я её зарою вместе с тобой…» Он честный охотник и труженик и не заблуждается относительно моего скорого конца…

Оно и лучше…» Усков закрывает тетрадь и молча смотрит перед собой задумчивыми и грустными глазами. Его спутники также молчат. Так вот он кто, этот величественный, спокойный старик, лежащий сейчас перед ними!.. Геолог перелистывает тетрадь и заглядывает в конец.

Никита Петрович Иванов, житель Петрограда, Васильевский ост-ров, пятнадцатая линия, дом номер семь, квартира сорок четыре Кузнец завода Путилова. Член РСДРП с 1903 года. Родился в 1866 году, умер…

— Мы можем теперь обозначить дату смерти. Умер в январе — феврале 1921 года, пятидесяти четырех лет от роду.

Любимов сидит напротив Ускова. Он склонился локтем на колено, задумчиво поглаживает бороду.

— Гавриил Протодьяконов сдержал своё слово, — говорит он, — тетрадка ушла в могилу и злым людям в руки не попала. Я могу подтвердить, что в то время, именно в 1921 и 1922 годах, здесь злых людей появилось особенно много.

— Кто же это мог быть? — не удержался Борис

— Кто? Я могу тебе сказать, кто бродил в те годы по тайге и по безлюдным горам, наводя ужас и страх на редких охотников и рыболовов. Когда разбили Колчака и атамана Семёнова, отдельные шайки из их армий бросились на восток и на север, в леса и в глушь, дальше от людей. Многие из них тешили себя надеждой пробраться в Америку, на Камчатку или на Ку-рилы, благо, там сидели их покровители — японцы. Эти банды боялись показываться в населённых местах, да им и невозможно было попадаться людям на глаза. Они шли глухими тропами, как ночные воры. По пути на восток шайки грабили простых людей, опустошали стойбища и заимки, мародерничали. Может, и в эту долину являлись такие «гости». Ну, Протодьяконов и решил схоронить записи от их рук.

— А мы с Петей как раз гадали, что могло вынудить местных жителей покинуть долину Бешеной реки. Вот и разгадка нашлась, — добавил Орочко.

— «Золотая долина», так её называл Иванов, — вставил Любимов. — Нам придётся принять это название и от своего отказаться. Право первооткрывателя…

Усков слушал, одобрительно покачивая головой. Пусть будет Золотая долина. Только почему же золотая? Пока ещё не видно. Но не означало ли это, что Иванов и Протодьяконов знали больше, чем знают они?..

— Возможно, так оно и было, — сказал он. — Когда Иванов умер, старый Гавриил сделал гроб, оттаял кострами мёрзлую землю, вырыл могилу и опустил туда своего друга. И в это время на стойбище наехали незваные гости Тогда он вложил тетрадь в руки Никиты Петровича. Завещание покойного якут выполнил.

Все с нетерпением ждали продолжения дневника. Что же дальше? Где и как погиб спутник Иванова молодой Сперанский? И о каких открытиях пишет Иванов в своём дневнике?..

— Читайте, пожалуйста, Василий Михайлович, — попросил Борис.

Усков снова открыл тетрадь и медленно, боясь пропустить хоть одно слово, начал читать дневник.

«…Мы взяли с собой все необходимое. Ранцы наши полны. Сухари, соль, солонина, спички, несколько тёплых вещей. У нас две пары хороших лыж, подбитых шкурой нерпы, самодельные спальные мешки из мягкого оленьего меха. И — самое важное — есть оружие. За поясом у каждого — по широкому и длинному якутскому ножу. На двух у нас оказалось одно ружьё, испытанная старенькая тульская двустволка, выменянная нашими товарищами за несколько шкурок выдры у того же Ведерникова. Под ремень за спиной заткнуто по острому топору. Груз прилажен за плечами, толстые полушубки удобны и теплы.

Точность ради надо добавить, что ранец Владимира Ивановича оказался намного тяжелее моего не только потому, что его владелец моложе меня почти на 20 лет. В его мешке была, помимо уже перечисленных мною вещей, свежая картошка, аккуратно завёрнутая в бумагу и мох. Сперанский не чета мне, простому рабочему. Он биолог по образованию, имеет какое-то учёное звание, кажется, доктора или даже профессора, и до ареста и ссылки работал на кафедре в Петроградском университете. У нас в поселении Владимир Иванович с успехом занимался земледелием. Ему мы обязаны здоровьем, он всех нас излечил от цинги. Картофель — это его детище, выращенное им самим в Крест-Альжане. Так вот, несколько картофелин он взял с собой, имея в виду целебное свойство этого продукта.