Гражданин О (СИ) - "Amycus" - Страница 37

Олесь протянул пачку, решив, что сейчас лезть к Мише с нравоучениями точно не стоит.

— И что делать будешь?

— Тепло же. Тут переночую, завтра к другу пойду.

— Другу?

— Кому-нибудь из друзей. Кто-нибудь приютит.

— Бомжевать в твоем возрасте рановато, не находишь?

— Бате это скажите! — огрызнулся пацан.

И тут Олесь почувствовал, как у него светлеет карма. Или это была божественная благодать, или он достиг нирваны — неважно. Накрыло просветлением так, что захотелось петь и славить высшие силы.

— Ко мне пойдем, — сказал он. — Ужином накормлю, диван выделю. Поживешь у меня пока что.

— А завтра пойдете к бате меня сдавать?

— Я твоему бате лицо разбил недавно, так что... а еще я жид, — вспомнилось очень кстати, — по его классификации. Так что, пойдешь к жиду ночевать?

— А приставать не будете?

Еще пару месяцев назад Олесь наверняка ответил бы иначе, но тут покачал головой и сказал, улыбнувшись, что дома жена, при ней несподручно.

И стало как-то совсем хорошо.

Они пошли по дорожке, Миша то молчал, то что-то начинал рассказывать, но видно было: не отошел еще. Лечиться Михалычу надо, думал Олесь. Начать с избавления от алкоголизма и закончить лоботомией.

— А почему ты решил, что я к тебе приставать буду? — спросил он уже почти у самого дома.

Миша скривился.

— Он меня пидором назвал. И сказал, что я стану таким, как вы и как наш сосед — тоже пидор. Какой сосед, если я его не видел ни разу.

— Ясно. Я не пидор, — ответил Олесь и хотел продолжить шутку, сказав, что он гей, но решил парня не пугать. — В общем, не переживай.

— Да я и не переживаю. Он мне говорит: посмотри на себя, одеваешься как баба. Вы мне скажите, я что, на девчонку похож?

Олесь хотел сказать, что он похож на шоколадный торт со взбитыми сливками, но снова благоразумно промолчал.

— Не похож. Просто твой отец — человек другого поколения, ему сложно понять.

— Но вы же понимаете!

— Спасибо, — хмыкнул Олесь, — большое. Ты мне прям самооценку поднял — я-то себя сопляком считаю, а оказывается, пердун старый.

Катя удивилась, но после объяснений спокойно отправила Мишу в душ и пошла греть ужин.

— Ты не против? — спросил Олесь, который знал, что поступает правильно, но боялся, что жена его точку зрения не разделит.

— Я была бы против, если бы ты ребенка на улице оставил ночевать. Я что, монстр какой-то?

Утром Олесь оставил Мише полтыщи рублей — на всякий случай. Настроение было просто прекрасным, работа радовала, жизнь становилась уже не просто сносной — приятной.

А потом позвонил Гоша.

— Олеська, привет. Ты вечером заедешь?

Вот так, буднично спросил, как будто Олесь ему что-то обещал.

— Странно как-то, — протянул он. — Не люблю, когда мое имя коверкают, а у тебя забавно получается.

Гоша хмыкнул.

— Я фотографии подобрал, надо посмотреть. Заедешь?

— А куда мне деваться? — отшутился Олесь, не желающий спрашивать, на кой хрен Гоше сдалось заниматься его портфолио.

— Отлично. Жду.

И отключился, довольный такой. Олесю с его посветлевшей кармой на миг показалось, что Гордееву просто скучно. Вспомнив свои душевные метания в парке, он и вовсе подумал, что Гоша так же одинок, как и он.

И почему-то улыбнулся.

Набрал Катю, спросил, как там Миша, узнал, что Тамара его забрала и долго извинялась, потом еще минут десять, пока шел к остановке, слушал о детях Пашки. Стало понятно, что Катя теперь еще дальше, чем раньше, но грусти это не вызывало.

Гоша показывал фотографии, и Олесь себя не узнавал. Парень на фото был уверен в себе и, чего уж там, красив. Гладкая кожа, нахальный взгляд, яркая зелень глаз — Олесь понятия не имел, что у него глаза такого насыщенного цвета.

— Я бы вдул, — сказал он, уставившись на фотографию своего лица крупным планом. — Даже не верится, что это я.

— Ты, — кивнул польщенный Гордеев: явно принял восторги на свой счет. Хотя так и было. — Мне еще должны прислать после обработки, и со вчерашней съемки лучшее... Кстати, тебе уже пора стричься.

— Ага. С зарплаты схожу.

— Нет! — возмутился тот. — Пойдешь в парикмахерскую под домом, и тебя снова оболванят. Я Свете позвоню, она по дружбе сделает недорого, договорюсь.

— Недорого — это сколько? — напрягся Олесь.

— Какой же ты жлоб, — покачал головой Гоша. — А если я скажу, что три тысячи — ты застрелишься?

— Я не жлоб! Хотя лучше быть жлобом, чем потом с... сосать. Как некоторые.

— Сосать я люблю, да, — сказал тот и нарочно облизнулся. У Олеся тут же потяжелело в паху. — А тебе пора научиться себя любить. Сам себя не полюбишь — никто не полюбит.

— Да, сенсей, — поклонился Олесь, улыбнувшись, — обязательно. Жалко, что этому на курсах не учат, я бы пошел.

— Сходи лучше на вечеринку, — Гоша встал, и стало понятно, что чувствует он себя гораздо лучше: движения снова стали уверенными и плавными. — Вот, — взял со стола конверт и швырнул Олесю. — Презентация какой-то книги. Сходи, посветись.

— Что я там забыл?

— Чем чаще ты появляешься в свете, тем чаще тебя упоминают в прессе и по ТВ. Привыкай, это часть работы.

— У меня вообще-то есть работа, — напомнил ему Олесь и понял, что не уверен.

Испытательный срок еще не закончился, Пашка хотел Катерину, и что будет дальше — неясно. Ясно только, что ту же зарплату в другом месте Олесю никто платить не будет.

Гоша явно понял ход его мысли:

— Я еще один заказ пробиваю. Наверное, на выходных придется съездить в Иваново, там один магазин хочет тебя на витрину снять.

— На витрину?

— Скажи спасибо, что не на обложку книги. Бывают и такие заказы.

— Ты насчет тачки думал? — спросил Олесь, чтобы замять тему.

— Что?

— Она у тебя где?

— Там, — неопределенно отозвался Гоша и закурил. — Что думать? Убита моя тачка.

— На запчасти можно продать... — задумчиво сказал Олесь.

Мысль ускользнула, потому что от взгляда на Гошины губы, сжимающие сигарету, думать становилось сложно.

— Толку морочиться, — махнул рукой тот.

Не надо было ссориться с Михалычем, пожалел Олесь, но это длилось всего пару минут. Он представил алчные глаза соседа и торжествующий гогот: «Так ему и надо, пидору».

— Тебе деньги нужны, — напомнил Олесь.

— Они всем нужны, — Гоша с чувством затянулся, сбив его с мысли.

— Ты когда нормально ходить сможешь? Можно было бы прогуляться, — сказал Олесь, отводя взгляд от его пальцев.

— Я уже хожу. Но лучше еще дома побуду.

И снова отшил, понял Олесь. Конечно — зачем ему прогулки, если привык по клубам да ресторанам отдыхать?

Уже по дороге домой понял, что нужно было отказаться от модельной карьеры — все равно это ненадолго, шальные деньги, очередная благодарность Гордееву — нафиг надо. Вообще нафиг надо с ним отношения поддерживать, если с каждым разом все хреновее. Лучше дома с женой сидеть под телевизором.

***

Две недели пролетели в один миг: Олесь работал, причем честно работал, старался, вечера проводил дома. Съездил к Светочке, та его постригла и снабдила кучей сведений о тусовке, которые очень помогали при общении с новыми фотографами. Гоша трижды отправлял его на съемки, и все было почти как раньше. А Олесь скучал. Даже три часа в обнимку с красивой мисс Москва не радовали. Ясно было, что все знакомые обзавидуются, но это совсем не грело. Олесь не хотел мисс Москва, он и мужиков не хотел.

Пришлось признаться самому себе, что дело в Гордееве, и нужно было как-то с этим жить. Он начал общаться с Гошей, как с коллегой по работе, не близко, но не далеко. Во время телефонных разговоров рассказывал ему какие-то офисные истории, о съемках что-то такое говорил, но вот чтобы по душам — никогда. Держал, значит, дистанцию.

А еще у Олеся обнаружилась удивительная способность мимикрировать под окружающую среду: с Маргулиным он использовал тон уставшего от жизни человека. С Пашкой изображал жизнерадостность и некую циничность, удачно их сочетая. С Катериной вел себя как образцовый семьянин, отлученный от койки. На съемках не звездил, хотя его модельная популярность набирала обороты.