Гражданин О (СИ) - "Amycus" - Страница 36

— Там только, — Галина кашлянула и улыбнулась, — филейная часть и спина. Но какая же спина, ах!

Ты в нее сопела, хотел сказать Олесь, но, естественно, промолчал.

— Вообще у нас не умеют рекламу снимать, это наверняка западная, — сказала девушка. Лена, кажется. — У меня парень рекламист, он говорит, что у нас нет нормальных фотографов.

Олесь снова промолчал.

— А вот вы бы согласились сняться в таком виде? — спросила Галина, и он фыркнул, не сдержавшись.

— Да.

— Что, вот так, в трусах?

— Да.

— И не стыдно было бы?

— Стыдно, когда показать нечего, — сказал Олесь. — Приятно было пообщаться, девушки.

И ушел к себе, думая о том, что произойдет, когда журнал с той сессией в грязи начнет продаваться. Была надежда, что сотрудницы не читают глянцевую прессу, но даже сам Олесь понимал, что не настолько везуч.

А потом позвонил Пашка, вызвал его к себе и долго ржал, после чего сказал, что топ-менеджерам не положено жопы светить.

— У тебя топ-менеджер — звезда, за это положено уважение и коньяк к обеду, — усмехнулся в ответ Олесь.

— Ага, а еще молоко за вредность. В офисе нерабочая обстановка, потому что дамы вздыхают по твоей заднице, а мужики тебе по-черному завидуют.

— Я краем уха сегодня слышал, что в трусах только пидоры фотографируются, — фыркнул Олесь и неожиданно легко улыбнулся, — так что надо разослать им информационное письмо с пояснениями. Женщины идут лесом, все молодые мужчины — на кастинг со звездой.

— Да, — со смехом продолжил Пашка, — кто тебе поверит? Я слышал, ты на корпоративе с Галиной зажигал. Она, конечно, как специалист меня вполне устраивает, но, Олесь...

— А ты больше слушай, что болтают, — отмахнулся он и сам удивился тому, как естественно это получилось.

Наступал еще один крохотный и почти незаметный момент истины: если Катерина делилась с Пашкой, то...

— А я не слушаю, — улыбнулся тот. — Это личное дело каждого. Меня удивляет, почему людям так интересно, кто с кем спит.

— Я с ней утром в одной постели проснулся и охренел, — Олесь вытащил из кармана сигареты и посмотрел на пепельницу, украшавшую Пашкин стол. — Можно тут покурить? Я уже три часа страдаю без никотина: работы куча, еще и эти... бабы.

— Кури, — Пашка достал из ящика сигару и ловко отстриг кончик гильотиной. — Так что Галина? Не заводит?

— Смеешься? Я даже Кате рассказал — это же пиздец, я же... не в том дело, что я весь такой из себя, а она страшная. Просто... ну, пиздец, короче.

— Крайне информативно, — ухмыльнулся Пашка.

— Кстати, с чего это ты Катю решил к себе няней взять?

— Посмотреть хочу, — ответил тот, прикурил и посмотрел Олесю в глаза. — Как она с моими поладит.

— То есть... ты серьезно настроен, да?

— Нет... Блядь, я сейчас словно в каком-то фильме снимаюсь. Ты, муж, спрашиваешь о моих планах насчет твоей жены так, будто это в порядке вещей.

— Она хорошая, — пожал плечами Олесь, — просто мы давно уже чужие люди. Ну и я пидор все-таки.

Пашка закашлялся, выдыхая едкий дым, а потом снова на него посмотрел.

— Так ты не шутил?

— Нет. Катя не знает... никто не знает вообще-то. Не говори ей, я потом сам скажу, когда время придет.

— Я еще ни в чем не уверен, — сказал Пашка серьезно, — так что если ты думаешь, что я сразу ее под венец потащу, то...

— Я тоже не уверен. И пока о разводе даже не говорил.

— Да, ситуация... — Паша смотрел в потолок.

— Нормально, — усмехнулся Олесь. — Разберемся.

Вот и поговорили. Он рассматривал Пашку, его руку с сигарой и думал, что Катерине такой не должен нравиться: маленький, пузатый, лысеющий. На надежность ее потянуло, с Олесем же никакой надежности. Внутри снова всколыхнулась обида за вчерашний вечер.

— Я про твоего Гордеева узнал, — сказал Пашка. — В общем, сделаем мы ему страховку. Только придется подождать.

— Спасибо.

Он навис над столом и посмотрел на Олеся.

— Я тебе поражаюсь просто. И себе. Не могу представить, как ты и он... Видел же на презентации, нормальный мужик. Что вас тянет на какое-то непотребство?

— А я разве говорил, что у нас что-то есть? — ответил Олесь грустно. — Я вообще неопытный как бы... читал, такое почти у всех геев случается. Вроде, нормально все с женщинами, а потом...

— …заткнись, — оборвал его Пашка и нервно хохотнул. — Не нужно подробностей.

***

Вечером позвонил Гоша, и Олесь порадовался, что можно заодно рассказать про страховку. Восторгов Гордеев не высказал, но поблагодарил.

— А ты по какому вопросу звонил, кстати? — спросил Олесь в надежде услышать хотя бы «скучал».

— Я же тут валяюсь, работать не могу, занялся твоим пиаром. Короче, не хочешь подработать?

Пришлось засунуть свои надежды куда поглубже.

— Вагоны разгружать не буду.

— Как смешно,— фыркнул Гоша, — я тут кое-какое портфолио собрал, выбрал самые удачные фотографии, хотя нужно тебя еще в одежде поснимать... короче. Тебя хотят для одного каталога пощелкать.

— Когда?

— В среду вечером, пока на семь назначено.

— Раньше восьми я с работы не уйду, — нахмурился Олесь: жалко было терять легкие бабки из-за привычки Пашки собирать совещания в конце рабочего дня.

— Ты определись, что для тебя важнее, — сказал Гордеев и трубку бросил.

В среду Олесь отпросился, взял водителя и поехал в студию на окраине Москвы, где провел три часа, примеряя футболки за сто двадцать рублей и джинсы за пятьсот. Даже не спросил, для какого каталога съемка: не понравился ни фотограф, ни сама работа. Но пять тысяч грели карман, а возмущение водителя Вити, того самого, который вещал о порнографии — душу.

Вечер порадовал прохладой, да так порадовал, что Олесь отпустил Витю за полквартала от собственного дома и решил пройтись пешком через парк, где так опрометчиво в прошлый раз попался ментам. Он шел по тропинке, попивая пиво из бутылки с этикеткой, обещавшей автомобиль самому удачливому алкоголику, и домой не спешил.

Несмотря на более или менее понятную нынешнюю жизнь, грызла Олеся изнутри какая-то досада. Кажется, все было понятно и с работой, и с личной жизнью, но если разбирать по составляющим — нихрена не ясно. Гордеев с этой его фразой про то, что важнее. Катерина, рассказывающая, как с детьми хорошо, какие они милые. Паша, хороший друг...

Олесь осознал, что никогда и ни с кем особенно близко не сходился, что даже жена по сути для него чужая. Что он не звонил родителям уже пару месяцев. И друзей у него нет. И даже будущее какое-то беспросветное: ну вот он вроде бы гей. Переспит с кем-нибудь, а потом что? С Ростиком облом случился, с Гошей — вообще не факт, надумал себе всякого, а по сути... Ничего-то у него нет: ни за душой, ни на душе.

Вместо того чтобы расстроиться, Олесь разозлился. Всю жизнь мечется, пытается заработать, стать кем-то. "И кем ты стал?" — поинтересовался внутренний голос. Никем.

Он глотнул еще пива, понял, что оно выдохлось, и зашвырнул бутылку в кусты. Уже сделал несколько шагов, как вдруг вернулся, залез в эти кусты, достал бутылку и пошел к ближайшей лавочке, подозревая, что возле нее окажется какая-нибудь мусорка.

Начинать нужно с малого.

— Здрасьте, — сказал парнишка, сидящий на спинке скамейки.

— Здрасьте, — машинально отозвался Олесь и узнал в парне сына Михалыча. — Миша, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь.

— А что ты тут так поздно сам сидишь?

— Батя выгнал из дома.

Олесь нахмурился: Михалыч был редким козлом, но семейным. Просто так выгнать сына-подростка он не мог.

— И что ты натворил?

— Да ничего, в том-то и дело. Я и дома появляюсь только ночью... а, вас это не касается, — пацан махнул рукой и отвернулся.

— Может, поэтому и выгнал?

— Нет. нажрался, как обычно, и полез с беседами за жизнь. Я должен вырасти мужиком, а не соплей, носить штаны, а не шорты, снять цацки... короче, вам все равно неинтересно. Лучше сигаретой угостите.